Записки падшей ведьмы - Стрельцова Маша - Страница 17

Я сухо кивнула, чтобы не рвать дипломатических отношений с аборигенами, и пошла в дом. Терпеть не могу алкашей, хватит с меня папика. В этот момент из дома кое — как вышла баба, опухшая от пьянки и посмотрела вокруг бессмысленным взором, в котором явно плескалась водка.

— О, Галька! — обрадовался мужик, лупивший на крыльце жену. — Все, сделал как ты хотела — свою уму — разуму поучил, вещи забираю — и к тебе. Ага, Гальк? Будем жить как люди, ага?

Новоявленная невеста сказала «Пошел в …, козел» и упала где стояла и мощно захрапела.

— Галька, ты чего? — не понял мужичок, пытаясь ее поднять.

— Бу-бу-бу, — в гневе ответила невеста и прицельно запулила ему в глаз.

— Ах ты! — завизжал мужичошка и принялся лупить теперь Гальку.

Вторая баба мгновенно смахнула слезы, уперла руки в боки и с видом победительницы взирала на эту сцену.

— Пройти можно? — вежливо спросила я.

— Чё? — не понял мужик.

Я вздохнула — ну что за люди, вечно приходится по два раза элементарные вопросы повторять!

— Могу я в дом пройти? Вы со своей бывшей и будущей супругой все подходы к двери перекрыли.

— Чаво? — снова тупо переспросил мужик.

— С дороги отойди! — рявкнула первая баба. — Расшеперились посреди путя, не пройти, не проехать!

— Так бы и сказали, — проворчал мужик, отходя в сторонку.

Я перешагнула через блаженно похрапывающую пьянчужку и наконец зашла в дом. Там, за длинным столом в большой комнате куча народа незатейливо пьянствовала.

— Татьяна — то где? — спросила я у тетки с краю.

Та бессмысленно на меня посмотрела, неверной рукой налила мне водки и пробормотала:

— Верка, шалава, давай выпьем!

Я сосредоточенно прикинула. Так — случайные связи раз в пару недель, чаще никак, и больше никого. Дел у меня по горло, не до секса.

— Я, тетенька, не шалава! — твердо молвила я.

— Да как не шалава! — возмутилась она. — Аль не я своего мужика с тебя за задницу стаскивала, а? Не помнишь?

— Я не…

— Машк! — заорала баба через стол. — Помнишь Верку — шалаву?

— Ну? — подтвердила Машка.

— Так вот она! — торжествующе ткнула в меня баба.

Машка пристально посмотрела на меня и помотала головой.

— Не, Верка — то помясистей будет, да на рожу посимпатичней.

— Вот и я говорю — не Верка я! — подтвердила я, проглотив замечание про рожу.

— Не Верка? — подозрительно спросила баба.

— Не-а! — открестилась я.

— Ну, тогда выпьем! — решила бабенция.

— Не, — отказалась я. — Язва, проклятая, замучила, не выпить, ни погулять по-человечески, минералку вот пью теперь.

— Ой, горемычная ты, горемычная! — закачали головой собутыльники, глядя на меня с искренней жалостью.

Алкоголикам лучше не говорить, что ты не пьешь — не поймут. Лучше прикинуться горькой алкашкой, навсегда отлученной ввиду обстоятельств от родной бутылки.

Я старательно состроила унылую физиономию, долженствующую выражать мою скорбь из-за этого факта.

— Ты, дочка, выпей, все как рукой снимет, — такой — то ветхий дедок с видимой мукой пододвигал мне свой шкалик… с водкой.

— Я же только что объяснила, что у меня язва! — вскричала я.

— Так это ж водка с солью, — мудро пояснил дедок. — Само то для язвы.

— Ни хрена! — авторитетно заявил красномордый мужик. — Язву надо водкой с медом лечить.

— Вы чё, совсем? — покрутила у виска моя соседка. — Для язвы непременно нужна водка с перцем!

И она щедрой рукой сыпанула в стопарик полперечницы.

Я бочком — бочком принялась вылазить из-за стола.

Еще немного — и меня тут явно та-ак полечат.

— Ты куда? — всполошились «эскулапы».

— Да вот чего — то…, — промямлила я.

— Прихватило ее, че, не понимаете? — прокомментировал дедок, сторонник водки с солью.

— Ну ты беги, девонька, — напутствовала соседка и сунула мне на прощание свое фирменное «лекарство» в граненом стакане.

Я вылетела на кухню, где сидел мужик и курил папиросу. Чуть дальше на табуретках сидело еще три мужика, но я решила что с папиросой — самый вменяемый.

— Дяденька, — обратилась я к нему. — Я сама тут не местная, по какому поводу пьянка?

— Так а жаних у Таньки помер, вот она и убивается, сердешная, — с печалью пояснил дяденька.

— А сама Танька где? — продолжала я допытываться.

— Тама, — махнул он рукой на боковую дверцу.

Из-за дверцы доносились какие — то странные звуки. Мужики на табуретках внимательно к ним прислушивались.

— Спасибо, — сказала я и пошла к дверце.

Мужики странно на меня посмотрели, даже сделали какое — то движение остановить, только фигушки! Я была быстра и ловка.

Не успела я зайти в комнатку, как тут же вылетела оттуда.

— И-извините, — пролепетала я.

Мужик с папиросой спокойно пожал плечами.

Я отдышалась, пришла в себя, прислушалась к звукам скрипящей кровати и постаралась как можно официальнее спросить:

— Мне с Татьяной необходимо поговорить. Они там эээ… долго?

— Потом моя очередь, — предупредил меня он. — А вообще — пока Лёнька не придет.

— А это кто? — в полном офигении спросила я.

— Полюбовник Танькин, — пояснил он. — Импотент, сейчас в бане моется, вот Танька и успевает.

— Ааа, — ошеломленно кивнула я и на деревянных ногах пошла из кухни.

Господи, это что ж такое делается? У нашей Танечки, безутешной невесты, оказывается — законный полюбовничек. К нашей Танечке в день поминок выстраиваются мужики, дабы утешить посредством секса.

Бо-оже…

Я совершенно ничего не понимала.

Мужики на лавочке мне очень обрадовались.

— Спасительница ты наша, — вскричал Кепочка, выхватывая у меня стакан. Оказывается, я так и ходила с ним в руках.

Кепочка в это время стакан обнюхал, посмотрел на свет и застонал от счастья:

— Перцовка, мужики!

— У меня грипп, мне нужнее! — немедленно вылез мелкий мужичошка.

— Поровну! — припечатал третий. — Тоже мне, грипп в июне выдумал!

И они со счастливыми рожами выдули смесь перца и водки. Мне чуть плохо не стало.

— Хорошо, да мало, — дружно сказали мужики после дегустации.

— Еще хотите? — внезапно сказала я.

— А то! — они с надеждой воззрились на меня.

Я шмыгнула в дом, подбежала к тетке с края и выпалила:

— Мне б еще перцовки, можно?

— Помогло? — всплеснула она руками.

— Стало гораздо лучше, — твердо кивнула я.

Тетка, бросая вокруг торжествующие взоры, налила мне полный стакан водки, сыпанула туда остатки перца и вручила его мне.

— Я ж вам говорила! — возвестила она.

— А что говорила! — заерепенился дедок. — Она мою водку с солью не пила, иначе б с первой порции здоровенькой стала! На-ка, милая!

И дедок махом соорудил мне сию амброзию.

— Чего? — обиделся красномордый. — А ну-ка, возьми и мое лекарство!

Я кивнула, стряхнула с ближайшего подноса ошметки, поставила на него три стакана и пошла на лавочку.

— Ну, мужики, — сказала я по прибытию, — все для вас! Вот вас водка с солью, водка с перцем и водка с медом!

— Спасительница! — простонали они и махом расхватали стаканы.

После этого они дружно занюхали рукавами, предложили мне место на лавочке и стакан с бражкой.

— Язва, будь она неладна, — грустно сказала я.

— Язва, эт конечно! — глубокомысленно произнес Кепочка, разливая на троих.

— Мужики, а чего тут, поминки? — кивнула я на дом.

— Типа того, — согласились мужики, опрокидывая стаканы.

— А кто помер? — поинтересовалась я, подождав пока они отдышатся и занюхают.

— Так жених Танькин, — ответил Кепочка.

— Не, — помотала я головой. — Чего — то тут не то. Жених, говорите, помер, а она — пока полюбовник в бане, того…

— Так шалава, чего с нее взять, — пожал плечами Кепочка. — Ты чё, нашу Танюху не знаешь?

— Не-а, — призналась я.

Кепочка снова налил бражки и сказал:

— Ну слушай.

Татьяна Буймова, оказывается, была единственной дочерью местного смотрящего. Единственной! — однако папаня про нее и слышать не хотел. Дочурка, пока он мотался по лагерям, нашла свой стиль жизни. Ей нравились бесхитростные пьянки, секс за стакан бормотухи — было само собой разумеющейся вещью. Папенька, когда это просек, схватился за голову, прослезился и отправил дочку на лечение от алкоголизма, потом — быстренько выдал ее замуж и осыпал подарками. Вроде бы — живи да радуйся, так? Нет, Танечка как начала пить на своей свадьбе, так и продолжала все три года семейной жизни. Муж, который до дрожи боялся Танечкиного отца, ничего ему не говорил — ни про то, что она тащит все из дома и пропивает, ни про то, что каждый день после работы вытаскивает из своей постели очередного собутыльника — любовника. Мужик просто взял и повесился в сарайке на четвертом году совместной жизни. Вот так папенька и узнал о реальном положении дел. Потом были долгие попытки помочь дочурке, вылечить ее от алкоголизма и избавить от дружков, пока она, выведенная этим из терпения не послала благодетеля на три буквы. Папенька обиделся и публично отрекся от дочери. И жила Танюша с тех пор припеваючи, пьянствовала, прижила непонятно от кого двух детей, которых тут же отправляла к бабке в деревню, и вот недавно как гром грянул — замуж собралась. Ей сначала не поверили — ну чего смеяться, Танька—шлюха — и замуж! — да потом призадумались. Несколько раз у ее ворот останавливался роскошный джип, и оттуда выходил мужик — по описанию — Зырян. Он выгонял всех хахалей из дома пинками, дарил Таньке букет и торт. В общем, роскошно ухаживал. В конце концов Танька продемонстрировала кольцо с бриллиантом и сказала что они подали заявление в загс. На радостях кольцо тут же загнали местному барыге и гудели неделю, пока снова не приехал жених и не выгнал собутыльников из постели невесты.