Магия кошмара - Страуб Питер - Страница 31

Фи закивал головой.

— Они думают, что все знают. Все их предки только и делали, что подглядывали да подслушивали.

Отец еще раз ободрительно пошлепал сына по щеке. Он щелкнул пальцами. Это был сигнал для Джуд, и она тут же откуда-то вылезла, ожидая кормежки. Фи последовал за ними на кухню. Отец вывалил полбанки кошачьей еды в миску Джуд, а остальное поставил назад в холодильник.

Боб Бандольер был забавным человеком, потому что теперь он кружился и танцевал, поразив даже кошку. Забавный Боб кружил по гостиной, не забывая улыбаться в потолок и посылать всему семейству Сунчана воздушные поцелуи. Бедром он открыл дверь в спальню и позвал свою жену:

— Здравствуй, сладенькая моя!

Фи с любопытством пошел за ним. Отец сделал глоток из коричневой бутылки с пивом «Пфорцхаймер», подмигнул Спящей Красавице и сказал:

— Дорогая, не сдавайся пока. Вот она, Фи, — продолжал отец. — Она знает, она знает, ты знаешь, что она знает.

Фи кивнул: все правильно. Его мама с точностью знала что-то такое, что сам он позабыл.

— Эта леди никогда не сомневалась. — Он поцеловал ее желтую щеку. — Давай-ка изобразим чего-нибудь слопать, что ты на это скажешь?

В присутствии Фи свершалось чудо.

2

После ужина отец вымыл посуду, то и дело протягивая мыльную руку к бутылке с пивом. Фи изумлялся, с какой скоростью пьет его отец — три долгих глотка, и бутылка пуста, как фокус в цирке.

Боб Бандольер наполнил пластмассовое ведро теплой водой из-под крана, добавил туда немного моющего средства, размешал рукой и кинул в ведро губку.

— Ну вот, готово. — Он подмигнул Фи. — А теперь грязная часть дневной работы. Твоя мать — одна из самых благопристойных леди в мире, и поэтому мы о ней заботимся. — Он снова помешал в ведре рукой, взбивая белую пену. — Дай-ка я расскажу тебе кое-что. Есть парень, один из самых неприличных людей в мире, так вот он думает, что единственное, что он должен делать, — сидеть за столом и целыми днями считать собственные деньги. Он даже воображает, что разбирается в гостиничном бизнесе. — Боб Бандольер громко рассмеялся. — У меня есть маленький план, и скоро мы посмотрим, как себя будет чувствовать мистер Все-В-Порядке, когда мы заставим его попотеть.

Его лицо стало красным, как яблоко.

Фи понял: отец говорил про отель «Св. Олвин».

Он дважды сдавил губку, и вода потекла с нее в ведро.

— Сегодня вечером я расскажу тебе о голубой розе в Дахау. В Дахау — на дне этого мира. В месте, где видишь мир таким, каков он есть. Приходи, пока я буду мыть твою маму.

— Не на все время, — уточнил отец. — Тебе не надо видеть всю процедуру, просто оставайся в дверях. Я всего лишь хочу, чтобы ты меня слышал.

Боб Бандольер положил руку на плечо Фи и показал ему, где можно стоять.

— Сегодня будет грязновато, — сказал он.

Запах из спальни забрался в самую глубину носа Фи и перехватил горло. Боб Бандольер поставил поудобнее ведро, схватил одеяло где-то у подбородка жены и отшвырнул его к краю кровати.

Руки матери дернулись вверх, потом упали, локти согнулись. Под одеялом лежала простыня, плотно прилегающая к маминому телу. Водянистые коричневые пятна проступили на ткани в области талии и бедер.

— Ладно, как-нибудь, — сказал Боб и, захватив простыню одной рукой, пошел вдоль кровати, снимая ткань с тела жены.

В ногах он выдернул конец простыни из-под матраса и осторожно собрал все в кучу.

Со своего места в дверях Фи видел желтые ступни матери, от которых в стороны торчали отросшие скрученные ногти; тощие лодыжки, заканчивающиеся слегка приподнятыми коленями; костлявые бедра — они как палки исчезали в большом полотенце из «Св. Олвина», которое отец накинул ей на пах. Когда-то белое, теперь это полотенце было покрыто такими же водянистыми коричневыми пятнами, просочившимися через простыню. Над полотенцем маленький вздутый живот; два четко выделяющихся ряда ребер; маленькие плоские груди и коричневые соски; плечи с ввалившейся плотью, из которой рвались на свободу ровные, тонкие кости; морщинистая, в ямках, шея; и над всем этим — откинутое на подушку в мягком гнезде волос знакомое и безмятежное лицо матери.

— И откуда это все берется? Она же почти не ест... Держись, дорогая, мы должны убрать все это с тебя.

Преданный Боб Бандольер пытается двумя пальцами стянуть мокрое полотенце, дергая его за складки. Из-под полотенца появляются острые, как ножи, кости таза и удивительно густой кустик на лобке — удивительно потому, что Фи ожидал увидеть лысый, розовый кусочек кожи, что-то вроде того, что бывает между ног у кукол. Если вся остальная кожа у мамы цвета пожелтевшего молока, то места, скрытые под полотенцем, отличались буйством красок: молочно-шоколадные пятнышки и большие пятна, разбросанные по пламенеющим красным бедрам, и настоящие клочки и куски голубой и зеленой плоти, исчезающие там, где должны находиться ягодицы. Вот из этой раны, окруженной испаряющейся плотью, исходил запах, наполнявший всю квартиру.

Сердце Фи заледенело, и дыхание в легких превратилось в лед.

Глубоко в дыре рваной плоти, которая была маминым низом, полоской белела кость.

Отец провел капающей губкой у нее под руками, по зарослям на лобке и красно-серой, обвисшей плоти между ног. Через каждые несколько секунд отец выжимал губку в ведро. Он пошлепал по громадным пролежням.

— Это появилось совсем недавно, я думал, такого не будет, если держать ее в чистоте, но... что ж, я делаю все, что могу.

Он потрогал странно жесткую нижнюю простыню.

— Видишь это? Резина. Просто вытираешь, и она опять как новенькая. Если бы не эта штука, нам бы уже пришлось сменить не один матрас. Правда, милая?

Его отец знал, что он в кино.

— Принеси мне еще одно полотенце и простыню из бельевой.

Когда Фи снова вернулся в комнату, отец вытирал резиновую подкладку чистым куском старого полотенца. Он кинул полотенце сверху на груду простыней и взял чистое белье из рук Фи.

— Теперь мы с тобой команда.

Он положил белье на край кровати, выполоскал губку и легко и быстро протер резиновую штуку.

— Не знаю, рассказывал ли я тебе когда-нибудь о своей войне, — сказал он. — Теперь ты уже достаточно взрослый, чтобы начать кое-что понимать.

Фи казалось, что сердце его совсем перестало биться. Во рту стало сухо, как в пустыне.

— Эта война совсем не пикник.

Боб Бандольер наклонил свою жену на бок и протер под ней, взял свежее полотенце, расстелил и опустил Анну на место. Ногти на ее ногах щелкнули друг о друга.

— Я хочу рассказать тебе кое-что — это имеет отношение к розам. — Он с улыбкой посмотрел на Фи. — Ты же знаешь, как я отношусь к розам.

Фи знал, как отец относится к розам.

В ногах у Анны Бандольер Боб развернул чистую простыню и, взмахнув ею, как парусом, накрыл ее тело.

— Я сходил с ума от роз даже тогда. Но я такой человек, я не просто их выращивал, я ими интересовался. Я их изучал.

Он подоткнул простыню под матрас.

Боб Бандольер расправил простыню на теле жены, и Фи увидел, как он мысленно представляет себе туннель за отелем «Св. Олвин».

— Есть один сорт, один цвет роз, который пока никому и никогда не удавалось вырастить. Никогда на свете не было голубой розы. По-настоящему голубой. Ее можно назвать Святым Граалем.

Отец поднял маме одну руку, потом другую и просунул под них простыню.

Он отступил назад, чтобы оценить простыню. Еще раз резко дернул ее, чтобы лежала ровно. Затем снова отошел назад с видом художника, оценивающего только что законченное произведение.

— А все дело в энзиме. Энзим контролирует цвет розы. С годами мне удалось кое-что разузнать об энзимах. В общем, энзим — это биологический катализатор. Он ускоряет химические реакции, при этом не изменяясь. Хочешь — верь, хочешь — нет, но Миллхэйвен, этот городишко — один из мировых центров по исследованиям энзимов для пивоваренных заводов. Энзимы нужны для ферментации, а без ферментации пива не получится. Когда удалось кристаллизовать энзим, выяснилось, что это белок. — Он показал пальцем на Фи. — Ладно, дальше возникла большая проблема. Энзимы очень требовательны. Они вступают в реакцию только с очень маленьким количеством молекул. А некоторые из них реагируют только с одной молекулой!