Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 49

Оставшись один в роскошной комнате, он ходил туда-сюда и ворчал, потом нетерпение сменилось бешенством. Он стал неистово стучать в запертую дверь, и голос стоявшего в холле стражника заботливо спрашивал, не нужно ли ему чего. Кейн проверил хорошо скрытую дверь для прислуги – ее местонахождение он запомнил еще с тех пор, как целую неделю провел во дворце, изображая слугу и готовясь к убийству Тоа-Фелатона. И эта дверь была заперта. Возможно, ему удалось бы выбить окно и получить шанс на побег – но куда бежать?

Кейна держали не столько замки, сколько его собственные желания, надежды и мечты. Он не мог упустить столь невероятный шанс.

Словно колесо в руках бегущего ребенка, мысли Кейна крутились вокруг женщины, заключенной в Донжон.

Это могла быть Шенна.

Она могла находиться в безопасности.

Возможно, через час или даже раньше она очутится в его объятиях.

Очень может быть, что в результате заклинания Берн не понял, кого взял в плен, и схватил женщину только из-за ее причастности к случившемуся, из-за того, что она оказалась ряд ом. Это было вполне вероятно. Кроме того, могло случиться так, что в Донжоне сидела эта самая Таланн, Тогда Шенна могла быть где угодно: угощаться роскошным ужином в клубе на Южном берегу или сражаться с Котами в каком-нибудь переулке Города Чужаков.

А еще она могла быть мертва.

Неопределенность сводила Кейна с ума.

Ма'элКот так и не послал за ним. Наступила ночь – Кейну оставалось только яростно мерить шагами комнату да следить за тем, как понижается уровень розового масла в светильнике. Стук сердца отсчитывал каждую секунду жизни Шенны, а сам он терял драгоценное время.

После полуночи он перестал сожалеть об убийстве Крила.

Наконец усталость бросила его в мягкое кресло. Постепенно отчаянные мысли растворились в спасительном сне.

И вот теперь он идет под конвоем по коридорам дворца Колхари. Шестеро Рыцарей двора следуют за ним полукругом, а позади – Тоа-Сителл; руки его сложены на груди, лицо задумчивое. Каблуки охранников не издают ни звука на мягком толстом ковре, скрывающем нежно-розовый мрамор пола, Тоа-Сителл отдает Кейну команды – здесь поверни, еще раз, а теперь наверх по лестнице.

Лестница кончается недалеко от открытого сводчатого прохода, переходящего в вертикальную шахту без дна и потолка, с исчезающими в ней смоляными канатами. Рядом с аркой висит шнурок от колокольчика. Проходя мимо, Кейн кивает на всю эту сложную конструкцию.

– Не многовато ли нас для Движущейся Комнаты?

– Там, в подвале, огры вертят колесо, и больше троих им не поднять… – отвечает Тоа-Сителл. – Но мне кажется, ты и сам скоро все узнаешь.

В его голосе слышится сухость, словно он тщательно скрывает какое-то заветное чувство.

Кейн пожимает плечами и спускается по лестнице. Два этажа и один коридор они проходят молча. Кейн начинает различать все усиливающийся запах – медный, с привкусом свежего мяса.

– Мы с тобой почти ровесники, Кейн, – вдруг замечает Тоа-Сителл. – Ты младше меня на четыре, максимум на пять лет. У тебя есть дети?

Кейн останавливается и оглядывается на герцога.

– А тебе какое дело?

– Сыновья – гордость мужчины, а дочери – его утешение в старости. Мне просто любопытно.

Кейн недоумевает. – Может, они у меня еще будут.

– А у меня было двое. Сыновья. Я их любил, Кейн. Они выросли достойными мужами, сильными духом и телом. Та-щинел и Джаррот. Обоих убили всего месяц назад, в схватках за престол.

Он говорит столь хладнокровно, словно делает отчет о повышении цен на урожай, однако по лицу его пробегает какая-то тень.

Глаза Кейна на мгновение встречаются со взглядом герцога, сочувствуя его потере. «Еще один удар, нацеленный на сознание», Однако это ничто, царапина в сравнении с другими, уже полученными ранами.

Кейн отводит глаза, словно устыдившись, и снова идет вперед. «Если хочет, пусть думает, будто я чувствую больше, чем на самом деле. Пусть успокоится. Кстати, следует запомнить, что Берн может быть не единственным моим врагом в этом дворце».

Тоа-Сителл добавляет:

– Ты должен миновать эту арку и идти до самого конца холла. Потрудись сохранять молчание и ни в коем случае не прерывай императора. Он занят тем, что называет своим Великим Делом, и обратится к тебе, если в том будет необходимость.

– Великое Дело? – Заглавные буквы сами собой звучали в тоне герцога.

– Там увидишь. Иди.

Запах крови становится гуще. К тому времени, как Кейн достигает двери, он почти чувствует его на вкус, словно сырое мясо, полежавшее пару дней.

В дни правления Тоа-Фелатона эта комната была малым бальным залом, местом для приема небольшого количества гостей – не более тысячи человек. Ударивший в глаза яркий солнечный свет лился через огромные окна, занимавшие всю южную стену, – высокие десятиметровые проемы в стрельчатом готическом стиле, разделенные массивными колоннами привозного гранита. В центре паркет был разобран и под ним открывалось углубление шириной с полброска камня – кто-то очень старательно выцарапал его в известняке, из которого выстроен дворец.

Получившееся углубление было окружено углями; они переливались красными сполохами и очень слабо грели, однако от них не исходил ни дым, ни запах. Над углублением на медном треножнике стоял огромный котел, такой же неглубокий, но достаточно широкий. За котлом присматривали пажи, которым надлежало бегать вокруг и помешивать варево длинными деревянными шестами, высоко поднятыми над их вспотевшими лбами. Некоторые пажи добавляли в варево какие-то ингредиенты, а еще двое ходили вокруг с большими кожаными мехами, понемногу раздувая угли под котлом.

Содержимое котла больше всего походило на булькающую грязь или очень жидкую глину; Кейн решил, что запах крови и чего-то горького и кислого идет именно оттуда. В комнате было неимоверно жарко – не продохнуть.

По бурлящей грязи босиком ходил император Ма'элКот.

Его можно было узнать сразу же – по росту. Остановившись в арке, Кейн внимательно разглядывал его оттуда, почти физически чувствуя толчки в сознании, машинально выделяя что-то знакомое в том, как император двигался, жестикулировал и говорил, – все это Кейн уже видел на показанной Коллбергом записи.

На императоре был только килт алого бархата, отделанный золотом. Что-то первобытное, драконье присутствовало в его исполненных волшебной грации движениях. Казалось, он наслаждается игрой мускулов во всем теле, чувствуя не только плотское, но и духовное удовлетворение от каждого движения.

Кейн никогда не видел ничего подобного. В грации императора была предсказуемость движений борца и точность движений балерины.

Под ногами Ма'элКота в кипящей грязи вспухали и лопались дымящиеся пузыри, но он обращал на них не больше внимания, чем на ветерок от раздуваемых пажами мехов. Глаза императора светились травянисто-зеленым цветом, переходящим в яркий изумруд. Ма'элКот поднял руки, словно священник при благословении, и из кипящей грязи поднялась бесформенная масса, источающая пар и растекающаяся от жары.

Ком глины килограммов на сто, если не больше, висел, озаренный отблеском углей, в двух метрах над полом. Удерживала его только воля Ма'элКота. Внезапно из этой бесформенной массы появилось какое-то щупальце и пять отростков, которые словно бы сами лепили себя. Слой глины осыпался с массы и плюхнулся в котел; четыре отростка стали длиннее и тоньше, а пятый меньше – ком превратился в человечка.

По сравнению с Ма'элКотом человечек казался маленьким, почти крошечным. Он вращался в воздухе, слегка изменяясь. По поверхности фигурки пробежали трещины и складки, изображавшие одежду. Потом Кейн увидел повернувшееся к нему лицо с коротко подстриженными усами и бородкой, идущей по челюсти, с чуть искривленным во время давней схватки носом и шрамом на носу. Во рту у Кейна пересохло.

Он занес ногу, чтобы сделать шаг, подойти ближе, но Ма'элКот произнес:

– Не двигайся, пожалуйста. Понимаешь, мне будет слишком сложно.