Поводырь - Дай Андрей - Страница 20

– Во-от, – подвинул он шкатулку ко мне. – В лавке у Хотимских нашел. Видно, кто-то в залог оставил…

Под крышкой богато украшенной шкатулки пряталось чудо. Потрясающий серо-стальной, травленный лиственными узорами револьвер. Сверху, рядом с прицельной планкой, было выбито «J. A. COSTER IN HANAU»[19]. Оружие выглядело произведением искусства…

– Стреляли, Астафий Степанович?

– Что вы, ваше превосходительство. Как же без вас…

Вложил пистоль в предназначенную для него выемку. Подвинул шкатулку казаку:

– Постреляйте. Мне важно знать ваше мнение.

– Конечно, Герман Густавович! – Было видно, как ему трудно расставаться с чудесной игрушкой. Отсрочка и та показалась ему подарком судьбы.

Вошла без стука суровая бабища с пивом и чашкой обжаренных с солью лесных орехов. А если бы я тут голым бегал? На чай не дал – буду воспитывать.

Степаныч умело разлил обильно пенящийся золотистый напиток по большим стаканам, больше походившим на маленькие вазы для цветов.

– За славный пистоль! – выдавил из себя казак.

Выпили. Пожевал орехов. Гадость. Неужели кому-то может этот горько-соленый вкус нравиться? А вот пиво славное. Нечто подобное я, наверное, только в Гамбурге, в той жизни, и пробовал. Самое главное – не ощущалось отвратительного смолянистого привкуса, присущего кузбасскому пиву, и слащавости алтайских сортов. Мечта консерватора – классическое пиво.

– Давно хотел спросить, Астафий Степаныч. Как у нас чиновничья братия поживает?

– Воруют, ваше превосходительство, – не задумываясь, только и успев утереть пену с усов, брякнул сотник.

– Гм… Вы так говорите, будто можете это доказать.

Пиво в вазе Безсонова уже кончилось. Движением бровей разрешил наполнить заново. Ну и мне подлить.

– Дык как, ваше превосходительство. Коли кто за руку поймать бы смог, так, поди, эти бы уже не крали. С этим-то у нас ох как строго! Коли словили, знать, уже каторгой если и отдеются…

– И как же воруют?

Пиво в том виновато было или общее благодушное настроение, только сидел я за столом, слушал речь словно сошедшего с картины богатыря и млел от восторга. Чуден свет, и хватает в нем лжи, коварства и зла. А еще есть на белом свете такие вот бородачи, в сердцах которых все еще жива правда.

Оно так и в моем времени было. Будет… И мое время по уши наполнено грязью. Да только знаю одно: хороших людей все равно больше, чем плохих. Стоит свернуть с шоссе, заехать в неказистую деревеньку или небольшой городок – туда, где нечего делить. Где о «нефтяных» распилах только по телевизору и видели, где главный злыдень – хозяин вино-водочного магазина. И сразу замечаешь, насколько они другие. Спокойнее, увереннее, чище… Говорят чуточку по-другому, заботы их другие, беды, кажущиеся наивными. И еще – они всегда готовы помочь. Потому что – а как же? Как перешагнуть упавшую от голодного обморока бабульку? Как не подать нищему, не помочь соседу… Они и соседей по именам знают!

Слушал сотника, наслаждался говором и знал: этот – из таких. Из тех, кто знает имена соседей и здоровается с незнакомыми людьми. И большинство здесь, в этом мире, в моей Сибири, – такие.

Пиво казаку понравилось. Уж он его и на просвет проверил, и понюхал, и на пену подул. Похоже, скользкая тема разговора его нисколько не смущала.

– Дык ить всячески воруют, Герман Густавович… – Не знаю объема рта у этого человеко-бегемота, но хлебнуть им медку я бы не отказался. Этап дегустации у Степаныча был успешно пройден, и кружка в полуштоф пустела в один глоток. – В губернии-то, чай, ученые люди собрались. То так придумают, то этак…

Позвал Артемку. Приказал тащить жбан побольше. Сотник на глазах совмещал несовместимое – время и пространство. Литры отличного напитка исчезали мгновенно. Но лишь та теория становится законом, что подтверждается многочисленными опытами. А у меня в кувшине уже дно просматривалось.

– Хотелось бы примеров.

Допил первую кружку и нагло вылил себе остатки. Казачок уже с добавкой бежит – вон по ступеням каблуками подкованными грохочет.

– Дык эта… господин губернатор. Оно, мож, и мне бы хотелось. Этих-то… примеров. Толька не ловили еще, штоб всем способ открылся.

Понятно. Считается, что чиновник должен воровать. Может быть, кто-то и крадет. Но чаще всего этого и не требуется – сами мзду несут. Как же вора не подмазать – он ведь и бумагу в руки не возьмет, побрезгует…

– И что же, так уж и богато в губернском правлении людишки живут?

– Да где же богато, – сморщился сотник. Это Артемка все пробку с бочонка вытянуть не мог, а у командира фаза сохнет… – Можа, Фризель да столоначальники евойные и не бедствуют, а мелкие-то чинуши знамо рублям до полукопейки счет ведут.

– Фризель – это у нас кто?

– Павел Иваныч? Дык он, Герман Густавович, у вас председателем служит. Он и при Александре Дмитриче служил, а при Валериане Александровиче советничал…

– Я так понимаю, эти господа – мои предшественники на посту начальника губернии? И как бы вы их охарактеризовали?

– Герман Густавович, – укоряюще глянул Безсонов. – Я-то кто, штоб господам генералам характеры сказывать? Мое дело казачье: бери шашку – скачи, воюй. А они кто?! Они начальство и енерал-майоры. Его превосходительство Озерский, который Александр Дмитриевич, – он нашим Томским инвалидным батальоном командовал в чине дивизионном. Во как! А мы при ем тока в распутицу в Томских казармах сиживали. Все боле по тракту ссыльных водили.

– Разве казачье это дело?

– Я так мыслю, ваше превосходительство, што воинское это дело. Коли приказ даден, иво сполнять надобно.

– А вообще – каково жилось-то при Озерском?

– Дык так же, как и при его превосходительстве Бекмане. Они ученые господа, по горному ведомству-то поболе были, чем по правлению томскому. Александр Дмитриевич так и в губернии не часто показывался. Все больше в Барнауле да по заводам алтайским. Слышал, уголь при ем начали из земли ковырять, серебро на горюч-камне плавить. Прежде горные господа деньгу с углежогов на пенсию себе собирали, а Озерский сильно обидел их… Без конвойных и не ходил никуда. Как в Санкт-Петербург ево забрали, поди, сызнова дрова на угли пережигают…

– Ну это начальника Горного округа головная боль.

– А и то верно, Герман Густавович. От многия знания – многия печали.

– Да ладно тебе прибедняться-то, Астафий Степанович. Чего же ты, с закрытыми глазами да ушами, что ли, ходишь? И не молчат ведь люди. Один одно брякнет, другой другое.

– То жандармов государевых дело – за людями разговоры слушать. Мое дело казацкое…

– Знаю-знаю-знаю. Шашку в зубы и на коня! Дурачка-то из себя не стройте. Я ведь тоже не третьего отделения чин. Сами понимать должны. Вот приеду я в Томск – и что? За что хвататься? Куда бежать? Кто есть кто? По незнанию и сволочь какую-нибудь к себе приблизить могу. Знать мне надо! Оттого и спрашиваю. И на вас наседаю, ибо больше не у кого узнать. Борткевича вызвать да вопросы ему задать? Он от испуга «Боже, царя храни» выть начнет…

– Кхе, кхе… И то правда, ваше превосходительство. Начнет. Он ить, поди, тоже мзду с купчин сымает. Жалованье коллежскому асессору хоть и поболе, чем в сто рублев, положено, а все равно – по сибирским расходам маловато для такого чина. Подворья, чай, своего не имеет, на съемном жилье не разбогатеешь. Детки опять же…

– И сколько же тут платят за квартиру?

– Кхе, откедова, ваше превосходительство, тут квартирам-то взяться? Чай, не Томск или Барнаул. Поди, дом внаем берет. Хныкина поспрошали бы. Этот проныра казначейский точно все знает.

– А и в Томске чиновный люд на жилье поборами собирает?

– Кому дают – те не иначе как. А секретарям да мальчишкам побегушным кто даст? Некоторые и по пятеро в комнатах спят. Соломки с возов надергают, да и примастырятся.

– Вы, Астафий Степанович, мне ужасы рассказываете… Выходит, младшие чиновники и вовсе в нищете пребывают?