Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять - Серван-Шрейбер Давид - Страница 22

Органы, управляющие нашим здоровьем — сердце, сосуды, кишечник, эндокринные и прочие железы, — находятся под влиянием той части нервной системы, которую называют «автономной» именно потому, что она неподвластна осознанным изъявлениям нашей воли. Зато эти органы мгновенно откликаются на наши эмоции и… голос нашего воображения. Яркие истории, образы, грезы с легкостью воздействуют на нашу физиологию. Многие медицинские традиции древности задолго до нас открыли этот феномен и мастерски исцеляли тело через воображение. Известно даже, что некоторые из них использовали такое воздействие как основное лечебное средство[71].

Современные исследования подтвердили, что можно, к примеру, на тридцать процентов уменьшить кровопотерю во время хирургического вмешательства, если оперируемый будет представлять, как он управляет маленькими краниками, через которые в область рассечения поступает кровь[72]. Возможно также облегчить прохождение воздуха в перекрытые астмой бронхи, если пациент вообразит миниатюрный пылесос, прочищающий закупоренные трубочки. Можно уменьшить боль при родах и их продолжительность, если роженица станет представлять схватки как волны-помощницы, которые, сменяя одна другую, несут в порт драгоценный кораблик…

Язык тела прост, и нет разницы, использует его психотерапевт или человек сам учится разговаривать с собственным телом: нужно лишь избегать любых сложных понятий или абстрактных слов, для понимания которых требуются специальные усилия. Гораздо действеннее будут простые, конкретные сценки вроде тех историй, что мы рассказываем четырехлетнему ребенку, для которого весь мир состоит из картинок. Именно через чувства, вызывая в памяти образы, звуки, запахи, можно проникнуть в «телесное воображаемое» и воздействовать на тело. Иногда даже удается вступить с ним в диалог.

Я вспоминаю Викторию, даму лет пятидесяти, которая работала коммерческим директором. Пост, прямо скажем, не для отдыха, да и дома муж и дети все время чего-то от нее требовали. Она страдала хроническим сухим кашлем, причину которого никак не удавалось определить. Врач предложил представить эту проблему в виде некоего животного, живущего у нее в горле. Прошло несколько минут, и она увидела волчонка — брошенного и несчастного. Когда врач спросил у нее, что, собственно, нужно этому волчонку, она ответила: «Чтобы кто-нибудь о нем заботился».

То, в чем эта женщина никак не могла признаться ни себе, ни другим, образ волчонка выражал свободно, без затруднений. «А что ему нужно, чтобы почувствовать, что его ценят?» Она начала отвечать так, будто говорила от имени их обоих — себя и волчонка: «Нужно больше отдыхать, развлекаться, нужно уделять время себе, и чтобы при этом никто от нас ничего не требовал, нужно встречаться с друзьями, нужно, чтобы нас чаще гладили по шерстке — пусть это будет простой массаж или мытье головы в парикмахерской. В общем, ничего уж такого сложного…» Пациентка рассмеялась. Волчонок почувствовал себя спокойнее и увереннее, а кашель… успокоился.

Что это — волшебство? Психологические фокусы? Или просто кто-то дал себе труд заговорить на том языке, который тело способно понять?

Так ли мы равнодушны?

Метро, субботний вечер. Максим и Соня едут в гости к друзьям. Зайдя в вагон, они видят в углу на полу неподвижный силуэт. Явно бездомный: скрюченная поза, грязная старая одежда… Сколько времени он уже так лежит? А может, он мертв? Они оглядываются по сторонам: никто не реагирует, никто не смотрит на тело, с которым не очень-то понятно, что и делать. Максим и Соня тоже в растерянности.

В одном исследовании, проведенном психологами в 1970-х годах, молодым семинаристам поручили прочитать лекцию на тему притчи о добром самаритянине (Лк. 10: 25–37). Для того чтобы они спешили так же, как священник и левит в евангельской притче, их попросили прибыть в лекционный зал строго в назначенный час. На последнем пролете лестницы перед входом в зал неподвижно лежал человек. И более половины семинаристов не остановились, чтобы помочь ему или хотя бы узнать, жив ли он еще… Они, очевидно, решили, что произнести возвышенные слова важнее, чем помочь одному из бесчисленной армии несчастных[73]. Такое безразличие вполне объяснимо. Как и эти семинаристы, как священник и левит из притчи, как, наконец, и сам добрый самаритянин, все мы всегда находимся в пути к какой-нибудь важной цели: спешим на встречу или в кино, нам надо на работу или забрать детей из детского сада… Каждый из нас опутан сетью обязательств, и она плохо увязывается с непредвиденными событиями. Особенно если они происходят с кем-то другим, и уж тем более с чужим человеком. Да и кто мы такие, чтобы считать, что можем помочь? Мы же не «специалисты» — не сотрудники метрополитена, не соцработники, не врачи… Проявив участие, мы вмешаемся в то, что вроде бы нас не касается. Да и чем мы можем помочь? Мы ощущаем свою беспомощность. Не первый и не последний бездомный, лежащий в метро. Ввязавшись в эту историю, мы можем опоздать в гости — и ради чего? Ведь это просто еще одна капля в море людской обездоленности и несчастий. И с этим мы ничего не можем поделать!

Максим снова смотрит на тело, почти утратившее человеческий облик. Бесформенная шапочка сползла на ухо, щеки впали, руки распухли и потрескались. Затем он переводит взгляд на окружающих. Никто не смотрит в эту сторону. Кажется, весь вагон безучастен. Вдруг, неожиданно для самого себя, он наклоняется к бледному, неподвижному лицу и тихо спрашивает: «Что с вами? Вам помочь?» Спустя несколько мгновений лежащий, не открывая глаз, что-то бормочет в ответ. Пьяный? Или болен и нуждается в помощи врачей? «Вам плохо? Может, кого-то позвать?» Вот уже парень, сидевший напротив, встает и склоняется рядом: «Вы в состоянии встать?» Подходит женщина: «Может, мы вместе поможем ему выйти на следующей станции? А там вызовут „скорую“». Теперь все смотрят на них с любопытством, сочувствием. А еще с сожалением, что не имели отношения к тому, что каждый из них хотел бы сделать, но не сделал. По разным соображениям, благоразумным и не слишком.

Вместе они выносят мужчину на платформу. Один из пассажиров нажимает на кнопку связи, чтобы вызвать дежурного по станции. Еще несколько человек вышли из вагона, чтобы удостовериться, что с несчастным все будет в порядке. За какие-то минуты он вошел в их мир, в круг их забот. Как возможен столь быстрый переход от полного равнодушия к такому вниманию?

В гости Максим и Соня немного опоздали. Но на сердце у них легко. Словно тот человек сделал им подарок: они ощутили себя чуть более человечными. А главное — увидели, как немного нужно, чтобы пробудить человечность в каждом. Чаще всего достаточно просто это себе разрешить. Разрешить себе не быть равнодушным…

Новая позитивная психология

Строгий и сдержанный президент Американской психологической ассоциации был обескуражен. Своим коллегам он с горечью признался: только дожив до шестидесяти лет и сделав одну из самых блестящих научных карьер своего поколения, он услышал от собственной пятилетней дочери то, чему психологическая наука должна была бы посвятить все силы еще полвека назад.

Дело было в летнем саду: вместе с маленькой Никки отец добросовестно выдергивал из теплой земли стебли сорняков. Дочке работать не хотелось, она швыряла в воздух пучки травы, приплясывая и напевая. Привыкший к порядку профессор прикрикнул на девочку, та расстроилась и убежала. Но вернулась через несколько минут: «Папа, я хочу тебе что-то сказать». — «Да, Никки?» — «Помнишь, когда мне было четыре годика, я все время хныкала? В пять лет я решила больше никогда не реветь. Это было самое трудное из всего, что мне вообще приходилось делать. И если я смогла перестать хныкать, то ты уж точно можешь перестать все время ругаться!»