На берегах Горыни и Случи - Струтинский Николай - Страница 32

Зачастили дожди. Промокшая насквозь одежда приставала к телу. Ночью коченели ноги, руки…

Скрываясь в кустарниках, мы через каждые два часа меняли дежурных. На одном месте долго не задерживались, чтобы предатели не обнаружили нас.

Погода не улучшалась, и это всех огорчало.

Усевшись на чудом уцелевшую небольшую копну сена, мы совещались, как быть дальше, что следует предпринять в связи с наступлением холодов.

— Без привычки в такую слякоть долго не протянем, — поёживался отец. — Оставаться здесь нет смысла.

Не успели обменяться мыслями, как Жорж вскрикнул:

— Облава!

Все повернулись в сторону леса. Между деревьями мелькали фигуры. Они направлялись к копне. Убегать было бессмысленно. И тут, как никогда, проявилась выдержка и предприимчивость отца. Он безошибочно определил, что каратели прочёсывают местность, но нас ещё не заметили.

— Все на деревья! — скомандовал отец. — За мной!

Пригибаясь к земле, мы побежали к деревьям, вскарабкались на них и замерли, словно слились воедино со стволами. Теперь враги могли обнаружить нас лишь в том случае, если бы близко подошли к этим деревьям. Тревожила мысль: только бы не сорваться. Иначе…

Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, волнение охватывает меня. Легко сказать — подбежали, вскарабкались, замерли… А может ли читатель представить, какие чувства испытывали мы тогда? Руки окоченели, казалось, они стали чужими, росла неуверенность в прочности веток, за которые мы держались. А тревога за отца… Вдруг он сорвётся. Нет, нет, об этом, было страшно даже подумать. Мы, сыновья, готовы были погибнуть в неравной схватке, но уберечь его.

Минуты вели свой счёт. Поиск продолжался. Вот уже слышно шуршание кустов… Проходит один жандарм… второй… шестой… десятый… Часа через полтора всё стихло. Но мы не шелохнулись: авось кто-то из карателей отстал? Вдруг послышались шаги.

— Их здесь нет! Нас обманули, а возможно, они успели скрыться, чёрт побери!

Голос человека, который чертыхался в наш адрес, показался мне знакомым. Кто он?

Охотник за людскими душами продолжал:

— Вот этот участок прочешем, и — на сегодня хватит!

Теперь я вспомнил: Тарнавский!

Гортанная немецкая речь наполнила лес. Цепь карателей развернулась, они направились в сторону смолярни. Опасность миновала. Обессиленные, мы спустились на землю. В глазах у каждого светилась благодарность отцу. Да, это он спас от верной гибели.

С сумерками отец появился на хуторе Флора Матвеевича Ляшецкого. На цепи бесновался лохматый пёс. Из дома вышел хозяин и прикрикнул на неугомонного пса. Увидя непрошеного гостя, уставился глазами на него.

— Не узнаете, Флор Матвеевич? — отозвался отец на его немой взгляд.

— Постой, постой! Не Владимир ли? Вспоминаю, в школу вместе ходили. Прошу в хату, — пригласил Ляшецкий.

— Нет, спасибо, друг, — лучше за огородом потолкуем. Флор согласился.

Они сели на бревно в ольховой поросли. Флор внимательно слушал собеседника и сочувственно поддакивал.

— Что требуется от меня? — спросил он. Тут же спохватился:— Дело делом, а накормить тебя надо! Я сейчас! — поднялся он с бревна и ушёл. Возвратился с большим кувшином молока и буханкой хлеба.

— Наливайте! — извлёк из кармана гранёный стакан. — Чем богат, тем и рад, прошу!

После короткой паузы отец спросил:

— Флор Матвеевич, как родному, говорю, оружия у нас мало.

Искренним голосом Ляшецкий ответил:

— Одну «драгунку» имею, храню её, как зеницу ока, но вам, для борьбы с фашистами, — отдам!

— Спасибо, друг!

— Кто же с тобой в лесу? — поинтересовался Флор.

— Мои сыновья!

— Твои сыновья? — недоверчиво переспросил земляк.

— Да. Со мной три сына!

По сигналу отца мы подошли. Познакомились. Ляшецкий окинул всех внимательным взглядом.

— Старшего узнаю. Кажись, с моим Володей дружил.

— А где же твой сын, Флор Матвеевич?

— В Красной Армии. Призвали на действительную в сорок первом. Да вот никаких вестей от него нет… — Помолчал. — А для кого ещё вы просите оружие? Я вижу, у всех есть!

— «Драгунка» будет четвёртому сыну, Владимиру.

— Обещание своё сдержу! — с этими словами Флор Матвеевич удалился.

Мы молча ожидали возвращения добродушного человека. Прошло немного времени, и он появился с «драгункой» в руках. Уверил — бьёт без промаха! Дал он и двадцать патронов.

— У меня ещё есть. Целый ящик! — признался. — Но они зарыты, в другой раз заберёте.

В порыве благодарности отец обнял Флора Матвеевича и поцеловал в щёку.

— А как у вас с куревом? — не отпускал нас Ляшецкий.

— Есть малость самосада. Вот бумага — на исходе! Ляшецкий достал из кармана свежий номер «Волыни».

— Почитайте, и на курево сгодится.

На другой день отец просмотрел газету и возмутился:

— Смотрите, какой подлый епископ! Призывает юношей и девушек уезжать на работу в Германию. Утверждает, что это необходимо для уничтожения большевиков. Вместо того, чтобы призывать к оружию, бить фашистов, духовный отец толкает их на каторгу! Где его совесть?!

Ночью мы переместились ближе к хуторам. В одном из них проживали братья Брусило — Станислав и Виктор, а в другом — братья Войцеховские — Роман и Александр. Те и другие хорошо знали нас, были дальними родственниками.

И тогда, когда Тарнавский с лесниками и шуцманами бродил по отдалённым участкам в поиске нашей группы, мы жили, что называется, у него под носом. Братья Брусило и Войцеховские снабжали нас продуктами, информировали о положении. Они доставали также боеприпасы, а однажды принесли бельгийский браунинг.

— Пригодится, — сказали друзья.

Почти каждую ночь к нам приходили связные Зигмунд, Казимир и Тамара. Были определены пункты и для бесконтактной связи: на границе Невирковского и Казённого леса, у двухствольной сосны, и на опушке Невирковского леса, у дуба-гиганта.

Все как будто наладилось, но внезапно заболел отец. Мы развели костёр, просушили его одежду и портянки. Нарубили берёзовых веток и расставили их вокруг костра для маскировки. Затем насобирали сухих листьев и вымостили постель. У наших друзей достали бутылку крепкого самогона, настоянного на перце. Лечили отца народным способом.