Имя Звезды - Джонсон Морин - Страница 49

— Единица и девятка, — напомнил Стивен. — Это единственное, что ты должна помнить.

Я сглотнула. Горло все еще саднило от рвоты.

— Ладно, иди, — сказал Стивен. — Попробуй передохнуть. Я буду здесь. А это держи при себе.

Я вылезла из машины, стиснув в ладони телефон. Попыталась вспомнить, что там говорила Джо — что защищали страну в основном совсем молодые люди. Посмотрела на Стивена. Он выглядел усталым, на подбородке — легкая тень небритости. У меня есть он. У меня есть Каллум. У меня есть допотопный телефон.

— Спокойной ночи, — сказала я осипшим голосом.

29

И в эту ночь я проснулась около пяти. Заснула я с терминусом в руке, но во сне выпустила его из кулака. Несколько секунд ушло на поиски. Он оказался под одеялом, в ногах. Понятия не имею, что я такое вытворяла во сне и как он там очутился. Я выпростала его из простыни и стиснула в ладонях, надавив на единицу и девятку. Повторила упражнение несколько раз — откладывала телефон и снова хватала, нажимала кнопки, стараясь проделывать это как можно стремительнее. Я поняла, почему они пользуются старыми моделями — там кнопки без выкрутасов. Если что, можно мгновенно их нащупать и прижать подушечками пальцев.

Я встала, подошла к окну и прислонилась к батарее.

Полицейская машина Стивена стояла чуть ли не под окном. Собственно, только ее одну я и могла различить в темноте (солнце еще не встало) — желтые светоотражающие квадраты по бокам, на заду они же вперемешку с синими, оранжевыми и неоново-желтыми. В английской полиции явно позаботились, чтобы машины их не оставались незамеченными.

Для остальных обитателей Вексфорда то был обычный четверг — или почти обычный. Как и в предыдущий «день Потрошителя», нам предстояло сидеть взаперти — после раннего ужина. У фасада уже стояло несколько полицейских машин, к ним подтягивались телевизионные фургоны.

В середине дня я пошла в библиотеку. Все кабинки были заняты — мои однокорытники, как обычно, работа ли на совесть, забивали головы знаниями, которые понадобятся на следующей неделе, когда возобновятся занятия. Я сразу отправилась наверх, в книгохранилище. Алистер, как всегда, валялся на полу с книгой. На сей раз он читал стихи. Я это поняла, подметив широкие поля на странице и его особо томную позу.

Я присела поблизости, положила на колени раскрытую книгу — если вдруг кто-то войдет, подумают, что я читаю. Мы не обменялись ни единым словом, но его вроде как не смущало мое присутствие. Через несколько минут явился библиотекарь с тележкой. Указал на книгу, которую читал Алистер.

— Твоя? — обратился он ко мне.

— Нет, — ответила я.

Могла бы сообразить, к чему это приведет: библиотекарь поднял книгу и положил на тележку. Алистер насупленно проводил взглядом свой недочитанный томик.

— Ты чего? — осведомился он. — Вид у тебя какой-то квелый.

В его устах это прозвучало почти как комплимент.

— Это очень тяжело? — спросила я. — Ну — умирать.

— Слушай, не надо, — сказал он, ложась на пол пластом.

— Я боюсь смерти, — сказала я.

— Тебе, скорее всего, до нее еще далеко.

— Потрошитель хочет меня убить.

Тут он осекся. Поднял голову с пола, взглянул на меня.

— С чего ты это взяла? — осведомился он.

— Он сам так сказал.

— Не дуришь? — уточнил он. — Сам Потрошитель?

— Угу, — ответила я. — Можешь чего посоветовать? Ну, если оно случится?

Я попыталась улыбнуться, но даже сама поняла, что на улыбку это не очень похоже; дрожь в голосе мне тоже не удалось скрыть.

Алистер медленно сел, постучал пальцем по полу.

— Я даже не помню, как умер. Просто уснул — и все.

— Вообще ничего не помнишь?

Он покачал головой.

— Я просто подумал, что мне снится очень странный сон, — сказал он. — Во сне боевики ИРА заложили мне в грудь бомбу, я чувствовал, как она там тикает, и пытался всем сказать, что она вот-вот взорвется. Потом она взорвалась. Я видел взрыв — прямо у себя в груди. А потом сон кончился, я оказался в своей комнате, было утро. Смотрю и вижу себя на кровати. Мне тогда показалось, что это продолжение сна. Может, мне он так до сих пор и снится.

— Как ты думаешь, почему ты вернулся?

— А я не возвращался, — возразил он. — Я просто никуда не уходил.

— Но почему? В смысле, ведь принято считать, что призраки возвраща… в смысле, не уходят, потому что у них остались какие-то недоделанные дела.

— У кого это принято считать?

Хороший вопрос. Ответ на него звучал так: в телевизоре, в фильмах, а еще у кузины Дианы. Не слишком-то надежные источники информации.

— Я эту школу терпеть не мог, — продолжал он. — Одного хотел — поскорее свалить отсюда. Вроде как в этом смысле смерть была кстати, а вот поди ж ты. Застрял в этой вонючей школе на двадцать пять вонючих лет. Не знаю, что тебе сказать. Я не знаю, почему я именно такой и что происходит после смерти с другими. Только знаю, что я все еще здесь.

— А мог бы свалить — свалил?

— В ту же секунду, — ответил он, снова ложась на пол. — Только почему-то не получается. Я уж об этом и думать перестал.

Я стиснула в кармане терминус. Я могу исполнить мечту Алистера прямо сейчас. В одну секунду. Вопрос был настолько смысложизненный, что казался смешным. Не хочешь больше существовать? Ради бога! Чпок! Готово дело. Струйка дыма — и тебя больше нет, фокус-покус. Я провела пальцем по кнопкам. Может, мне именно так и предназначалось прожить этот день — подарить кому- то свободу.

Но это ведь был Алистер, а я уже привыкла думать о нем как о своем однокашнике — это совсем не то же самое, что та неприкаянная душа в туннеле. Или как там они у них называются? Духи.

Я вытащила терминус из кармана, положила на колени. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не вошел Джером и не сел рядом. По счастью, с другой стороны — в противном случае он уселся бы прямо на Алистера.

— Это что? — поинтересовался Джером, кивая на телефон.

— А, это… телефон Бу.

— Вот это вот? Сколько этому бронтозавру лет?

Джером потянулся к телефону, но я отодвинула его подальше.

— А ты чего не учишься? — поинтересовалась я.

— У меня должен был быть семинар по латыни. Но в группе всего пять человек, и трое из них уехали.

— Трусы.

— Audaces fortuna juvat.

— Что это значит? — спросила я.

— Фортуна благосклонна к храбрым, — ответили они с Алистером в один голос.

Джером чуть подвинулся — теперь мы соприкасались по всей длине рук и ног.

— С тобой все в порядке? — спросил он. — Ты чего это сидишь тут на полу?

— Тихо тут, — ответила я. — И я в принципе люблю сидеть на полу.

Похоже, в тот момент Джером был готов принять любое мое замечание за приглашение к флирту. Выражение его лица выдавало, что уровень гормонов у него зашкаливает, а время самое что ни на есть подходящее. При любых других обстоятельствах я была бы этому только рада. В тот же момент мне не хотелось совсем ничего. Запас чувств у меня иссяк начисто.

— Этого не хватало, — пробормотал Алистер.

— Извини, — сказала я.

— Извинить — за что? — Это уже Джером.

— Мне показалось… я тебя царапнула, — соврала я. — Ногтем.

— Ладно, валяйте, — сказал Алистер устало. — Тут оно все время происходит. Я уже привык.

— С тобой все в порядке? — спросил Джером, вплотную придвигая свое лицо к моему.

Такой английский выговор. «Фсссе в повятке». Я не ответила. Я его поцеловала.

В прошлый раз у нас все это вышло довольно неловко. Сегодня — иначе. Мы сомкнули губы и замерли. Я чувствовала теплое дуновение из его носа при вдохе и выдохе. Мы целовали друг друга в шею. Я постепенно начала отогреваться, желеобразная кровь разжижилась и снова поползла по сосудам. Поцелуи помогают мириться со многими из тех гадостей, которые волей-неволей приходится терпеть в школе — да и не в школе — в подростковые годы. Они бывают странные, неловкие, недоделанные, но от них внутри становится мягко, и ты просто забываешь, что творится вокруг. Пусть даже ты находишься в горящем здании или в автобусе, который вот-вот рухнет с обрыва. Неважно, ты превратился в лужу. Я стала лужей на полу библиотеки, слившейся в поцелуе с кудрявым парнем.