Имя Звезды - Джонсон Морин - Страница 11

Вексфорд не был мне домом. Англия — тоже.

В Вексфорде я не пользовалась никакой популярностью. Впрочем, нельзя сказать и чтобы наоборот. Я попросту там училась. Я не была первой умницей, хотя и не считалась полной дурой. Правда, работать приходилось столько, сколько я еще никогда не работала. Иногда я вообще не могла понять, о чем идет речь. Не понимала шуток, аллюзий. Голос мой порою звучал слишком громко, неуместно. Я была в синяках от хоккейных мячиков — а еще, кстати, от защитного снаряжения.

Вот еще что я узнала нового:

Валлийский язык еще не умер, на нем по-прежнему говорят — например, наши соседки Анджела и Гаэнор. Звучит как эльфийский.

В Англии обожают печеную фасоль. На завтрак. На тосте. С печеной картошкой. Лопают до опупения.

Не во всех школах есть отдельный предмет «американская история».

Англия, Британия и Соединенное Королевство — это не одно и то же. Англия — это страна. Британия — остров, на котором находятся Англия, Шотландия и Уэльс. Соединенное Королевство — это официальное политическое название Англии, Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии. Если чего из этого перепутаешь, тебя поправят. Причем не один раз.

Англичане играют в хоккей в любую погоду. В грозу, шторм, при нашествии саранчи… хоккею ничто не помеха. Бороться с хоккеем бессмысленно, он все равно победит.

Второе убийство Джек Потрошитель совершил перед рассветом 8 сентября 1888 года.

Этот последний факт мне вколачивали в голову тысячами разных способов. Я даже не смотрела новости, но новости сами проникали в меня. Новости хотели, чтобы мы помнили про восьмое сентября. Восьмое сентября приходилось на субботу. У меня в субботу было занятие по истории искусств. Этот факт для меня был куда важнее, потому что я не привыкла учиться по субботам. Мне всегда казалось, что выходные — это святое, что все добрые люди на всем свете соблюдают эту традицию. На всем, кроме Вексфорда.

Субботние занятия назывались здесь «творческим и духовным развитием» — имелось в виду, что они будут чуть менее мучительны, чем обычные занятия, — по крайней мере для тех, кому творчество и духовность не поперек горла, а такие, конечно, бывают.

Джаза честно попыталась разбудить меня, уходя в душ, а потом еще раз — уходя на завтрак, однако толк у нее вышел, только когда она вернулась в комнату, чтобы взять виолончель и отправиться на урок музыки. Я вывалилась из постели, когда она выволакивала за дверь огромный черный футляр.

Не я одна припозднилась по случаю субботы. Я уже выработала приемчик: с вечера перебросить юбку и блейзер через спинку кровати, утром остается только схватить чистую блузку, натянуть юбку, туфли и блейзер и соорудить на голове нечто, хоть отдаленно напоминающее прическу. Душ я принимала по вечерам и, как и Джаза, начисто отказалась от косметики. Бабушка пришла бы в ужас.

В общем, через пять минут я уже была готова и летела по булыжной мостовой в учебный корпус. Кабинет истории искусств представлял собой одну из огромных светлых студий на верхнем этаже. Я села за стол. И все еще выковыривала сонки из углов глаза, когда Джером опустился на соседний стул. Впервые я оказалась в классе с другом, в чем, впрочем, не было ничего удивительного, поскольку друзей у меня на тот момент было ровно две штуки. Из всех моих соучеников Джером выглядел в форме особенно нелепо — уж всяко нелепее всех старост. Особый галстук (у старост полоски на галстуках были серыми) съехал на бок и почти развязался. Карманы блейзера оттопыривала всякая всячина — телефон, ручки, блокноты. Прическа неряшливая — но в симпатичном смысле, подумала я. Похоже, он остриг свои непокорные кудри ровно до позволительного уровня, а может, и на сантиметр длиннее. Они закрывали уши. И сразу было видно: встав с постели, он просто тряхнул головой. Глаза у него были быстрые, он постоянно сканировал ими пространство.

— Слышала? — спросил он. — Сегодня утром, около девяти, обнаружили очередное тело. Опять Потрошитель.

— Доброе утро, — отозвалась я.

— Доброе. Ты послушай. Вторую жертву Джека Потрошителя в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году обнаружили на задворках дома на Хэнбери-стрит, в саду, рядом со ступенями, в пять сорок пять утра. Дома давно нет, но на том месте, где он находился, нынешней ночью дежурила куча полицейских. Убитую нашли рядом с пабом, который называется «Цветы и стрелы», — за ним расположен садик, очень похожий по описанию на тот, где произошло первое убийство. Вторую жертву тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года звали Энни Чэпмен. А нынешнюю — Фиона Чэпмен. Ей нанесли точно такие же раны, как и Энни Чэпмен. Разрез на горле. Вспоротый живот. Внутренности вытащены и переброшены через плечо. Желудок положен на другое плечо. Убийца извлек мочевой пузырь и…

Тут вошел преподаватель. Из всех, кого я уже успела перевидать, он выглядел самым нестрашным. Все наши преподаватели ходили в пиджаках или в галстуках, а преподавательницы — в платьях или строгих юбках и блузках. Марк (так он представился) был в простом синем свитере и джинсах. Судя по виду, ему было тридцать с небольшим, и у него были черепаховые очки.

— В полиции этого уже даже не отрицают, — тихо сказал Джером, прежде чем Марк успел открыть рот. — Мы имеем дело с новым Потрошителем.

На том и началось занятие по истории искусств. Марк работал реставратором в Национальной галерее, а по субботам преподавал в нашей школе. Он сообщил, что начнем мы с голландского золотого века. Раздал нам учебники, каждый из которых весил примерно как человеческая голова (по моим прикидкам; после всех этих разговорчиков о Потрошителе в мысли лезли сравнения с частями тела).

Я сразу же поняла, что, хотя мы занимаемся «творческим и духовным развитием», речь идет не просто о том, чтобы убить три часа, которые мы бы в противном случае проспали или проваландались за завтраком. Это был нормальный урок, как и любой другой, и многие из присутствовавших (Марк сам задал этот вопрос) собирались сдавать выпускной экзамен по истории искусств. Так что и тут придется соответствовать.

Были и хорошие новости: Марк сказал, что иногда мы будем по субботам ходить в Национальную галерею и смотреть картины. Правда, не сегодня. Сегодня мы посмотрим слайды. Трехчасовой показ слайдов — это не так ужасно, как кажется, если он сопровождается достаточно интересным рассказом человека, который явно любит свое дело. И вообще, живопись — это мое.

Я приметила, что Джером — любитель конспектировать. Он глубоко уселся на стул, вытянул руку и быстро писал крупным, вольным почерком; глаза то и дело перебегали со слайда на страницу. Я попробовала ему подражать. Он делал примерно по двадцать заметок по каждой картине, записывал по несколько слов. Время от времени локоть его касался моей руки и Джером бросал на меня взгляд. Когда занятие закончилось, мы вместе пошли в столовую. Джером возобновил разговор с прежней точки.

— «Цветы и стрелы» здесь недалеко, — сказал он. — Нам нужно туда сходить.

— Нам?..

Да, я уже знала, что многие ученики Вексфорда могут легально употреблять алкоголь, поскольку им исполнилось восемнадцать. Я знала, что без походов в пабы здесь не обойдется. Но я никак не ждала получить туда приглашение, тем более от старосты. И еще, он что — зовет меня на свидание? Разве место преступления подходит для свидания? Сердце стукнуло и тут же вернулось в норму от следующих его слов.

— Мне, тебе и Джазе, — сказал он. — Ты должна уговорить Джазу пойти, а то она распсихуется. Считай, что ты теперь за нее отвечаешь.

— А, — сказала я, старательно скрывая разочарование. — Понятно.

— До ужина я дежурю в библиотеке, а потом сразу и двинем. Согласна?

— Конечно, — ответила я. — Ну… в смысле, у меня нет других планов.

Он сунул руки в карманы, переступил с ноги на ногу.

— Ну, мне пора, — сказал он. — Только не говори Джазе, куда мы идем. Просто скажи — в паб, ладно?

— Ладно, — ответила я.

Джером церемонно поклонился всей верхней половиной тела и зашагал в библиотеку.