Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история - Ферро Марк - Страница 7

Однако происходящее все-таки беспокоило Муссолини — ведь Гитлер, сославшись на «германские права», вполне мог бы (кто его знает?) оспорить и территориальную принадлежность Тироля. Дуче поспешил напомнить о священной нерушимости бреннерской границы.

Еще до прибытия фюрера в столицу Италии с целью «укрепления» оси Берлин-Рим Муссолини предпринял ряд шагов, свидетельствовавших о его озабоченности: он устроил так, что его пригласил к себе подестат пограничного города Триест, объявил об официальном визите наследного принца в область Альто-Адидже, 14 апреля подписал коммерческое соглашение с Францией, а 16 апреля, в довершение всего, заключил с Великобританией договор о роли Италии в Средиземноморье, так называемый Пасхальный пакт{26}. Визит фюрера планировался с 3 по 8 мая.

Предполагалось ли продолжать и дальше такую политику «качелей», по крайней мере в международных отношениях? Во всяком случае, она была достаточно привычна для дуче, которого противники всегда обвиняли в оппортунизме. В 1919 г., когда начали возникать фашистские «союзы» (фашио), он писал в газете «Иль пололо д'Италия»: «Мы позволяем себе роскошь быть аристократами и революционерами, легалистами и иллегалистами, в зависимости от обстоятельств, мест и тех рамок, в которых мы вынуждены жить и действовать». В самом деле, во внутренней политике резкие повороты курса, каждый раз сопровождаемые насилием, постоянно служили характерной чертой муссолиниевского фашизма{27}. Если Гитлер с самого начала принадлежал к праворадикальным путчистским группировкам и не изменил позиции, даже став государственным деятелем, то Муссолини к моменту, когда смог, наконец, захватить власть в свои руки, успел пройти практически весь спектр политической жизни.

Не унаследовал ли он кое-что от своего отца Алессандро, кузнеца и кабатчика, активного воинствующего социал-анархиста, близкого к революционному синдикализму, и нонконформиста? В эпоху, когда классовая борьба составляла основной принцип революционной борьбы, Алессандро был учеником Андреа Коста, утверждавшего: «Есть лишь две категории людей: те, кто хочет революции, и те, кто не хочет. И есть буржуа, желающие революции сильнее иных рабочих». Не этот ли урок извлек для себя молодой Бенито? Будучи социалистом, он разочаровался в рабочем классе, который не проявлял достаточной агрессивности и редко шел дальше забастовок. В 1912 г., в возрасте двадцати девяти лет, работая учителем, он стал главным редактором газеты «Аванти», где начиная с 1910 г. проповедовал немедленную революцию, вызывая насмешки товарищей[5]. Потом, когда нависла угроза мировой войны, он защищал пацифистские идеи, но не смог долго вынести «инертности». В 1914 г. жаждущий активной деятельности Муссолини внезапно решил, что только участие в боях сделает его соотечественников мужчинами, и после войны именно с бывшими фронтовиками принялся создавать ударные группы для свержения «импотента» — либерально-демократического режима{28}.

В 1914 г. правительство Франции помогало Муссолини добиваться вступления Италии в войну (на своей стороне). В 1919 г. капиталисты помогали ему бороться с массовыми забастовками и практикой захвата заводов рабочими. В борьбе против режима он объединялся и с националистами, и с футуристами, и с революционными синдикалистами вплоть до того момента, когда пригрозил монархии «маршем на Рим». Король Виктор-Эммануил капитулировал и поручил дуче сформировать правительство (1922). По сути, Муссолини захватил власть не потому, что одержал верх над итальянскими коммунистами (как думал Гитлер), а благодаря политическому вакууму, который возник в том числе вследствие раскола социалистического движения после создания третьего Интернационала и образования в Италии коммунистической партии по примеру Франции.

Динамичность Муссолини принесла ему дивиденды. Но ренегат, сумевший некогда привлечь часть прежних революционных кругов, навлек на себя ненависть бывших товарищей, которых отныне ждали удары дубинок (манганелло), если не тюрьма, как приятеля Муссолини Антонио Грамши, или смерть от рук полицейских агентов, как Джакомо Маттеотти. Для левых Европы он стал Иудой, предателем. Теперь они обличали новую тиранию — фашизм. Коммунисты отождествляли его с «правым крылом социал-демократии», впоследствии туда же был отнесен и «нацистский фашизм».

Пламенный антидемократ, считавший, что страной должна управлять элита его активных сторонников, которые вошли в состав Большого фашистского совета, Муссолини объявил себя антипарламентарием, антилибералом и антисоциалистом! «Наша доктрина — действие, — говорил он. — Вся власть — государству, чьим инструментом служит партия».

По пояс голый, он пахал землю и расчищал Понтийские болота вместе с теми, кто их осушал. Он изображал человека из народа, превыше всего ценящего физический труд, перед элитой, которую презирал и любил провоцировать. Хоровое пение, шествия, организация коллективных свадеб — все шло в ход для прославления каждой профессии и воспитания корпоративного духа. Национализм Муссолини сыграл свою роль в том, что, несмотря на появление его подражателей в Великобритании (Мосли), Франции (Бюкар), Испании (Примо де Ривера), фашистского интернационала не сложилось. Тем не менее симпатизирующей ему организации Делонкля «Кагуль» приписывают убийство в 1935 г. братьев Росселли, известных антифашистов, укрывавшихся во Франции{29}.

Национализм этот выражался прежде всего в разочаровании от победы: по Версальскому договору итальянцы получили только Трентино и Истрию, им даже не достался Фиуме, который Д'Аннунцио не сумел насовсем отобрать у Югославии. С тех пор Муссолини не уставал повторять: «Италия в Средиземноморье как в тюрьме… ее решетки — Корсика, Тунис, Мальта и Кипр. Охранники — Гибралтар и Суэц…» Вот уже целая программа.

До захвата власти Гитлером в 1933 г. именно итальянский фашизм служил пугалом для всех, кто считал себя «левыми» в Европе. Поддержка, которую он получил у англичан в качестве образца борьбы с большевизмом, только еще больше дискредитировала его в глазах Франции. К тому же, недовольный Версальским миром, «этой увечной победой», разве не угрожал он Югославии — детищу стран-победительниц?

Очевидно, что для Муссолини был очень важен приход к власти Гитлера, который с 1922 г. называл себя его учеником и разделял его фашистские идеалы. Гитлер сам искал встречи с дуче, желая поговорить об австрийской проблеме, но в том числе чтобы лично приветствовать старшего товарища. Он испытывал неподдельное восхищение перед «этим человеком, сокрушившим коммунизм не силой оружия, а благодаря интеллектуальному превосходству»{30}.

Муссолини принял Гитлера в городе Спа 13 июня 1934 г. До крайности взволнованный Гитлер накинул на себя скромный непромокаемый плащ цвета замазки, в то время как дуче облачился в блестящую парадную форму. Со стороны Муссолини «искра» не пробежала. Он счел своего гостя «истеричным» и не слишком одобрил рассуждения фюрера о превосходстве нордической расы. Хотя Гитлер и сообщил дуче (после того как увидел его выступление перед итальянцами в Венеции), что «такие люди, как он, рождаются раз в тысячу лет», на восхваляемого диктатора немецкий визитер произвел впечатление «полишинеля», «дурака и умственно отсталого». Организованное убийство штурмовиков в «Ночь длинных ножей», а затем неудавшийся путч австрийских нацистов после убийства канцлера Дольфуса только подкрепили его мнение{31}.

Угроза, нависшая над Австрией, гарантом независимости которой выступал Муссолини, а затем перевооружение Германии, явные и грубые нарушения с ее стороны условий Версальского договора — все это подталкивало дуче искать сближения с западными демократиями. На Стрезской конференции он хотел убедиться, что Франция поддержит его в защите Австрии и что Фланден или Лаваль не будут возражать против великого проекта его царствования — завоевания Эфиопии. В действительности же Англия наложила на этот проект вето, обратившись в Лигу Наций, а Лаваля и Сэмюэла Хора, пытавшихся найти компромиссы с предусмотренными уставом Лиги Наций санкциями, отозвали их парламенты.