Поводырь - Дай Андрей - Страница 55

– …Чертежик мне поляк один из каторжных нарисовал – Ванька Возняковский. Денег еще, бедолага, просил на машину свою, коя от силы сжатого воздуха двигаться должна была. Поляка того в казенные заводы на Урал забрали, а картинки у меня остались.

О чем он? Вроде только что о скаредности и мздоимстве горных чиновников рассуждал, и вдруг о каких-то чертежах…

– Здесь уже, в Томске, кузнеца нашел. Есть этакий татарский богатырь – кузнец Ханыпов в Заисточье. Грамоты инородец не ведает, но руки золотые! За полгода построил мне машину по списку того поляка. Труб одних дюймовых с Ирбиту чуть не версту ему привез. Котел чудной, весь трубками обвитый. Машину я на прииске поставил. Очень уж она проста вышла, а и сильна… Вот вы, Герман Густавович, всюду о паровиках говорите, а ведь у меня-то лет, почитай, восемь оная крутится.

– Людская молва уже донесла, – кивнул я и засмеялся. – Некоторые болтают, что Иван Дмитриевич-то, поди, и черта в повозку запрячь может, раз у него и дьявольские силы на приисках колеса крутят.

– Хры-хры, – вновь зашуршал подушками золотопромышленник. – Оттого и болтают, что сами машин не имеют. Я ведь и мастерскую затеял было делать. Думал на чертежике том денежку малую получить. Ан нет. Не нашлось покупателей. Механизьма в десять сил вышла, а по стоимости под полторы тысячи целковых. В Тюмени на Козеловских верфях в пароходы и поболе машины ставят, а ценою схожи.

– Откуда же такая разница?

– Так, дражайший Герман Густавович, возняковскому котлу взорваться никак невозможно. На схемах моих и стрелок никаких нет, и за давлением следить нет потребности. А в пароходных движителях одних приборов на пятьсот рублей, что в цену машины не входят.

– Выходит, ваши паровики слабее, но и дешевле?

– А и дешевле, – затряс лобастой головой Асташев. – Так только и тех денег купцы платить не могут.

– Отчего же так?

– Отчего? – Только что вот хихикающий богатей вдруг стал совершенно серьезным. Добрый прищур исчез, и на меня взглянула совершенно холодная, расчетливая сущность томской «акулы». – Отчего? Оттого, видно, что купечество тутошнее все в долг живет. Заводов с пароходами понастроили, магазинов с лавками. Одного хлебного вина сто тысяч ведер в год варят. Мильен пудов чая за зиму Московским трактом возят, а и все без денег. До того доходит, что у Петрова с Михайловым в лавке за сукно в полтину ценой векселя выписывают.

– Богачи без денег? – хмыкнул я. – Как же такое возможно?

– Как? Да вот взять хотя бы… да Исаева того же. Лет этак двадцать назад построил Королев в селе Тигильдеево, что на малой Сенной Курье, стеклянный заводик. А года три назад за долги Общественному банку отписал. С торгов заводик тот Исаев выкупил. Полторы тыщи выложил. Людишек работных набрал, стекло снова лить стал. А как надумал машину завместо мехов приладить, ко мне за деньгами прибежал. Я ему вексель и выписал. Он с бумагой той в банк. Те другой вексель – уже под мой оформили. Исаев паровик купил с Урала и поставил. Года два, считай, уже. Здорово больше стекла выходит, и бутылок и листов. А только кто его купит? Хмельное у нас бочками продают, бутылки в подвалах питейных только на стол ставят. И домов строят немного. У Исаева листами стеклянными все склады забиты. Ему апрелем этим срок платить по векселям выходит, так он опять по городу бегает – деньги ищет.

– Выходит, пока по старинке купец дела ведет, то и ладно. А как что-то новое применить восхочет, так на то денег нет?

– Истинно так, Герман Густавович. Снова вы правильные слова подобрать изволили.

– Жаль. Очень жаль. Я, грешным делом, хотел купечеству туземному дело получше золотой жилы предложить. Но там даже не тысячи. Там миллионы потребны.

– Что ж за дело это, что лучше золота?

– Железо! Вот и вы, поди, на прииски инструмент железный покупаете?

– Же-ле-зо, – прокатил по языку седой прохиндей. – Железо. Оно так-то так, товар всем нужный. Только железо само из ручья, как песок золотой, не вымоется. Камни железные из горы выламывать потребно. Потом в печи плавить. Одного угля древесного тыщи пудов…

– Каменный уголь лучше.

– А и верно. Сашка Смирнов на Гурьевском заводе года три уже чугун углем плавит. За то ему Фрезе полковника никак и не дает. С углежогов горный начальник мзду берет, а с дыры в горе деньги не поимеешь…

– Это не тот ли заводик, где паровики делать могут?

– Именно так. Тот самый. Смирнов-то в Алтае пришлый. Его из Санкт-Петербурга манифестом прислали, а Фрезе с подпевалами своими – Быковым, Платоновым и братьями Прангами – местные. Давят Смирнова, давят. Тому как совсем плохо становится, он Александру Дмитриевичу в столицу отписывает.

– Озерскому?

– Озерскому. Он теперь главный начальник Алтайских горных заводов и Смирнова в обиду не дает. Сашка-то для иностранного удивления то вазу из чугуна построит, то машину какую-нито хитрую.

– Я об Озерском много уже раз слышал. Неужто хороший человек?

Асташев вновь пристально, словно разглядывая мелкую букашку у меня на лице, взглянул и ответил уклончиво. Даже загадочно:

– Понимающий человек. Всегда – пожалуйста, коли и вы не с бухты-барахты…

Понимай как хочешь, но, скорее всего, он имел в виду, что к предыдущему губернатору губернии все-таки можно найти подход.

– Вы, Иван Дмитриевич, считаете, я не найду компаньонов на железный промысел?

– Отчего же? – удивился с хитринкой в уголках глаз богач. – Непременно найдете. Ежели банк какой привлечь или в Петербурге акционерное общество. Батюшка вот ваш, я слышал, с бароном Штиглицем дружбу водит?! Иудей Гинцбург тоже охотно, как я слышал, в заводы или учреждение новых банков деньги вкладывает.

– А местные купцы?

– А местные купцы, мой милый Герман Густавович, деньги только в книгах учетных подсчитывают да долги друг другу передают. Собор вот уже сколько лет достроить не можем. Богоугодное же дело, а не можем. Слышали, наверное, уже?! Давеча, лет с шесть назад уже, и купол ставить принялись, да не вышло. Четверых людишек убило насмерть…

Дальше было неинтересно. Хозяин усадьбы теперь усиленно избегал любых тем для разговора, в которых могло хотя бы промелькнуть что-то связанное с промышленностью или торговлей. Старый богатей развлекал меня рассказами о нерадивых архитекторах или о пресловутых подземельях Томска. Не поленился сбегать, а ходить он, несмотря на возраст, казалось, в принципе не умел, за иконой, которую будто бы благословил святой старец Федор Кузьмич. Поведал легенду о сибирском робингуде – атамане Лиханове, грабящем богатые купеческие караваны и раздающем награбленное бесправным, формально свободным крестьянам на государевых землях.

– Годков этак с десять – двенадцать назад еще находились люди, утверждающие, что были остановлены на тракте варнаками Гришки Лиханова. Потом как-то поутихло. А с месяц назад – снова. То ли воскрес лиходей, то ли кто-то именем его прикрыться решил. Только через слухи крестьянский люд в большое волнение впал. Кое-где даже исправники биты были. Те, что из самых злых…

Асташев, не скрываясь, разглядывал мое откровенно скучающее лицо и весь прямо-таки лучился от удовольствия. Невеликая хитрость – ждал, когда рыбка, я то есть, сам попросится к нему в пасть. Уж ему ли не знать, раз он с этакими людьми в столице хороший знакомец, моего финансового положения. Знал и, не скрывая своего интереса, подталкивал – предложи, молодой наивный дурачок, организовать совместно банк для развития твоей ненаглядной промышленности. И я едва-едва сдержался, чтоб не завести об этом речь. Вовремя мысль пришла: а ему-то что за прок? Судя по всему, он дела с кем-то из царской семьи ведет. Что ему карманный губернатор, если он одним письмом может здесь половину чиновничества мест лишить? Не зря же ему приписывают высказывание: «Коли Асташев захочет – и митру получит».

А с банком непонятно. С его-то связями, с его-то «крышей» и капиталами он и сам может все организовать. И сам политику кредитования страждущих определять. Конкурентов долгами давить, выкупая векселя. Втихую полгубернии в карман положить может, и ничто ему помешать в этом не в силах. Ни я, ни горный начальник Фрезе, ни военный начальник Дюгамель.