Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять - Серван-Шрейбер Давид - Страница 20

Как раз этими механизмами и заинтересовался в XIX веке отец гомеопатии Самуэль Ганеман. Он понял, что тело, похоже, обладает мудростью, позволяющей ему исправлять свои собственные физиологические дисбалансы, чтобы вернуть здоровье. Он ставил себе простую цель: стимулировать эту врожденную мудрость организма при помощи чрезвычайно тонких вмешательств с минимальными побочными эффектами. Все врачи, и с «устаревшими», и современными взглядами, с этой целью согласятся.

Современная медицина называет такое возвращение к равновесию «гомеостазом». Хотя это и кажется более «научным», «гомеостаз» всего лишь громкое слово, которым обозначается то же самое.

Так что по-настоящему главный вопрос медицины XXI века касается того, как лучше стимулировать наши механизмы самоисцеления. Все практикующие гомеопаты согласны с тем, что необходимо в деталях знать историю больного, чтобы выбрать самое подходящее лекарство. Поэтому врач старается выяснить, как вы спите и что едите. Кто заставляет вас замкнуться в своей скорлупе, а кто побуждает открыть сердце; кто в детстве был для вас образцом, а кто не давал вашей душе развернуться в полную силу. Что вам причиняет боль, а что доставляет удовольствие. Умеете ли вы плакать, когда вам грустно, и смеяться, когда вы счастливы… А когда вы все это расскажете, он вдумчиво, со знанием дела выберет из многих сотен препаратов тот, которой вам нужен, — и тут он коснется самых глубин вашей личности. Он доберется до того потаенного места, где вершится физиологическое равновесие, где запускаются — или не запускаются — механизмы самоисцеления. Доктор Дэвид Рейи, руководящий новой гомеопатической больницей в шотландском городе Глазго, считает: именно значимость, которую гомеопатия придает отношениям между врачом и пациентом, в первую очередь обеспечивает эффективность лечения. А техническая медицина все больше утрачивает понимание этой значимости, веря теперь только в лекарства.

Вот что меня пугает. Мы утверждаем справедливо, что гомеопатические препараты не являются лекарствами, и при этом забываем, что и лекарства сами по себе не есть медицина. Медицина всегда была гораздо богаче того, что содержится в таблетках. Два столетия гомеопатической практики фантастически много добавили к этому богатству. Задачей исследователей XXI века станет точнее определить, как запускать врожденную мудрость тела и духа. Никто, и тем более Ганеман, никогда не говорил, что гомеопатия — окончательное решение всех проблем. Это было лишь начало провидческой работы, и дело современной науки — продолжить эту работу сегодня.

Октябрь 2004

В ритме сердец

Эти сидящие в кругу люди регулярно собирались вместе, потому что испытывали страдания. У одних были проблемы с сердцем, у других — рассеянный склероз. На этих встречах они говорили о том, что чувствовали. Здесь, в своем кругу, они могли выслушать других и проявить друг к другу хоть немного того человеческого участия, которого им порой так отчаянно не хватало… Но в этот вечер никто из них не знал, как заговорить о том, что произошло: после тяжелого приступа астмы из жизни ушел Александр. В их ушах еще звучал его смех, который больше никогда не согреет их души теплом. Им трудно было взглянуть друг на друга, в глазах отражались лишь бессилие и печаль.

Несмотря на усилия Сони, медсестры, которая вела эту группу, слова не приходили. Тогда она рассказала, как поступают люди в иных, отличных от западной, культурах. В моменты печали, когда особенно хочется ощутить душевную близость с другими, но разговора не получается, они рассаживаются в круг и просто играют ритмичную музыку. Именно это она и предложила сделать, раздав каждому по маленькому африканскому барабану, из тех, что были сложены в углу.

Соня начала слегка постукивать по своему инструменту, остальные последовали ее примеру. Там-та-там, там-та-та-там… Мало-помалу этот ритм их увлек за собой. Двенадцатилетнему Марку, чье напряженное лицо говорило о его диагнозе — аутизме, почти никогда не удавалось попадать в такт с остальными. Он бросил на Соню обеспокоенный взгляд. Та ободрила его улыбкой, и он снова изо всех сил постарался сосредоточиться на ритме. Ведущая то замедляла темп, то ускоряла, и группа следовала за ней.

Внезапно общий ритм стал музыкой. Она не исходила ни от кого в отдельности, но вела за собой каждого, и каждый вел ее за собой. А потом из глаз хлынули слезы. Первой заплакала Карина: она вспомнила, как любил Александр вот так собираться вместе со всеми… Лица стали мокрыми от слез, инструменты тоже, но ритм по-прежнему всех увлекал за собой. Музыканты чувствовали, что они вместе и Александр тоже с ними. Слезы печали и скорби, близости и единения. Двадцатилетний Роман улыбнулся. За ним — другие. Ритм ускорился. Какая сила, какая энергия заключалась в этом безмолвном общении! Марк тоже нашел свой темп. Его руки двигались быстрее, лицо освещала улыбка. Остальные были счастливы, видя его таким. За двадцать минут в них что-то изменилось — что-то очень важное. Печаль уступила место надежде. Обычай совместной игры на джамбе, тамтамах и других разновидностях барабана существует уже не одно тысячелетие. Он составляет часть традиций шаманизма, исцеляющих дух человека через эмоции, которые, в свою очередь, открывают доступ к телу и тонким механизмам его самоизлечения. Американец Барри Биттман в одном из своих исследований[65] показал, что совместное исполнение ритмичной музыки положительно влияет на нашу физиологию, регулируя гормональный баланс и, главное, заметно увеличивая активность клеток, уничтожающих вирусы, бактерии и даже раковые образования. Ранее уже было известно, что активность таких клеток-киллеров снижается при хроническом стрессе и возрастает при получении положительных эмоций, смехе и выполнении физических упражнений. Но никому до сих пор не удавалось показать, что само ощущение связи с другими людьми через музыку может так сильно влиять на иммунную систему.

Еще Пифагор призывал своих современников каждый день хотя бы недолго музицировать или петь, чтобы освободить организм от беспокойства, грусти, страха и гнева. Вслед за ним я тоже убежден, что любое занятие, позволяющее нам ощутить музыку внутри, сыграть ее и разделить с другими, должно приводить в действие скрытые пружины нашей физиологии. Например, участие в хоре или группе общения, где мы можем быть такими, какие мы есть, со всеми нашими слабостями или страхами. В силах каждого из нас отправиться на поиски этой внутренней музыки и тех, с кем можно ее разделить.

Подростковый период… мозга

Восемнадцатилетний Максим взял машину отца, чтобы съездить на дачу с друзьями. Два часа ночи. Он мчится по темной дороге со скоростью сто сорок километров в час: одна рука на руле, второй он обнимает подружку, на заднем сиденье дремлет приятель со своей девушкой. Громкость магнитолы на максимуме, педаль газа утоплена в пол, ритм пульсирует в каждой клеточке его тела, дорожная разметка летит перед глазами, как в компьютерной игре… Максим ощущает себя сильным: кажется, он буквально слился с автомобилем и полностью контролирует ситуацию. Но вдруг… резкий поворот, машина летит через кювет и врезается в дерево… Все остались целыми только каким-то чудом. Отец Максима, узнав об аварии, хватается за сердце: ему непонятно, как сын мог так глупо рисковать своей жизнью.

Маргарита в сотый раз отчитывает пятнадцатилетнюю дочь: «Сколько можно висеть на телефоне?! Ты же мне обещала: никаких звонков, пока не сделаны уроки!» Надя даже не оправдывается; теребя колечко в пупке, она просто ждет, когда мать закончит читать нотации и оставит ее в покое. Отчаявшись, Маргарита хлопает дверью: как же дочь не понимает, что ей желают только добра — на носу экзамены, а она совсем не занимается!

Страсть к риску, жажда острых ощущений, неспособность адекватно оценить ситуацию, зависимость от компании, вспышки беспричинного гнева… Что у этих подростков творится в голове? Можно ли говорить, что мозг молодого человека ничем не отличается от мозга взрослого? Разбираясь в этом вопросе, исследователи получили поразительный ответ: ни в коем случае! До сих пор общепринятой считалась точка зрения создателя операциональной концепции интеллекта швейцарского психолога Жана Пиаже[66], который утверждал, что структурное и функциональное формирование мозга ребенка завершается к двенадцати годам.