Девушка в зеркале (сборник) - Ахерн Сесилия - Страница 5

— В чем он провинился?

— Совершил убийство.

— Почему?

— Пока не знаю.

— А кого он убил?

— Тоже пока не знаю.

Поджав губы, она кивнула, ожидая продолжения.

— И вот после освобождения от него остается лишь тень прежнего человека. Он пытается вернуться к прежней жизни, но у него ничего не выходит. Он хочет найти тюремного капеллана, навещавшего его в заключении, и покаяться, дабы быть достойным любви и преданности тех, кому он причинил боль.

Вдруг Герман отвлекся, представив себе сцену, которая могла происходить в реальности: сплетенные горячие потные тела, в его доме, под его крышей, у него за спиной. Они издеваются над ним. И после этого у нее хватает наглости делить с ним постель! Ему стало нехорошо, он не мог смотреть на жену.

— И что дальше? — спросила Эмбер дрожащим голосом, словно догадывалась, о чем он думает.

— В каком смысле? — отрывисто переспросил Герман, с досадой вспомнив о ее присутствии.

— Стал ли он снова достоин их любви и преданности?

Герман глубоко задумался, перебрал в голове идеи, сюжетные ходы, но ничего не нашел и обратился к сердцу.

— Поживем — увидим, — буркнул он и уставился в окно.

Она всхлипнула и вышла из комнаты — так же молчаливо и тихо, как и вошла.

Змбер стояла в гостиной с чашкой кофе в руках и глядела в окно. Когда вошел Герман, она не повернулась.

— С кем ты разговаривала по телефону? — спросил он.

— С мамой.

— Она не спит?

— Не может уснуть, — отвечала Эмбер, по-прежнему стоя к нему спиной.

Она лгала. Герман почувствовал, как закипает кровь.

— Джип приехал, — заметила Эмбер.

— Я слышал. Эта женщина говорила что-нибудь про вай-фай?

— Ее зовут Хэтти… Ей должен позвонить провайдер.

— Интересно, надолго это у них тут затянется?

При этих словах она обернулась, глядя, как Герман туже затягивает пояс халата. Время близилось к полудню, а он до сих пор не удосужился одеться. Вчера он тоже весь день проходил в халате. Ему казалось лишним мыться и одеваться, поскольку, проснувшись, он желал только одного — удалиться в кабинет. Эмбер не знала, что он там делает, продвинулась ли его книга (а Герман просто сидел за столом и наблюдал в окно, как быстро спускаются сумерки), но она не решалась спросить, понимая, что упреки только разозлят его, а он и без того зол как никогда.

— Почему бы нам не съездить в город в библиотеку? Ты мог бы взять там книги, какие-нибудь исследования. Да и вообще полезно прокатиться по окрестностям, чтобы знать, где мы находимся. А то, может быть, нас уже и нет на этом свете? — робко пошутила Эмбер, тщетно пытаясь улыбнуться.

Герман сделал вид, что обдумывает ее предложение, хотя сегодня не собирался никуда выезжать. Ему казалось: вот еще чуть-чуть — и книга сдвинется с мертвой точки. Пробормотав, что хочет кофе, он отправился на кухню.

— А ты можешь и сама съездить проветриться, — крикнул он на ходу и тотчас пожалел о сказанном. При мысли, что она поедет одна, его охватило бешенство, и он язвительно прибавил: — Заодно и познакомишься с кем-ни-будь.

— Твоя мать звонила вчера вечером, — проговорила Эмбер, вдруг оказавшись у него за спиной.

— М-м?

— Отца пока не выписывают. Врачи говорят, необходимо дополнительное обследование.

— Сейчас у них поздно. — Герман посмотрел на часы. — Потом позвоню.

Он сел за стол. Эмбер, глядя на него, спросила:

— Как ты думаешь, не нужна ли нам вторая машина?

— Зачем?

— На всякий случай.

— «Мерседес» — очень надежная машина.

— Я не о том. Вдруг я поеду куда-нибудь, а тебе понадобится машина, или наоборот.

— Вряд ли я стану отлучаться надолго. Ты вполне можешь подождать.

— До Бата отсюда час езды, даже до калитки двадцать минут пешком, не говоря уж о ближайших соседях.

— Значит, надо запастись молоком и сахаром, — в шутку ответил Герман, но вышло так, будто он пожалел денег на второй автомобиль.

— А если мне срочно куда-нибудь надо будет съездить, пока тебя нет?

— Куда? — прищурился Герман, вспомнив, как она недавно полушепотом говорила внизу по телефону и сразу повесила трубку, едва он спустился.

— Не все ли равно? Мне здесь так одиноко. Поэтому хочется быть уверенной, что я могу выбраться отсюда, когда понадобится или просто когда захочется. — Эмбер обхватила плечи руками, будто защищаясь от холода.

— Да, понятное желание, — согласился Герман и понес кофе в кабинет. — Нам с тобой хорошо известно, что ты ненавидишь одиночество.

Потом он наблюдал в окно, как открылась и закрылась входная дверь и Эмбер в большом, не по росту, плаще и резиновых сапогах побрела в поле к голубятне, где провела около получаса. Наверное, она плакала. Однако у Германа не дрогнуло сердце, сейчас он не испытывал никаких чувств к женщине, которую совсем недавно искренне любил.

Первую неделю жизнь в доме протекала однообразно. Герман вставал около полудня и сразу отправлялся в кабинет, прихватив кофе. Там он сидел почти до вечера, затем мылся и одевался, а иногда и нет. В сумерках он выходил прогуляться вокруг дома, а когда возвращался, было уже темно и он снова исчезал в кабинете.

С Эмбер они почти не разговаривали. Порой она предпринимала попытки наладить отношения и, хотя ее усилия были шиты белыми нитками, не отступала. В иные дни она почти не беспокоила его, лишь готовила еду и оставляла подогреваться в специальной чугунной печи «Ага», пользоваться которой так и не научилась, или приносила в кабинет — смотря на что хватало ее рвения.

В начале второй недели Герман как-то раз спустился вниз выпить кофе и обнаружил Эмбер, одетую для выхода, хотя в последние дни она, глядя на него, тоже не очень-то наряжалась.

— Куда собралась?

— Поеду в деревню, а возможно, и дальше — это как пойдет езда по левой стороне. У нас продукты заканчиваются, так что меня, наверное, не будет целый день.

— Ты едешь одна?

— Я бы хотела поехать вместе, но как ты расстанешься с халатом? — Она думала сказать это в шутку, но вышло как обычно — сухо и натянуто.

Взглянув в зеркало, Герман ужаснулся: отросшие густые волосы всклокочены, щеки и подбородок покрыты щетиной, грязный халат давно нуждается в стирке. Но дело было не только в этом. Ему не хотелось никуда ехать, не хотелось ничего делать, потому что его мысли, поглощенные книгой, застряли в придуманном запутанном мире, который никак не хотел оживать на бумаге.

— Какой ужас! — вздохнул Герман и сел за стол. — К твоему возвращению я приведу себя в порядок, — пообещал он, прекращая пристрастный допрос.

— Хорошо, — улыбнулась Эмбер, подошла, положила руки ему на плечи и поцеловала в затылок. Даже через халат ее руки обжигали холодом. — Вот каково быть женой художника, — не без ехидства пожаловалась она и начала осторожно массировать ему плечи, пока он не расслабился и не ощутил знакомое томление.

Эмбер, должно быть, почувствовала это и остановилась:

— Как дела у тебя в офисе?

— Я разрешил им звонить только в случае крайней необходимости — например, если наступит конец света. Так что пока новостей никаких. — Всю переписку и телефонные звонки он поручил Флорри, своему верному секретарю. Она проработала у него двадцать лет, хотя порой ей приходилось нелегко. Герман не скучал по работе и не испытывал желания выходить на связь — к своему удивлению и удовлетворению. Это означало, что его решение уехать в отпуск было верным.

— Их послушать, так конец света уже наступил. — Эмбер кивнула на маленький телевизор, включенный на канале Си-эн-эн. — Может быть, стоит все-таки позвонить и убедиться, что все в порядке.

— Сами позвонят в случае чего. Пока меня не будет, Джеффри отлично со всем справится.

— У Джеффри нет твоих способностей. Ему нужны твои решения, твой разум.

— Вряд ли мне приятно слышать подобные отзывы о человеке, в чьих руках я оставил мою компанию, дорогая. — Слово «дорогая» наждачной бумагой заскребло во рту, и Герман поскорее глотнул кофе.