Девушка в зеркале (сборник) - Ахерн Сесилия - Страница 10

Герман вновь взглянул на страницу, пытаясь в подробностях вспомнить, что он делал прошлым вечером. Записал в тетрадь кое-какие идеи и вопросы, но не печатал на машинке.

— Точно не ваше, мистер Бэнкс? — настойчиво повторила инспектор Барри.

— Ну как же! Мое, конечно! Это моя идея, но… — Герман перевел взгляд на Эмбер: не она ли подложила страницы ему на стол, однако она была явно смущена и встревожена. Он покрылся потом, в голове стало горячо и мутно. — Простите, я никак не пойму… Это не вы… — обратился он к Максвеллу и не договорил, потому что по красноречивому взгляду сержанта понял, что продолжать не стоит.

— Если это не ваша работа, мистер Бэнкс, то так и говорите. Я отвезу написанное в участок. Можно мне взглянуть? Там содержатся угрозы? Требование выкупа? Что там такое?

— Нет, это роман… мой роман. — Он взял листы и крепко прижал к груди, чтобы никто не мог прочитать. — Извините, мне что-то нехорошо…

— Ты сегодня ничего не ел, Герман. — Эмбер взяла его за руку. — Идем вниз. Ты приляжешь, а я приготовлю тебе поесть. Простите нас, пожалуйста, — обратилась она к инспектору Барри и сержанту Джонсу.

— Ничего страшного, мы все равно уходим. Надеюсь, мистеру Бэнксу вскоре станет лучше.

— Напрасно только время потратили, — вздохнул Максвелл, когда они помахали Эмбер. Инспектор Барри, кряхтя, устраивалась на сиденье. — Какого черта мы тут так долго торчали?

— Точно не знаю. Что до меня, то мне нравится отираться возле богачей. Они забавные, и у них всегда вкусный кофе.

— Так что ты думаешь? — Максвелл включил двигатель.

— Я думаю, что она очень мила, — ответила инспектор Барри, оглядываясь на Эмбер, фигурка которой все уменьшалась в размерах по мере их отдаления.

— Да нет, что ты думаешь о часах?

— Думаю, что она купила их ему, потому что чувствует себя виноватой. У нее, наверное, роман на стороне. Впрочем, я ее не осуждаю. Я сама способна на многое, особенно когда ты рядом. — Максвелл улыбнулся и покачал головой. — В общем, она подарила ему часы, вечером они из-за чего-то повздорили — вплоть до рукоприкладства, и он ушел спать в другую комнату. Он ее подозревает, потому сам спрятал часы и вызвал нас, чтобы с нашей помощью допытаться, где она провела вчера целый день.

Максвелл расплылся еще шире:

— Ты читаешь мои мысли. А печатная машинка? Что там вообще произошло?

— Не знаю, не знаю.

— Думаешь, они еще позвонят?

— Разве только она…

— Запястье-то у нее здорово опухло, — соглашаясь, кивнул Максвелл. — Богачи они или нет, их нужно арестовать, потому что они напрасно потратили время полицейских.

— Вот это действительно будет напрасной тратой нашего рабочего времени. А теперь о более важном: останови, пожалуйста, у ближайшего паба, — попросила она, ерзая на сиденье, — у меня сейчас мочевой пузырь лопнет.

— О господи! — простонал он.

Герман лежал на диване в гостиной, пока Эмбер готовила на кухне еду. Он еще раз перечитал первую главу, и у него так разболелась голова, что ему пришлось принять таблетки, которые он всегда держал в кармане с тех пор, как его посетило сомнение, что ему удастся перевернуть мир литературы. Герман закрыл глаза и принялся убеждать себя, что ничего особенного не случилось. Очнулся он, когда вошла Эмбер и поставила на стол тарелку, но лежал, не открывая глаз, и пытался сообразить, не она ли подшутила над ним. Они спали в разных комнатах, она высмеяла его несостоятельность в писательском ремесле, она только что подарила ему часы, которые он принял без ожидаемой благодарности. Неужели все-таки Эмбер? Он открыл глаза. Она смотрела на него.

— Я ненадолго уеду.

— Куда?

Она помолчала и ответила:

— Мне нужно встретиться с Хэтти, договориться насчет установки камер наблюдения.

Она снова лгала.

Герман проснулся на диване. За окном и в доме было темно и тихо. Он сел, и страницы рукописи, шелестя, посыпались на пол. Он на ощупь нашел выключатель в незнакомой еще комнате — выключатель на стене не работал, тогда он догадался включить лампу на ночном столике, и она осветила небольшое пространство вокруг. Герман подобрал с пола листы и подошел к окну. Машина была на месте — значит, Эмбер, куда бы она ни ездила, успела вернуться. И, наверное, давно — часы на каминной полке показывали 3.25 утра.

После ее отъезда он несколько часов просидел в кабинете, ломая голову над случившимся. По совпадению шрифтов он точно определил, что страницы отпечатаны на «Ундервуде». Пусть старый «Ундервуд» давно не работал, но ведь у него была рукопись Грегори Бернса. Все в точности совпадало, форма каждой буквы, буква «t» располагалась чуть ниже строки, «s» слегка клонилась вправо. Точно зная, что текст был напечатан на «Ундервуде», он все же попробовал каждую машинку в кабинете, изорвал кучу бумаги, точно безумный, стремясь еще раз убедиться: начало романа было создано именно в этой комнате. После этого неистовства способность сосредоточиться и стремление самому засесть за роман сошли на нет. Решив, что утро вечера мудренее, Герман отправился спать.

Эмбер не проснулась, когда он улегся рядом с ней. Впрочем, стоило ему очутиться в постели, усталость как рукой сняло. Глядя в потолок, он стал вспоминать конкурирующие компании, людей, которым он перешел дорогу в бизнесе, людей, которые хотели насолить ему по другим причинам, но правдоподобного объяснения не получалось — никто, кроме Эмбер, не мог этого сделать. Он на самом деле ее совсем не знал. Она изменила ему, разбив ему сердце, а теперь посягает на его разум, заставляя сходить с ума от тревоги. Герман долго смотрел на нее, спящую, пока в половине шестого утра она не зашевелилась. Откинув одеяло, Эмбер тихо встала с кровати. Он закрыл глаза, притворившись спящим, и с колотящимся сердцем ждал, что она пойдет в ванную, молил, чтобы в ванную или куда угодно, только не наверх, не в кабинет, не продолжать жестокую игру, отнимающую у него разум, будто сердца ей недостаточно.

Но она не пошла в ванную. Герман открыл глаза. Она вышла на площадку и закрыла за собой дверь. Подождав несколько минут, он вскочил с кровати и бросился следом. Когда он распахнул дверь, они оказались лицом к лицу и она в страхе вскрикнула.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Боже, Герман! — Она, тяжело дыша, прижала руку к груди. — Ты испугал меня.

— Куда ты собралась?

— Вниз, попить. — Ее глаза были полны страха.

— А что ты выглядывала наверху?

— Хотела убедиться, что там никого нет. Почему ты так на меня смотришь, Герман? Мне не нравится твой взгляд.

Медленно попятившись, он вернулся в постель, принял таблетку от головной боли и закрыл глаза, почувствовав наконец, как усталость вновь овладевает телом, но тут пронзительный крик Эмбер заставил его встрепенуться и вскочить. Герман схватил халат и бросился вниз, прыгая через ступени и рискуя свернуть себе шею.

— Герман! Иди сюда! Скорее!

Он вбежал в кухню на крик жены, но там ее уже не было. Услышав приглушенный стон из гостиной, он ринулся следом и нагнал ее в столовой. Она стонала и причитала, точно от боли, оглядываясь по сторонам.

— О боже, Герман!

— Да что случилось?

— Ты разве не видишь?

Он осмотрелся: все вроде бы как обычно.

— Люстры, Герман! Они забрали наши люстры!

Он поднял голову и только тогда заметил, что сверкающие люстры из хрусталя, которые висели на потолке в каждой комнате посреди лепных розеток, исчезли. Остались лишь голые провода, причем ни на полу, ни на мебели не было видно осыпавшейся штукатурки или пыли. Он прошел по всем комнатам вслед за Эмбер, невольно вскрикивая при каждом новом открытии.

— Как они могли это сделать, когда мы были дома, Герман? Я не понимаю. Как им это удалось? Их, должно быть, несколько человек, одному не справиться… Сначала часы, теперь это…

Он никогда не видел Эмбер, от природы не склонную к драматизму, такой бледной и дрожащей. «Значит, она не виновата», — подумал Герман, чувствуя, как волна облегчения смывает его тревогу.