Джинн и воины-дьяволы - Керр Филипп - Страница 65

— Транскрипция, — сказал Филиппа.

— Все диалекты китайского разговорного языка для различения смысла используют тоны, — сказал мистер Блант. — Ровный высокий, восходящий, нисходяще-восходящий, нисходящий и нейтральный. Не говоря уже о большом разнообразии звуков, которых в английском языке вообще нет. Поэтому никакая транскрипция не поможет. Если вы, с вашим западным акцентом, произнесете эти фразы, китайцы вас, скорее всего, не поймут. Получится разговор слепого с глухим.

Мистер Блант взял графин и собрался налить себе воды. Но этот заносчивый англичанин так достал Филиппу, что она решила преподать ему урок.

— Вылей эту воду на свою глупую английскую голову, мерзкий ты человечишка, — сказала она.

Мистер Блант, разумеется, сделал все в точности так, как ему велели. Он вылил всю воду из стакана себе на голову. Потом он вытер лицо и произнес:

— Не знаю, почему я это сделал.

— Не обижайся, — сказала Филиппа Финлею. — Не все англичане такие идиоты.

— Я и не думал обижаться. — Мальчик пожал плечами.

— Что будем делать?

— Придется взять его с собой, — сказал Финлей.

— Этого? Но он — полный отстой!

— Возможно, но он говорит на шести диалектах китайского языка. Мы понятия не имеем, на каком именно диалекте говорят в этой части страны. И на каком говорят воины-дьяволы.

— Да, ты прав.

— Кроме того, — добавил Финлей, — я только что вспомнил: нам нужен человек, умеющий читать по-китайски, чтобы прочитать «Сезам, откройся». Ведь надпись на стене — на китайском языке.

— Отлично. Вы пойдете с нами, — сказала Филиппа мистеру Бланту.

Вице-консул повиновался без колебаний. Снял пиджак со спинки стула, взял с вешалки шляпу, зонтик и последовал за двумя детьми через матовую стеклянную дверь.

— Куда мы идем? — спросил он.

— У вас есть машина? — спросил Финлей.

— Да.

— Отвезите нас к терракотовым воинам, — сказал Финлей. — Котлован номер один.

— С какой стати я должен вас куда-то везти?

Филиппа подала Финлею знак замолчать.

— Слиток-то у меня, а не у тебя, — пояснила она и повторила приказ.

Мистер Блант поглядел на часы.

— Но музей сейчас закрыт, — сказал он.

— Тем лучше, — ответил Финлей.

— Но как мы войдем? — спросила Филиппа.

Финлей показал ей коробочку со скелетиком которую Нимрод дал ему на хранение.

— Ни шагу из дома без отмычки, — сказал он и подмигнул.

Глава 30

Воины-дьяволы

— Мне это не нравится, — сказал мистер Блант, как только они проникли в огромный темный зал музея и спустились в котлован номер один. — Мне это совсем не нравится. Эти воины — бесценные памятники истории и культуры. Если китайцы нас тут застанут, они могут предположить, что мы хотим украсть их национальное достояние. А наказание за такое воровство в Китае — почти наверняка смерть.

— Замолчите, — велела Филиппа, размахивая золотым слитком. — Не надо рассказывать нам всякие ужасы, мистер Блант. Я не желаю больше об этом слышать. Пожалуйста, прочитайте слова, которые написаны на этой стене по-китайски, а потом замолчите, пока я не разрешу вам говорить снова.

— Какие именно слова? — спросил мистер Блант. — Кай шень?

Как только он это произнес, потайная дверца в стене котлована бесшумно распахнулась и им открылся длинный коридор.

— Да, эти, — кивнула Филиппа. — И без моей команды больше ни слова.

Они переступили порог, и дверца за ними так же бесшумно захлопнулась. Через некоторое время Финлей спросил:

— Что это за шум?

— Как будто птицы… — сказала Филиппа. — Миллионы птиц.

В нефритовой пирамиде все было сделано по новейшим высоким технологиям и выглядело крайне современно. Пол был покрыт тонким слоем ртути, и она, подобно гигантскому зеркалу, отражала и людей и предметы: хитроумные преобразователи энергии; Иблиса с сыном Радьярдом, стоявших за пультом управления этими машинами; несколько десятков подпиравших стены воинов-дьяволов, — ну точь-в-точь доспехи, выставленные вдоль стен в средневековом замке. А еще в ртутном зеркале отражались прикованные к стене Джалобин-Джон и Нимрод. Прямо напротив них была толстая треугольная стеклянная стена гигантского аквариума, занимавшего большую часть пирамиды. Но томились в нем не рыбы, а миллионы детских духов. Двигаться они не могли, лишь чуть пошевеливались, точно студенистая жидкость, светились серебристо-голубоватым, каким электрическим светом, как небо в сильную грозу. Время от времени к стеклу прижимались маленькие лица детей-призраков и отчаянно о чем-то молили — безмолвно, поскольку стены были непроницаемы для звука. Иблиса и его сына Радьярда все это страшно забавляло, а Джалобина-Джона и Нимрода очень и очень тревожило.

Иблис был в своей стихии. Он получал неимоверное удовольствие, описывая пленникам все детали своего чудовищного плана и действие этой адской машины. Он делал это нарочно, потому что знал, какие страдания им это причиняет. Желание мучить ближнего было в нем неизбывно, несмотря на то что он уже подверг Джалобина-Джона второй пытке правдоуловителем, и им все-таки пришлось рассказать ему все, что оба они знали о Филиппе и золотом слитке.

Услышав их версию этой истории, Иблис совершенно успокоился. Он был уверен, что Филиппа никогда не разгадает секретный шифр на картине в Венеции. Сам он не представлял, каким образом XI + I может равняться X, и высокомерно полагал, что ребенку до ответа тоже не додуматься. Филиппа никогда не найдет золотой слиток и ничем не сможет помешать его планам.

Пока Иблис издевался над пленниками, Радьярд Тир следил за показаниями приборов. И отец и сын по-прежнему оставались в своих нефритовых одеяниях, которые делали их неуязвимыми для джинн-силы Нимрода.

— Критическая масса будет достигнута через восемь минут, — сказал Радьярд отцу.

— Превосходно! — воскликнул Иблис и обратился к Нимроду: — Меньше чем через восемь минут накопившаяся в этом резервуаре энергия заставит пирамиду опрокинуться. И всё в этом мире: добро и зло, удача и неудача, счастье и несчастье — обратится в собственную противоположность. Жду не дождусь! Охота посмотреть, как это будет выглядеть. Представляете, любая мечта, любое желание принесут ровно обратный результат. — Иблис захохотал как безумный. — С этих пор все человечество будет ходить с постной физиономией, точно несчастный ребенок, который открыл рождественским утром красивый пакет с подарочками, а он, оказывается, пустой!

Это сравнение так насмешило Радьярда, что он стал хохотать до упаду. Они с Иблисом довольно хлопнули друг друга по рукам, что было не так-то просто сделать в тяжеленных нефритовых доспехах.

— Неужели это действительно приносит тебе удовольствие, Иблис? — спросил Нимрод. — Ты рад творить зло ради зла?

Иблис даже опешил.

— Да, — сказал он. — Конечно.

— расчетное время семь минут, — объявил Радьярд Тир.

— Кстати, на случай, если ты ломаешь голову над тем, как потом возвратить мир в его, если можно так выразиться, первозданное состояние, — сказал Иблис, — имей в виду, что поставить пирамиду на прежнее место ты уже не сможешь. То, что я делаю, необратимо. Во-первых, потому, что для этого все люди, простые люди, вроде твоего дворецкого Джалобина, должны будут пожелать нечто совершенно противоположное тому, чего они действительно хотят. А это, согласись, невозможно. Люди-то и сейчас толком не знают, чего хотят, не говоря уже о том, чтобы пожелать вдруг нечто совершенно противоположное. Ну а во-вторых, ты никогда не сумеешь собрать воедино так много жизненной силы. Это удалось мне, и только мне. Я запряг в эту повозку всех детей на свете. Нет, Нимрод, как только пирамида перевернется, мир полетит в тартарары. — Он рассмеялся. — Думаю, люди забудут дурацкие суеверия про разбитое зеркало и черную кошку. Что-то там еще было про семь лет неудачи? Так вот, человечество ждут семь миллиардов лет неудачи. Чудненько!