Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 86

У Кейна получались самые лучшие Приключения только потому, что этого ожидала от него Студия. В него вкладывали больше сил, больше денег, больше рекламы – и он удерживался на пике популярности. Ламораку же был нужен только один шанс, одна-единственная возможность показать Студии и зрителям свое мастерство актера.

Он ставил именно на это, именно на свой выход. Будучи актером, он формально входил в касту профессионалов, но это временное явление. Уйдя на покой, перестав быть Ламораком и превратившись в Карла Шанкса, он вернулся бы в касту, которой принадлежал по рождению, – касту бизнесменов. Он мог в любой момент взять отставку, занять должность в семейном бизнесе, фирме «СинТех», гиганте электронно-химической промышленности, и зарабатывать в пять раз больше любого актера, будь он хоть Кейном.

Но это означало бы уход из шоу-бизнеса. А заодно признание правоты его отца, жалкого подхалима. Правыми оказались бы и братья с матерью. Они говорили, актерская карьера ему не светит. Это означало бы, что нужно идти на поклон к деду, старому хрычу, который до сих пор возглавляет «СинТех», словно сидящий на золоте ветхий дракон, и умолять его дать Карлу возможность показать себя настоящим Шанксом.

Как бы он ни презирал свою семью, это не мешало ему использовать ее связи, чтобы надавить на Совет планирования. Совет был послушен – в конце концов, он состоял из каких-то там толстозадых администраторов. Однако, даже получив более крупные и частые Приключения, он все еще не мог распоряжаться рекламным бюджетом, как это делал Кейн, пользовавшийся вниманием публики.

По иронии судьбы Ламораку сделал некое предложение именно тот человек, который создал Кейну успех, – Артуро Коллберг.

«Сделай для меня этот пустячок, – попросил он. – Подогрей операции Пэллес Рил в Анхане, чтобы Кейну тоже захотелось в них участвовать, и я позабочусь о тебе так, как позаботился бы о нем. Я лично создал Кейна, а теперь от него у меня все больше неприятностей. Я могу сделать тебя таким же крупным актером, но ты не будешь обращаться со мной столь грубо и неуважительно. Ты сумеешь отплатить мне послушанием, отвагой и честью…»

И если бы Кейн понял, чем на самом деле занимается Ламорак, уразумел, что он помогает карьере Пэллес с риском для собственной жизни – да посмотри хоть на его ногу, на то, как его едва не замучили до смерти за то, что он добавлял остроты заурядным Приключениям, – так вот, Кейн поблагодарил бы его. Они оба поблагодарили бы его. Но нет, вместо благодарности Пэллес носится со своими треклятыми токали и думает о муже, а Кейн пытается убить его, вырвать из него кусок мяса. До чего же несправедливо…

Вот он, способ отыграться, отплатить им за обиду: магия. Именно она должна была помочь ему заставить Кейна с Пэллес пожалеть об их неуважении к нему. Он умел гораздо больше, чем они могли подозревать, и теперь намеревался использовать свои способности, дабы раз и навсегда убедиться – все получат по заслугам и в первую очередь он сам.

Когда же все закончится и он вернется на Землю, его карьера достигнет головокружительных высот.

Он не мог слишком много думать об этом, постоянно фантазировать и представлять себе, как ему будут оказывать всякие почести. Эти мысли были чересчур прилипчивыми и отвлекали от текущих дел. Ламорак старался хранить их на самых задворках сознания, не извлекая оттуда и не детализируя. Они маячили за каждой его идеей или поступком и ласково нашептывали обещания.

Нашептывали, что время Кейна ушло и Ламорак по праву может занять его место. Что Пэллес всего лишь использовала Ламорака, а ее разыгранная любовь исчезнет без следа, стоит Шенне вернуться на Землю и войти в Приключение Кейна. Что Кейн все время лгал; Пэллес не могла оказаться вне связи. Это было бы невероятно. Кейн не только завидовал ее славе, восходящей в то время, как его известность падала, – нет, он пытался уничтожить Приключение Пэллес, пытался так же старательно, как Ламорак – улучшить его.

А последний, самый сильный, голос нашептывал сосем уж неразумный довод: все это было затеяно против Ламорака. Кейн и Пэллес состряпали такой план, чтобы заставить Ламорака попасть под удар, завести туда, где его можно было бы унизить, уничтожить его последний шанс на удачу.

Все эти мысли рождали безграничное чувство справедливости – убежденность, что он действительно все проанализировал и теперь его действия не просто необходимы, а единственно верны.

Он начал разбираться с «проблемой Кейна», как он называл ее про себя, еще прошлой ночью, когда они с Пэллес вернулись с совещания вдвоем. После того как Ламорак устроился среди обломков, а Пэллес удалилась поразмыслить в одиночестве, король Канта устроился рядом с актером и как бы невзначай стал расспрашивать его о Кейне.

Ламорак испытал всевозрастающее удовольствие, осознав, что король пусть и неохотно, но подозревает Кейна в том, что тот работает на Империю.

После этого уже нетрудно было усилить подозрения, замаскировав их попыткой оправдать Кейна. Исчезновение Кейна, который, по словам Ламорака, «ничего не объяснил, просто ушел и все», еще больше упростило ситуацию. Ламорак знал, что теперь не только сможет уйти, сдав имперцам Пэллес и токали, но еще и сумеет повесить это все на Кейна.

Король уже наполовину поверил ему, хотя и против воли. Заклинание, наложенное на него Пэллес, заставляло его особенно сильно печься о ее безопасности. Любое нападение имперцев он воспринял бы как доказательство того, что Кейн предал их.

И то, что случится утром, устранит последнее сомнение.

Поэтому, когда за полчаса до зари Пэллес Рил ушла с четырьмя токали, Ламорак весь сконцентрировался на работе. При этом он чувствовал себя абсолютно правым, что доставляло ему особое удовлетворение.

Но как найти хитроумный способ заставить Серых Котов прийти в доки, избежав очередной вспышки бешеного темперамента Берна? Решение, найденное Ламораком, не только отвечало этим условиям, но и несло в себе некую традиционность, метафору «правоты» – уверенность в успехе возросла еще на одну каплю.

Крысы шныряли по складу стаями. Бумагу, масло и нож, чтобы нарезать кожаные веревочки, он с легкостью получил от кантийцев, объяснив, что нуждается в них для совершения целебной магии. Ничего не знавшие о настоящей магии идиоты и ухом не повели.

Для работы Ламорак отыскал укромный уголок. Таланн же охотно охраняла дверь, заверив, что его не побеспокоят. Понадобилось всего несколько минут, чтобы призвать Силу, поймать подходящую крысу и послать ее в сторону Старого Города. Ламораку пришлось оставаться в состоянии мысленного зрения и контролировать крысу, но даже это не представляло никакой опасности. Если бы Пэллес вернулась и спросила, почему в потоке Силы возникло волнение, Таланн и кантийцы ответили бы, что Ламорак лечит свою ногу.

План был великолепен и прост. Неуверенность, охватившая его после того, как крыса пересекла мост, вовсе не объяснялась сомнением в правомерности своих действий – Ламорак просто-напросто выбирал самый короткий и безопасный путь к штабу Серых Котов,

Подбрасывая спину, крыса бежала по Божьей дороге. Она держалась у самого края тротуара, чтобы оставаться в тени, и уворачивалась от лошадиных копыт, сапог и кусков кирпича. Это было гораздо легче, нежели спасаться от собак и страшных котов, наводнявших маленькие улочки и темные переулки Старого Города. Крыса выскочила из-под окованного сталью колеса дворянской кареты и помчалась к дворцу по Дворянской дороге, потом взяла южнее и по Королевскому мосту перебежала на Южный берег.

Если Серых Котов не было в казарме, то они собирались в доме графа Берна, который Ма'элКот пожаловал своему фавориту. Крыса ловко проскользнула между железными прутьями ворот и побежала к дому. Все двери и окна были распахнуты, а дремлющие Коты лежали тут и там, прикрыв рукой глаза.

Один из них приподнял голову. Заметив крысу, Кот удивленно вскрикнул. От его возгласа еще несколько человек обеспокоенно подняли головы.