Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 88

По всему его телу выступили капельки пота, но жара в Малом бальном зале имела к ним лишь косвенное отношение. Даже Берн казался потрясенным.

– Смотрите. – Ма'элКот отвернулся, и они не могли видеть его лица. – Когда Берн впервые пришел ко мне нынешним утром, я пытался заговорить с Кейном, узнать, что он думает по этому поводу. Если он еще не расстался с Ламораком, то мог бы подтвердить полученную информацию или сказать, что письмо подделано, В крайнем случае я уяснил бы, что происходит. И смотрите, что получилось.

Огромный манекен поднялся выше над краем котла, подплыл к троим мужчинам и опустился на пол рядом с ними.

Ма'элКот протянул вперед правую руку, словно для благословения, его пальцы заслонили лицо манекена от лучей утреннего солнца. Атмосфера накалилась, как будто сам дворец задержал дыхание, – и вдруг воздух вокруг Ма'элКота задрожал от Силы.

– Кейн…

Слово отдалось в мозгу Тоа-Сителла эхом, как в пещере, однако манекен оставался просто безжизненной глиной.

До сих пор в этом случае в манекен входил дух вызываемого, после чего начинался разговор. Ма'элКот говорил с манекеном, и тот отвечал ему, как если бы являлся самим вызванным человеком. Но теперь, теперь… Тоа-Сителл бросил косой взгляд и придвинулся поближе, чтобы рассмотреть лицо манекена, вылепленное из замешанной на крови глины.

Чего-то не хватало в этом лице, чего-то, необъяснимо свидетельствовавшего об успехе разговора. Может быть, не было жизни, правды, движения… Созданные Ма'элКотом для Великого Дела манекены всегда несли на себе отпечаток деятельности, не слишком глубоко запрятанной жизни, они могли двигаться, говорить и любить, лишь только зритель на мгновение отворачивался от них – но Кейн казался мертвым, как брошенная кукла.

– Видите, – глубоким голосом произнес Ма'элКот, – он отказывается отвечать. Кейн находится где-то далеко, вне пределов моего голоса.

– Но как такое возможно?

– Вокруг сплошные тайны. Почему я не могу проникнуть сквозь магию, скрывающую Саймона Клоунса? Почему Ламорак с таким упорством идет на предательство, что пренебрегает даже смертным приговором? Где Кейн?

– Может, умер? – с надеждой в голосе предположил Берн. Ма'элКот с сомнением фыркнул.

– Не ослеп ли ты?

Манекен закружил вокруг императора и внезапно оказался нос к носу с Берном.

– Это лицо – не лицо трупа! Это лицо человека, которого никогда не было! Кейна изъяли из реальности так, словно он был призраком, заморочившим нам головы. Я узнаю, как это было сделано. Узнаю, зачем. Здесь моя магия заканчивается, но Кейн слишком хитер, чтобы попасть в подобную ловушку.

Внезапно манекен взлетел высоко над краем котла и плюхнулся в кипящую глину, как будто его небрежно швырнула туда гигантская рука.

Ма'элКот стоял между своими подданными и хрустел пальцами.

– Берн, отведи своих Котов к баржам. Возможно, эта записка – всего лишь диверсия, приманка. Если Саймон Клоунс решит, что мы попались, он сможет открыто передвигаться где угодно. Однако может быть и так, что письмо правдиво – тогда мы схватим его сегодня же на реке. Тоа-Сителл, ты поднимешь по тревоге каждого мужчину, женщину или уличного мальчишку, когда-либо имевшего дело с Королевскими Глазами, Я хочу знать обо всем, что произойдет сегодня в городе. Все. А ты лично, – Ма'элКот близко наклонился к герцогу, дыша ему в лицо запахом крови, – лично попытаешься выяснить, где может скрыться человек от моего голоса, куда не простирается моя воля. Считай это задание равным по важности поимке Саймона Клоунса. Мне необходимо понять, что происходит.

Император отвернулся, прыгнул на край котла и босиком пошел по жидкой кипящей глине. Он поднял руки, и из грязи вновь появилась фигура, на этот раз в десять, нет, в двенадцать футов высотой. Когда стали проступать сломанный нос и небольшая бородка, император повернулся к Тоа-Сителлу в последний раз; его глаза горели изумрудным огнем, а голос рокотал подобно горному обвалу.

– Найдите Кейна.

– И вы знаете, я не могу понять, задумал он это все или нет, не могу даже решить, что делать теперь.

Стоять было бы слишком больно, поэтому Хэри Майклсон сидел на неудобном жестком стуле у крохотного квадратного окошка.

Его правая рука была притянута к груди, чтобы хоть частично открыть раненое предплечье. Рану невозможно было вылечить иначе, как обработать и зашить. Использование современной медицины повлекло бы расстройство в континууме после возвращения в Анхану. Хэри сделали несколько инъекций антибиотиков и ввели недельную дозу анальгетических капсул размером с булавочную головку каждая. Левое плечо и колено зверски болели от сновавших внутри стероидов, закачанных в обе связки; даже несмотря на противовоспалительный укол в каждый из бесчисленных черно-синих следов от гелиевых пуль, тело было исчеркано хирургической лентой, которая должна была снять боль.

Когда Хэри вернется в Анхану, ему не составит труда объяснить происхождение синяков полетом в выгребную яму Шахты. История была недурственная; ей уже поверили корреспонденты и медтехники, обрабатывавшие его раны.

Хэри уставился на струйки воды, стекавшие по оконному стеклу, словно пытался прочесть там свое будущее. «Как ни приеду, все время дождь», – подумал он.

– Не вижу, какая ему с того польза, – заметил Хэри. – Он позволил прессе абсолютно все – они были рядом с того самого мгновения, когда я открыл глаза. В такси по дороге сюда я не нашел ни одного телеканала, который не передавал бы сведения обо мне. Если даже у них не было моей записи, в ход шло интервью с медтехником, или беседа со старыми актерами, оценивающими мои шансы в финальной схватке с Берном, или реклама, рассказывающая о рекордном количестве проданных записей, А то еще какие-то сволочи с умным видом рассуждали о «сбоях в винстоновском передатчике»…

Он прижал левый кулак к стеклу и уперся в него лбом, глядя на складки кожи вокруг пальцев и толстые мозоли на костяшках.

– Один парень в Чикаго умудрился взять интервью у родителей Шенны. Они, ну, они… – В горле запершило и он откашлялся. – У Алана и Мары нет виртуальных кресел. У них нет подключения, полагающегося ближайшим родственникам, . потому что это мое Приключение, а не Шенны. Они из торговцев и не могут позволить себе виртуальную кабину. Проклятие, я дал бы им денег, но не подумал об этом, а они слишком горды, чтобы просить меня. Так этот чикагский недоносок бросил призыв о пожертвованиях, о всемирном сборе в помощь Лейтонам, чтобы их подключили к происходящему до конца моего Приключения. Говорят, все идет хорошо. А как по-твоему, кто загребет оставшуюся прибыль?

Сумев прорваться сквозь ряды корреспондентов в больнице

Студии, Хэри даже не заглянул домой – он знал, там его ожидают алчущие толпы репортеров. Марк Вило не отвечал на звонки: он покинул Студию накануне, когда Майклсон все еще лежал без сознания в лечебнице. Хэри мог только догадываться, что интрижка с Дойл, как всегда, увенчалась успехом и теперь бизнесмен оттягивается где-нибудь у праздножителей. А Вило единственный, кто сумел бы защитить его от прессы. И даже с Вило Хэри не мог бы поговорить о том, что накипело у него на душе, не мог сказать того, что отчаянно просилось наружу.

Многие его слова и мысли были опасными. Передай их кто-нибудь Социальной полиции, его бы киборгизировали. Вило не смог бы защитить его, а Хэри не хотел ставить патрона в трудную ситуацию.

И потому он отправился в единственное место на Земле, к единственному человеку, которому можно без опаски доверить все что угодно. Он поехал в лагерь Бачанан, в Немую Зону, где ни одно произнесенное слово не могло быть записано или подслушано, и рассказал обо всем своему сумасшедшему отцу.

– Как ему удалось так четко все спланировать? Допускал ли он случившееся, посылая Ламорака предать ее? Когда он одобрял ее Приключения? Связано ли это с Тоа-Фелатоном? Что ему нужно больше – уничтожить Ма'элКота или поднять рейтинг?