Всемирный следопыт 1926 № 05 - Журнал Всемирный следопыт - Страница 15

Так добрались до села Алтатского на границе Ачинского уезда. Здесь, когда проходили полем мимо большой пасеки, встретили двух мужиков. Попросили хлеба. Те зашли на заимку и вынесли полкаравая. Присели закусить, разговорились.

— Да, белые — строгий народ. Вот недавно деревню под Ачинском выжгли, — сказал мужик с черной бородой. — А вы-то, как, не боитесь? Патрончиков запасли?..

— На четверых два патрона, — сказал Туманов.

— Слушай, отец, у тебя, может быть, патроны водятся, а? — спросил Черных.

— Был где-то один, завалялся, — сказал чернобородый. И, недолго поискав, вынес из заимки патрон. Товарищи поблагодарили и продолжали путь.

Через час услышали хруст валежника. Какие-то смутные звуки, похожие на разговор. Хруст и звуки с перерывами повторялись несколько раз. Ускорили шаг и скоро вышли на опушку леса, за которой потянулись поля зеленого хлеба, Когда вышли на середину поля, за ними раздался залп. Схватили винтовки, обернулись. Из леса бежали за ними пять мужиков с винтовками. Впереди их был чернобородый пасечник.

— Будемте стрелять двое. Один патрон про запас, — предложил Звонарев. — Дали залп. Один из нападавших отстал и, сделав несколько шагов, сел на дорогу.

Товарищи бросились в перебежку через поле, временами припадая на землю, в низкий зеленый хлеб.

Чернобородый был совсем близко. Тогда Черных выхватил винтовку Ельцова с последним патроном — подарком чернобородого. Нажал курок. Патрон не стрелял.

Чернобородый подбежал и выстрелил почти в упор, но пуля перелетела. Тогда Звонарев бросился навстречу и ударом приклада сшиб его с ног. Схватил винтовку чернобородого и, отстреливаясь, продолжал бегство. В догонку летели пули.

Но вот уже лес. Вбежав в хрустящую валежником тайгу, товарищи облегченно вздохнули. Там впереди, в просветах сосен, виднелись огни костров. Навстречу выбежало несколько людей, вооруженных винтовками и пиками.

— Кто вы? Откуда стрельба?

— Мы — красногвардейцы. На нас охотится кулачье, — сказал Звонарев переводя дыхание. — А вы?

— Здесь отряд красных партизан товарища Щетинкина.

С этого дня началась новая полоса в жизни беглецов, полоса упорной борьбы в рядах партизан за освобождение Сибири.

Знатный иностранец.

Насколько скромен и незначителен по размерам наш речной рак, настолько грозен и массивен сине-стальной океанский омар, которого мы видим на помещенном здесь снимке, сделанном под водой. Особенно велики и могучи его клешни, несоразмерно большие даже для громадного тела этого океанского рака. Но, как и нашему раку, так и его знатному сородичу частенько приходится краснеть в кипящем котле, превращаясь в лакомое блюдо.

Воздушный «дом отдыха» для аэропланов.

Новый английский военный дирижабль «К.101» представляет собой любопытную воздушную пристань или, вернее, дом для аэропланов. Он несет на себе шесть маленьких быстрых военных самолетов. В воздухе аэропланы могут по желанию отделяться от огромного воздушного ковчега и, выполнив свою задачу атаки или охраны, возвращаться назад и вновь подвешиваться к своему пристанищу.

Когда один из аэропланов должен лететь, с дирижабля спускают систему стальных канатов, к крючку которой он прикреплен. Как только летчик подаст сигнал о готовности аэроплана к самостоятельному полету, команда дирижабля открывает крючок, и освобожденный аэроплан улетает, а система канатов с крючком снова вбирается на дирижабль.

При возвращении аэроплана с дирижабля спускают систему скрепленных частей, предназначенных для того, чтобы подхватить аэроплан и удержать его на ветру. Летчик подлетает и старается поставить свой аппарат так, чтобы спущенный крючок находился над пропеллером аэроплана. Специальное зеркало помогает ему совершить этот трудный маневр. Далее, крюк дирижабля проходит в открытое кольцо аэроплана, который продолжает поддерживать равновесие при помощи крыльев. Когда прикрепление закончено, аэроплан притягивается к дну дирижабля и остается там.

За белыми шкурками.

Рассказ Джорджа Хардинга.

Весною море у берегов Ньюфаундленда загромождается бесконечными пространствами пловучего льда — ледяными полями, приносящими с южного Лабрадора целые стада молодых тюленей, драгоценных «белых шкурок», еще не умеющих нырять и защищаться от человека.

Каждый год до пяти тысяч сезонных охотников оставляют гавань Бонависта-Бай и направляются к порту св. Джона, где проводят несколько дней, пока море очистится от сплошных ледяных полей. Десятого марта (это число установлено колониальным законом) тюленебойные суда отправляются в плавание.

Опасное и рискованное плавание — охота на тюленей. Только смелые, энергичные и выносливые люди вступают в экипаж тюленебойного судна, и каждый из них должен быть и отличным моряком и опытным охотником. Только надежное судно, с крепкими дубовыми частями, обитыми железом, может выдержать встречу со стремительно несущимися глыбами пловучего льда.

Гонимые ветром и течением, громадные льдины нагоняют друг друга, ударяются со страшной силой и разлетаются на мелкие осколки. Подумать только, сколько смелости, мужества и твердости духа проявляют рыбаки, охотясь за тюленями в небольших парусных лодках, если и крепкие паровые суда, не успевшие во время уйти от льда, разбиваются, как скорлупа.

Мы вошли в Пульс-Айленд и бросили якорь во льду гавани, среди других судов, уже лежавших в дрейфе.

Экипаж был отпущен на берег, и толпы матросов смешались с женщинами и детьми, окружившими наш «Альбатрос».

Я вошел в каюту шкипера, когда он беседовал с несколькими старыми моряками. Морская карта была разложена на столе, и капитан водил толстым пальцем вдоль берегов Лабрадора.

— Отсюда их, вероятно, отнесло ветрами к Функс-Айленд, и, я думаю, мы найдем их в пяти-семи милях к северо-западу от него.

— Да, они где-нибудь там, поблизости, — согласился подшкипер.

— Стада тюленей обычно растягиваются в линию от тридцати до сорока миль, — ответил шкипер на мой вопрос. — Через каждые две-три мили можно неожиданно напасть на новое стадо. Заметив судно, старые тюлени ныряют в воду, оставляя детенышей лежать на льду. Мы охотимся сначала за молодыми, за «белыми шкурками». Они доставляют лучший сорт тюленьего жира и наилучшую кожу. Потом уже мы отправляемся миль за сорок к западу, где настигаем взрослых. Это — большие свирепые животные, ростом с быка; они почти всегда вступают в борьбу. Улов их всегда меньше улова «белых шкурок».

— Помните, капитан Джоб, — заговорил один из старых матросов, — нашу охоту на старой «Фальконии»? У нас было достаточно топлива, — продолжал он, обращаясь ко всей компании, — и мы решили было остаться до конца сезона из-за этих «стариков». Нам попалось прекрасное место, прямо кишевшее ими, оно чуть ниже нашего порта. Ветры нагнали много льда, и стадо тюленей, вышедших наружу, долго не могло попасть в воду: они были ослеплены сверкавшим на солнце льдом. Через три часа мы набили их уже пятнадцать тысяч, а через три дня уже возвращались домой!

Появились бутылки, все уселись в круг, и до позднего часа велись нескончаемые рассказы о прежних ловлях и морских приключениях. Без этого обряда ни один охотник не представлял себе удачи в будущем походе. Поднимались стаканы.

— За счастливый улов! К первому апреля мы вернемся домой с тридцатью тысячами отборных «белых шкурок».

Настало утро, и команда вернулась по льду, в толпе рыбаков, их жен и детей. Все суда снялись с якоря. Одно за другим они уходили в море, а рыбаки на берегу молча провожали их взглядами. Суда были крепкие, люди на них испытанные, но этого было недостаточно, чтобы успокоить сердца береговых жителей.