Радуга - Стоун Кэтрин - Страница 35

— Ребенок умер на пятый день. — Голос Джейн Тейлор был тих и спокоен, но произнесенные слова прозвучали как раскат грома.

— Умер? — не веря собственным ушам и ничего не понимая, переспросила Кэтрин.

Она замолчала в ожидании рассказа о чуде. Ей говорят о собственной смерти лишь для того, чтобы затем поведать о чудесном воскрешении? Или она была близняшкой, родившейся после смерти своей сестрички? Так оно и есть! Кэтрин доводилось читать о близнецах, разделенных или потерянных, и о том, как в таких случаях каждый ребенок страдал от разлуки со своей половинкой. Кэтрин попыталась почувствовать свою давно погибшую сестричку-близняшку, но ощущения потери не было, по крайней мере потери сестры. Существовала единственная сестра, по которой скучала Кэт, по которой она отчаянно тосковала всю свою жизнь, но этой сестрой была, слава Богу, живая Алекса.

Алекса, чей голос звучал так нетерпеливо, когда она говорила о том, как хочет, чтобы Кэт поскорее приехала в Нью-Йорк. Ведь так оно и было? Алекса, с которой (О Господи, сделай, чтобы так было и дальше!) у них за последние восемь лет установилась такая дивная дружба. Ведь так оно и есть?

— У меня была сестра-близнец?

— Нет, дорогая, — чуть слышно ответила Джейн.

Глаза ее наполнились слезами, и она снова перевела взгляд с Кэтрин на Александра. Но муж не мог говорить об этой части истории. Только Джейн были известны слова и чувства женщины, отдавшей им их ненаглядную крошку.

— В тот день, когда меня выписали из больницы, я решила пойти в отделение для новорожденных посмотреть на младенцев. Мне нужно было набраться мужества, чтобы справиться со своей утратой и помочь папе рассказать Алексе об умершей малышке. Я зашла в отделение в поисках поддержки, а обрела там чудо. Я нашла тебя.

Не упуская ни одной подробности, Джейн рассказала все о том дне. Как в густом тумане, Кэтрин слышала слова и ощущала какие-то эмоции, которые откладывала в памяти, чтобы позже к ним вернуться, но сейчас перед ней была одна только голая правда — боль и мука, а не восторг от чуда…

— Я — не ваша дочь.

Это был шепот, тихий, едва слышный, робкий, подобный первому, едва заметному дуновению ветра, предвещающему надвигающуюся бурю.

— Я — не ваша дочь. И я не родная сестра Алексы, несмотря на то что всю свою жизнь я тосковала по ней.

— Нет, Кэт, ты наша дочь! — охрипшим от волнения голосом вмешался Александр. — Не мы твои биологические родители, дорогая, но ты — наша дочь.

Джейн и Александр часто говорили друг другу привычные слова — «биологический», «рождение», «естественный», «настоящий», но тут же отказались от первых двух. Настоящие родители Кэтрин — они, и отношения в их семье были совершенно естественными, если не сказать замечательными.

— Вы меня удочерили.

— Да. — Джейн нахмурилась и добавила:

— Но это не было официальным удочерением. Твоя мать не дала мне свидетельства о рождении, а ты родилась в тот же день, когда умер мой ребенок, поэтому…

— Поэтому мое свидетельство о рождении — это ее свидетельство? Ее тоже звали Кэтрин?

— Нет, дорогая. Ее звали Мэри. Она умерла, прежде чем это имя было вписано в свидетельство (в нем значилось только «девочка»), так что, когда мы указывали точное время в бюро по учету населения, то назвали имя Кэтрин.

Имя ребенка в свидетельстве о смерти было Мэри, и Джейн с Александром опасались, что подмена может обнаружиться, но конторы по регистрации рождения и смерти были разделены, компьютерной сети тогда еще не существовало, и вопрос сводился к обычной бумажной волоките. К тому же Тейлоры решили, что данная процедура гораздо безопаснее, чем формальное, законное удочерение, которое могло бы навести на след матери Кэтрин, видимо не без оснований так боявшейся за жизнь дочери.

Воцарилось молчание. Джейн и Александра всегда объединяли с Кэтрин крепкие, удивительные узы. Их сплачивала, бесспорно, любовь к музыке, но самое главное — не требующее слов сердечное взаимопонимание. Прежде они всегда понимали друг друга без слов. Но сейчас, стараясь угадать, что скрывается за молчанием дочери, Джейн и Александр почувствовали глухую невидимую стену. И всегда сияющие надеждой глаза Кэтрин, синие, словно прояснившееся после пурги морозное небо, сейчас были по-зимнему холодны и без тени надежды — холодные, неживые льдинки.

— Кэт! — в отчаянии прошептал Александр.

— А почему вы рассказываете мне об этом именно сейчас? — тихо, но требовательно спросила Кэт. — Почему раньше никогда не говорили?

— Потому что я дала обещание… твоей матери… рассказать тебе правду в день твоего совершеннолетия.

— Зачем? Дабы я знала, что была ей не нужна?

— О нет, дорогая, это не так! Поверь мне. Она очень тебя любила!

— Но была слишком молода и слишком бедна?

— Нет, — спокойно возразила Джейн, — она не была ни молодой, ни бедной. Она объяснила, что тебе очень опасно оставаться с ней. Я не знаю почему, дорогая, но я точно знаю, что за твоей мамой следили и она ужасно боялась людей, шпионивших за ней… и за тобой.

— Но как ее звали? Кто она? Кто я?

— Кэт, я не знаю ее имени. Она ничего не сказала мне о себе, только то, что она — твоя мать и очень тебя любит. — Джейн помолчала. — Думаю, хотя я и не уверена, что твоего отца звали Александр. Твоей матери было очень важно, чтобы второе имя тебе дали Александра.

«Но мое второе имя Александра потому, что так зовут папу! — мгновенно мелькнуло в голове Кэтрин. — И я всю жизнь этим гордилась. Второе имя у меня от отца — Александра Тейлора, прекрасного человека, от которого я унаследовала так много замечательного, включая волшебный дар — музыкальный талант. У меня его имя, так же как и у моей сестры; и все это было прекрасным и верным доказательством того, что я — дочь и сестра — принадлежу только этой семье… А теперь?»

Теперь Кэтрин страстно желала, чтобы все это оказалось лишь неудачной жестокой шуткой!

Невозможное желание — поскольку ее родители были склонны к жестоким шуткам не более, чем сама Кэт, — стало вдруг таким жгучим.

Ей стало немного легче при мысли о том, что в характерах Джейн и Александра существовали еще и темные стороны: какие-то зловещие процессы в их сознании заставили родителей рассказать дочери эту выдуманную историю. Ничего, уживется и с этим неприятным обстоятельством. Если бы только вернуть все назад и снова жить с тем, во что она верила всю свою жизнь!