Тайна - Страуб Питер - Страница 52

Машины, велосипеды и повозки, запряженные пони двигались в обе стороны по Калле Берлинштрассе. Мимо проехала машина скорой помощи, затем еще одна. Сделав еще несколько шагов, Том увидел, что на круг в конце улицы выехали сразу четыре полицейские машины, на крышах которых вращались зажженные мигалки. Над воем сирен скорой помощи и сверканием мигалок возвышалось красное кирпичное здание, в котором Том провел почти три месяца, когда ему было десять лет. Вокруг машин быстро собралась толпа.

Как только зажегся зеленый свет. Том кинулся через улицу и стал продираться сквозь толпу, глазеющую на полицейские машины.

Перед вращающейся дверью, ведущей в приемный покой, стоял полицейский лет двадцати пяти в безукоризненно выглаженной, без единого пятнышка форме, а лицо под козырьком фуражки выглядело удивительно бледным. Его пуговицы, пояс и сапоги излучали самое настоящее сияние. Полицейский смотрел на улицу поверх голов толпы.

— Что случилось? — спросил Том полную женщину с большим пластиковым мешком в руках.

Женщина наклонилась в его сторону.

— Мне повезло — я как раз проходила здесь, когда подъехали копы, — сказала она. — Судя по всему, здесь кого-то убили.

Том прошел через пустой участок, отделявший толпу от горделиво несущего свою службу полицейского. Тот угрюмо посмотрел на него и снова уставился в пространство. Когда же Том начал подниматься по ступенькам, полицейский снял руку с кобуры и сложил ладони на груди.

— Вы не могли бы сообщить мне, что случилось, офицер, — попросил Том. Он был примерно на фут выше блюстителя порядка, и тому пришлось задрать голову, чтобы заглянуть Тому в лицо.

— Вы входите или нет? — спросил он. — Если нет, отойдите отсюда.

Том толкнул вращающуюся дверь и сделал несколько шагов в сторону столика, за которым регистрировали больных. И тут же неподвижно застыл.

Тому казалось, что он как бы заново проживает свое прошлое. Он помнил крошечный приемный покой с двумя-тремя креслами и деревянной перегородкой, отделявшей его от такого же крошечного офиса. Сейчас же приемный покой был размером с небольшую железнодорожную станцию, вдоль стен стояли с обеих сторон деревянные скамейки и пластиковые стулья. На нескольких стульях сидели пациенты, одетые в махровые халаты и занятые в основном разглядыванием собственных рук, лежащих на коленях. Усатый старик в кресле-качалке поднял на вошедшего Тома мутные глаза, и с нижней губы его закапала слюна. В дальнем конце большого зала стояла новая перегородка из матового стекла, отделяющая зал от офиса. За перегородкой несколько женщин в накрахмаленных халатах ходили между шкафчиками с картотекой, сидели за письменными столами, поднеся к уху телефонные трубки или разглядывая лежащие перед ними карточки.

Между вращающейся дверью и перегородкой стояли две группы полицейских, напоминавшие Тому футбольные команды перед матчем. В холле было гораздо темнее, чем на улице.

— Что вы тут делаете, Натчез? — кричал офицер, стоявший в большей из двух групп. — Это наша работа!

Том как раз пытался проскользнуть мимо сидящих на стульях стариков, но, услышав фамилию полицейского, быстро поднял голову. Коренастый полицейский в штатском прошептал что-то своим товарищам и двинулся в сторону конкурирующей группы. Мускулистый, уверенный в себе, он напоминал атлета. На щеках его горел лихорадочный румянец. Двое офицеров посторонились, чтобы пропустить Натчеза, затем сомкнулись у него за спиной, на лицах их Том прочел скрытую враждебность. И тут он вспомнил, где слышал это имя: Натчез был одним из двух детективов, обыскивавших дом мистера фон Хайлица.

Том решил, что лучше будет присесть и подождать, по-а разойдутся полицейские. Детектив Натчез подошел к лифту и нажал на кнопку. Часть полицейских продолжала смотреть на него, те же, с кем он только что разговаривал, разошлись в разные стороны.

— Сегодня должна прийти моя дочь, — сказал старик.

— Вы не знаете, почему здесь столько полицейских? — спросил его Том.

Нижняя челюсть старика отвисла, глаза его были красными.

— Ты знаешь мою дочь? — спросил он, не обращая внимания на вопрос Тома.

Старик схватил его за плечо и притянул к себе.

— Кто-то умер, — сказал он. — Кого-то убили. Сегодня у моей дочери день рождения.

Том вырвал руку. Ему казалось, что в земле образовалась гигантская воронка и он медленно в нее падает.

— Они хотят убить ее насовсем, — продолжал старик. — Но я не дам им.

Тут к ним подъехал на инвалидной коляске другой старик, которому явно не терпелось принять участие в разговоре. Том поспешно встал. Один из полицейских взглянул на него с какой-то безликой враждебностью. Том опустил глаза и отвернулся. Взгляд его упал на ноги второго старика, одетые в синие брюки и черные, начищенные до блеска ботинки с блестящими пуговками, высовывающиеся из=под халата. На первом старике, с которым он заговорил, как и на всех остальных больных, были пижама и шлепанцы. Том заглянул в лицо старика в лакированных ботинках, и тот взглянул на него в ответ.

Больше он, пожалуй, ничем не отличался от остальных пациентов — седые волосы, рассыпанные по лицу, отвисшая губа и дрожащая голова. Он сжал халат у горла и нагнулся к Тому, словно желая что-то сказать. Юноша отступил на шаг назад, но глаза старика притягивали его. В глазах этих светился живой ум и проницательность — их никак нельзя было принять за глаза старого маразматика. И тут Том вздрогнул, а потом чуть не закричал от изумления — он вдруг понял, что видит перед собой Леймона фон Хайлица.

Взглянув через плечо, Том увидел, что враждебно настроенный офицер движется в сторону Натчеза. На лице его ясно читалось намерение сказать что-то неприятное. Том опустился на стул, стоящий рядом с коляской фон Хайлица, и быстро взглянул на него, затем отвел глаза. Мистер Тень нанес на лицо толстый слой грима и приклеил густые темные брови поверх своих собственных. Лицо его выглядело изможденным, тупым и бессмысленным.

— Не оборачивайся, — произнес старик, почти не шевеля губами.

Том молча глядел на постепенно пустеющий зал. Офицер, возглавлявший одну из групп, подошел к одному из письменных столов, остальные направились к входной двери и лифтам. Тому снова показалось, что они двигаются как-то не слишком активно.