Пыль Снов (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 142

Заря вползла на горизонт, окрашивая небо синевой.

И Т’лан Имасс поднялся с земли. Прошел, ступая медленно и неловко, к закаленному огнем кремневому мечу, что лежал около погребального костра Баргастов. Иссохшая, но мощная рука протянулась, смыкая захват на рукояти, и подняла оружие.

Онос Т’оолан обратился лицом на юго-восток. И двинулся.

Ему нужно было убить много народа.

Глава 16

Невольным даром осквернения стала тишина. Освященный некогда валун, громадный словно фургон, разбит. Рядом виден провал в земле, на самом дне родник с трудом питает озерцо черной воды. В траве и среди камней старого русла разбросаны кости газелей и грызунов — доказательство ядовитости источника.

Тишина была полна истин, и почти все истины были столь ужасны, что Сечула Лата пробрала дрожь. Сгорбившись, обхватив грудь руками, он уставился на восходящее солнце.

Килмандарос бродила среди разбитых утесов, как будто видеть следы разгрома, ею же учиненного многие тысячи лет назад, было приятно. Эрастрас подобрал горсть камешков и один за другим швырял их в пруд — они пропадали, не оставляя ряби и плеска. Казалось, Странника это забавляет, насколько можно вообще судить по выражению его лица. Сечул Лат был достаточно опытен, чтобы не доверять кривой усмешке на лице Старшего Бога, знаменитого привычкой толкать всех на неверный путь. Возможно, он предвкушает наслаждение от вида богов, не способных отвергнуть его Призыв. А может, представляет, как сокрушит гортань какому-нибудь богу-выскочке. Или кому-то еще менее достойному. Он же Странник, его пути кривы. Его храм — предательство, его алтарь — насмешка неудачи; в храме, на алтаре он приносит в жертву смертных, руководствуясь всего лишь прихотями. Или скукой. Всё, о чем он тоскует — былой избыток силы.

«Но всё кончено. Неужели ты не видишь? Наше время ушло. Мы не сможем сыграть в старую игру. Дети унаследовали и этот мир, и все иные миры, больше не дрожащие от ужаса перед нами. Мы промотали богатства… мы так верили в собственное всемогущество. Этот мир… Эрастрас, тебе не получить того, чего уже нет.

„Я возьму свой трон“, сказал ты. Тысячи лиц тех, что предъявляли на него права, на миг ярко расцветая и вскоре угасая — они сольются воедино. Целые жизни, потерянные за одно движение глаза. Эрастрас, если ты победишь и вернешь трон, ты снова встанешь за ним, и твое присутствие сделает ложью все дерзания и мечты смертных, все стремления к справедливой власти, к равенству. К миру и процветанию.

Ты все превратишь в пыль — даже сны станут пылью, просыпающейся сквозь пальцы. Но, Старший Бог, люди оставили тебя далеко позади. Им не нужно, чтобы их грезы превращались в пыль. Им не нужен ты, не нужен и кто-либо другой». — Вот чего мы должны добиваться, — сказал он вслух, поворачиваясь к Эрастрасу.

Брови Странника поползли вверх, единственный глаз сверкнул. — О чем это ты?

— Нужно предстать перед нашими детьми, молодыми богами, и сказать истину.

— А именно?

— Всё, что они объявляют своим, находится в душе человека. Боги не нужны, Эрастрас. Как и мы, они бесполезны. Совершенно. Как и мы, они зря занимают место в мире. Они ничтожны.

Руки Странника задергались. Он выбросил камешки. — Неужели в тебе не осталось ничего кроме занудства, Костяшки? Мы еще не начали войну, а ты уже сдаешься?

— Сдаюсь, — согласился Сечул Лат, — но причину ты так и не понял. Есть разные виды сдачи…

— Точно, — рявкнул Странник. — Но обличье у них одинаковое. Обличье труса!

Костяшки улыбнулся, глядя на него.

Странник показал ему кулак. — Что такого смешного? — проскрежетал он тихо.

— Тот, кто отказывается от иллюзий, тоже становится, в твоем мнении, обычным трусом?

Килмандарос выпрямила спину. Она выбрала себе тело женщины из Тел Акаев, высокое, но не такое громоздкое, как прежде. Улыбка ее была безрадостной. — Не играй с ним, Эрастрас. Ни в кости, ни в слова. Он завяжет тебе мозги узлом, голова станет болеть.

Странник сверкнул глазом: — Считаешь меня дурачком?

Улыбка исчезла. — Вот ты меня точно считаешь дурой.

— Если думаешь кулаками, не удивляйся, что окружающие не видят в тебе особого ума.

— Но я и жалуюсь кулаками, — отозвалась она. — Даже тебе придется меня слушать, Эрастрас. А ну-ка, поосторожнее — я в настроении пожаловаться. Нам придется оставаться здесь всю ночь, а дальний эфир пробуждается к жизни — нервы горят огнем даже здесь, посреди безжизненного опустошения. Ты сказал, что призвал остальных. Где они?

— Идут, — буркнул Странник.

— Много их?

— Достаточно.

Костяшки вздрогнул: — Кто тебе отказал?

— Это не отказ! Скорее… можно объяснить?

— Даже нужно.

— Это не сознательный отказ. Драконус… в Драгнипуре он вряд ли что-то услышал. Гриззин Фарл, кажется, мертв. Его плотское вместилище более не существует. — Он поколебался и добавил, скривив губы: — Только Ардата смогла увильнуть, но ведь от нее никогда не было особого прока, верно?

— Но где?..

— Вижу одну, — указала Килмандарос пальцем на горизонт. — Вкус крови. Она мудра, выбрав такой облик! Но ох, как воняет от нее Элайнтом!

— Терпи, — сказал Эрастрас. — Она так давно мертва, что от нее вряд ли чем-то пахнет.

— А я говорю…

— Воображение, ничего больше. Дочь Тиам не пережила матери — эта тварь приняла Ритуал Телланна. Она уже не та, что прежде.

— Меньше и больше прежней, так я думаю, — бросил Сечул Лат.

Эрастрас фыркнул, не уловив скрытой в словах иронии.

Килмандарос трясло от злости. — Это была она, — прошипела богиня. — Прошлой ночью она пением пробудила древнюю силу! Олар Этиль…

Сечул Лат вдруг заметил на лице Странника тревогу. События уже начали выходить из-под его контроля.

Сзади раздался голос: — Я тоже ощутил.

Они обернулись и увидели стоящего около карстовой воронки Маэла. Он носил обличье старика, водянистые глаза на морщинистом лице буравили Эрастраса. — Всё уже запуталось, Странник. Так бывает на войне — все игроки теряют контроль. «Хаос подхватывает меч».

Эрастрас снова хмыкнул: — Цитируешь Аномандера Рейка? Ладно тебе, Маэл. Он сказал это как пророчество. Много позже оно отозвалось в реальности.

— Да, — пробормотал Маэл, — насчет пророчества…

Сечул Лат ожидал продолжения, но Маэл замолк, косясь на Олар Этиль. Она уже давно избрала себе тело Имассы, с широкими бедрами и большой грудью. Костяшки вспомнил, что в последний раз видел ее живой. Вспомнил странный головной убор, очень похожий на плетеную корзину — без дыр для глаз и рта. Матрона всех гадающих на костях, мать целой расы. Но даже матери хранят тайны.

Она больше не носит маску. Даже маску плоти. Иссохшая, сплошные кости и жилы. Т’лан Имасса. На плечах воротник из змеиной кожи, к которому привязаны загадочные безделушки — высверленные камни, гроздья не ограненных самоцветов, костяные трубочки, то ли свистки, то ли ловушки для магии, западни для душ из оленьих рогов, крошечные мертвые птички. На поясе висит грубый обсидиановый нож.

Никто не обрадовался бы ее улыбке, обнажившей слишком большие, темно-янтарные зубы. В провалах глазниц было темно.