Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - Фомин Вячеслав Васильевич - Страница 36

Вместе с тем Шлецер, что хорошо видно, все же признал факт нали­чия в истории юга Восточной Европы не только «совсем отличного от нынешних руссов народа», но и народа никак не связанного с варяжской русью, тут же поспешив свести его с подмостков истории. Но, как ре­зонно возразил ему в ответ Н.М. Карамзин, «народы не падают с неба, и не скрываются в землю, как мертвецы по сказкам суеверия > (сам он по­лагал, что скандинавские «россияне» появились на юге в связи с при­ходом Аскольда и Дира в Киев). В 1814 г. профессор Дерптского универ­ситета Г. Эверс открыл южную Русь, существовавшую ранее прихода Рю­рика. В ней он видел хазар (понтийскую русь в отличие от волжской руси, также связанной, по его мнению, с хазарами), от которых русские приняли свое имя. При этом историк здраво заметил, что «естественнее искать руссов при Русском море (Черном. - В.Ф.), нежели при Варяж­ском (Балтийском. - В.Ф.)». Полагая, что в ПВЛ под варягами разуме­ются многие народы, он утверждал, что таковыми в ней понимаются прежде всего скандинавы. По взвешенным словам норманиста В.А.Мо-шина, в «эпоху расцвета ультранорманизма» большое влияние оказала критика Эверсом «норманизма и доказательство пребывания руси на Черноморьи до 862-го года»41.

О черноморской Руси затем говорили прямые последователи Эверса (И.Г.Нейман, Г. Розенкампф42 и др.), а также те исследователи, что ак­центировали внимание на бытовании в прошлом, помимо Киевской Ру­си, других Русий. Вывод об исторической реальности черноморской руси приняли и подтвердили ученые, абсолютно убежденные в норманстве варягов. Так, Фатер, утверждая, что «столь очевидно бытие росов» на юге, увидел в руси остатки готов, проживавших на северных берегах Черного моря, среди которых разместились значительные колонии варя­гов-норманнов, и в связи с этим ставшие прозываться русью. С.М.Со­ловьев, обратившись к византийскому «Житию святого Стефана Сурож-ского», где речь идет о взятии Сурожа (Судака) князем Бравлином, стояв­шим во главе русской рати, и последующем его крещении, предположил, что это известие относиться к началу IX века. По всей вероятности, ре­зюмировал он, «русь на берегах Черного моря была известна прежде половины IX века, прежде прибытия Рюрика с братьями». Затем круп­нейший византинист В.Г.Васильевский, проанализировав как названное житие, так и «Житие святого Георгия Амастридского», также содержащее известия о черноморских походах руси, и, установив, что оба памятника написаны в первой половине IX в., сделал вывод о несомненном знаком­стве византийцев с руссами до 842 года43.

Придя к такому заключению, входящему в непримиримое противо­речие с каноническим норманизмом, приверженцы последнего пытаются лишить его силы: либо нейтрализуя его, либо давая ему все тоже норма-нистское объяснение. Так, Соловьев начал утверждать мысль об отсутст­вии этнического содержания в термине «русь», полагая, что он, как и имя «варягов» на западе, являлся «общим названием» дружин на востоке, означая «мореплавателей, приходящих на кораблях, морем, входящих по рекам внутрь стран, живущих по берегам морским»44. В последней трети XIX в. на базе византийских известий о черноморской Руси Е.Е.Го-лубинский и В.Г.Васильевский выдвинули две теории. Первый из них (видимо, не без влияния оспоренного Карамзиным мнения историка XVIII в. И.Г.Штриттера, полагавшего, что варяги захватили Киев еще до прихода Рюрика на Русь45, а также Фатера) предложил под черноморски­ми руссами понимать норманнов, в первой половине IX в. (до 839 г.) явившихся в Причерноморье и слившихся там с остатками готов, затем активно действуя на Черном море. Позже в Новгороде осели другие норманны, основавшие там всем известное русское княжество во главе с Рюриком. Васильевский, не придерживаясь взгляда на очень раннюю колонизацию норманнами Восточной Европы от Балтики до Черного моря и также идя вслед за Фатером, отождествил причерноморскую русь с тавроскифами, а тех, в свою очередь, - с готами, готалагіами и валан-готами, проживавшими в Крыму. Варяги-норманны, придя позднее в этот район, перемешались с готами, приняв их язык как церковный. По откровенному признанию самого исследователя, готская теория «при современном положении вопроса... была бы во многих отношениях пригоднее норманно-скандинавской»46. Слова эти, как показало неда­лекое будущее, оказались пророческими, что, впрочем, нисколько не удивительно47.

Норманство руси, надо добавить, Шлецер обосновывал еще тем по­сылом, что «название Руси (здесь и далее курсив автора. - В.Ф.) долгое время присоединялось преимущественно к одной только Новгородской стране», т. е. к тому району, куда явились варяжские князья со всей русью. Более того, продолжал он, «однакоже и в монгольский период, сами русские летописцы употребляют название Руси в первом онаго зна­чении, относя его исключительно к одной только Новгородской облас­ти»48. Такое безапелляционное утверждение поставил под серьезное сомнение Н.М.Карамзин, обративший внимание на тот факт, что в XII-XIII вв. Русью именовали в летописях преимущественно Среднее По-днепровье («Киевскую область»). Эти сомнения еще больше усилил в 1837 г. норманист А.Ф.Федотов, впервые специально проведя анализ значения слова «Русь» в летописях. Вначале он согласился со Шлецером, что название Руси и земли Русской с момента прихода Рюрика исклю­чительно относилось к новгородцам. Но, распространившись затем на все племена, покоренные Киевом, это слово, констатирует ученый, «с XI и еще более со второй половины XII столетия относится единственно к южным (здесь и далее курсив автора. - В.Ф.) областям нашего государ­ства, именно к киевскому княжеству и другим сопредельным». Есть повод думать, подчеркивал он, что летописцы под Русской землей «разумели иногда собственно область Киевскую»49.

Вывод Федотова был серьезно скорректирован антинорманистами. С.А.Гедеонов, исходя из показаний источников, обратил внимание на широкое и узкое значение термина «Русь» в ІХ-ХП вв.: территория всех восточнославянских племен и собственно Киевская Русь (земли полян, древлян, северян, южных дреговичей), а в теснейшем смысле - «только поляне и Киев». Именно отсюда Русь, по его мнению, как государ­ственное имя постепенно распространилось на все восточнославянское население. Причем, полагал Гедеонов, до середины XI в. Русью имено­вались все восточные славяне, но к концу следующего столетия это на­звание «все более и более сосредоточивается на одном Киеве». Д.И.Ило­вайский также подчеркивал, по его выражению, «эластичный характер» термина Русь в ІХ-ХІІ вв. (в обширном смысле - все восточные славяне, подвластные русским князьям, в менее обширном - южнорусские славяне, в тесном смысле - поляне, собственно киевская русь. Иногда, отмечал историк, значение этого имени суживалось до понятия сослов­ного - княжеская дружина, «военный класс по преимуществу»). Подоб­ным образом рассуждали в науке и позже, причем М.С.Грушевский указывал на созвучие имени Русь с речкой Рось . Приведенная точка зрения опиралась на солидный фактический материал, абсолютно не вписывающийся в норманистскую трактовку русской истории и не поддающийся объяснению с ее позиций.

Несмотря на явные недоразумения, которыми оказалась так полна норманская теория, несмотря на явное стремление ее приверженцев, по замечанию Гедеонова, обсуждать русские древности «(иногда и бессозна­тельно) с точки зрения скандинавского догмата», плодом чего явились многочисленные ошибки и заблуждения, в нашей науке и нашем об­ществе той поры господствовало мнение, суть которого емко выразил М.О.Коялович: признавать норманизм - «дело науки, не признавать -ненаучно». Ибо, как считали тогда, и как считают поныне, работам антинорманистов тех лет был присущ «любительский, дилетантский характер», и что ими якобы двигали не наука, а «патриотизм» и даже «национализм» (И.П.Шаскольский), в то время как, констатировал эту научную аномалию И.Филевич, «крайностям немецкой школы... наша наука внимала с благоговением, в полном убеждении, что это «последнее слово в науке»51. В результате чего сложилась ситуация, которую исчер­пывающе обрисовал И.Е.Забелин: «...Мнение о норманстве руси посту­пило даже посредством учебников в общий оборот народного образо­вания. Мы давно уже заучиваем наизусть эту истину как непогрешимый догмат». Вместе с тем норманисты, обращал внимание ученый, вселяют «величайшую осторожность и можно сказать величайшую ревнивость по отношению к случаям, где сама собою оказывалась какая-либо само­бытность Руси, и в то же время поощряя всякую смелость в заключениях о ее норманском происхождении...»52.