Радуга - Стоун Кэтрин - Страница 4

— Я буду любить ее.

— Да, я знаю. Сердце подсказывает мне, что вам можно верить.

Еще несколько мгновений Изабелла не спускала глаз с Джейн, потом заставила себя отвернуться и сосредоточиться на том, что должна сделать, прежде чем уйти в оставшуюся часть своей жизни — жизни без дочери. Она сняла с плеча большую сумку и извлекла из нее сумку поменьше, из мягкого голубого бархата, расшитого жемчугом. Изабелла открыла сумочку, достала из нее несколько кошельков на молниях, в которых оказались сверкающие бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды, и пояснила:

— Мою дочь ожидало огромное богатство. Она должна была стать принцессой. Я перевела кое-что из ее наследства в драгоценные камни. Все они подлинные, наилучшей работы и огранки. На сегодняшний день полная стоимость содержимого этой сумки составляет около двадцати миллионов долларов. Я посоветовала бы вам продавать камни только в случае крайней необходимости, поскольку с каждым годом стоимость их, несомненно, будет расти.

— Я не могу принять этого.

— Уверяю вас, что камни не краденые, они принадлежат моей дочери по праву.

— Мы с мужем небогаты и никогда не разбогатеем. Мы очень много работали, чтобы скопить достаточно денег на содержание двух детей. — Джейн пожала плечами, сама не зная, почему отказывается от драгоценностей, и все же была уверена, что поступает правильно. Жили они скромно, но счастливо, и Джейн ничего не хотела менять.

Отказ Джейн воспользоваться удачей, менявшей всю жизнь их семьи, стал для Изабеллы лишь доказательством того, что она нашла именно ту женщину, которой может доверить драгоценную жизнь своей дочери. Когда-то Изабелла была очень бедна, затем стала очень богата и потому прекрасно знала, что единственным настоящим сокровищем в жизни является не богатство, а любовь. И несчастная женщина, потерявшая ребенка, тоже это знала.

— Рассказать вам о себе и о муже? — тихо предложила Джейн.

— Нет, прошу вас, не надо. Лучше, если мы ничего не будем знать друг о друге… за исключением следующего: девочка — моя дочь и зачата была в величайшей любви. Ей опасно оставаться со мной, и только поэтому я… — Глаза Изабеллы снова наполнились слезами, хотя она долго готовилась к расставанию. — Прошу вас, расскажите ей в двадцатьпервый день рождения о том, что произошло сегодня. Скажите дочери, что я ее очень любила, но у меня не было выбора.

— Да-да, конечно. Когда она родилась? — спросила Джейн, зная, что через двадцать один год эта мать, где бы она ни была, пошлет в никуда послание любви своей дочери, которая в день своего совершеннолетия узнает правду…

— Неделю назад, двадцатого мая.

— Двадцатого… — тихим эхом отозвалась Джейн: этот день и без того уже навсегда запечатлелся в ее сердце — двадцатого мая родилась и ее бедная девочка, так и не сумевшая выжить. — Должна ли я еще о чем-то ей рассказать?

— Объясните, пожалуйста, чтобы она не пыталась меня искать. В любом случае это будет невозможно, к тому же это может оказаться для нее опасным. — Изабелла невольно оглянулась и помрачнела. — Имя девочки, разумеется, на ваше усмотрение, но я хотела…

— Да?

— Если бы одно из ее имен, скажем второе, было бы Александра…

Александра. По тому, с какой любовью было произнесено это имя, Джейн сразу поняла, что отца малышки звали Александр, и в этом заключалось еще одно поразительное совпадение. Но поскольку женщина сказала, что ей лучше ничего не знать о новой семье своей дочери, Джейн не стала говорить ни о том, что ее мужа тоже зовут Александр, ни о том, что имя ее первой дочери — Александра.

— Второе имя девочки будет Александра, — охрипшим от волнения голосом заверила Джейн.

— Благодарю вас.

Изабелла снова заставила себя сосредоточиться на последних важных деталях. Положила голубую бархатную сумочку в большую сумку и достала из нее пакет пеленок, черноволосую куклу и белое в голубую клетку кашемировое одеяло. Женщины, не говоря ни слова, взялись за дело: Изабелла нежно завернула свою обожаемую малышку в бело-голубое одеяло, а Джейн положила куклу в розовое.

Мать стала прощаться со своей крошечной дочуркой. Нежно ее баюкая, она отошла в угол комнаты, где принялась целовать девочку и шептать слова любви на французском языке.

— Je t’aime, je t’aime, je t’aime[1] , — вновь и вновь повторяла она. Поцеловав милое личико в последний раз, Изабелла сменила настоящее время глагола на будущее — будущее, в котором они не будут вместе, но в котором дочь всегда будет жить в ее сердце:

— Je t’aimerai toujours[2] .

Наконец несчастная мать повернулась, стремительно подошла к Джейн и передала ей драгоценный сверток. Затем повысила, большую сумку на плечо, но прежде чем взять куклу, которая должна была обмануть шпиона Жан-Люка, и уйти навсегда, Изабелла приняла последнее, продиктованное сердцем решение — дрожащими пальцами она расстегнула золотой замочек своего ожерелья, до сих пор скрытого под шелковой блузкой.

Ожерелье состояло из сверкающих драгоценных камней с ярко-синим сердечком посередине. Джейн сразу же заметила, что этот синий цвет точно соответствует цвету удивительных глаз матери и дочери, но она понятия не имела, что сверкающие камни — это сапфиры, что такой яркой синевы сапфиры встречаются очень редко и что ожерелье стоит целое состояние. Она поняла совершенно другую ценность удивительного ожерелья…

— Прошу вас, отдайте дочке в двадцать первый день ее рождения. Ожерелье подарил мне отец девочки. Мы с ним жили одним сердцем и теперь отдаем его дочери. — Изабелла замолчала, обдумывая, права ли она, и, решив, что через столько лет это будет безопасно, заверила Джейн:

— Ожерелье очаровательное, потрясающее, но дизайн вполне традиционен. Дочь не сможет по нему найти меня.

Джейн кивнула, принимая дивное произведение ювелирного искусства как символ когда-то очень счастливой любви.

— Что ж, — прошептала Изабелла, едва сдерживая слезы, — мне пора идти. Пожалуйста, побудьте здесь еще полчаса, а если сможете, еще дольше.

— Я буду любить ее, — прошептала Джейн.