Земля мертвых душ (СИ) - Горелик Елена Валериевна - Страница 28

Ни Керен, ни Ирочка ни разу не пришли. Очевидно, состоявшийся на днях официальный развод родителей сильно подорвал сыновнюю почтительность по отношению к отцу, а против воли своего ненаглядного Ирка не пойдёт. Тем более, что, по словам часто навещавшего нас Игоря, девчонка пришлась свекрови по душе. Наверное, потому Керен и присмирел, перестал срывать зло на нелюбимой жене — слово матери, судя по всему, значило для него очень много.

Впрочем, события, последовавшие за оглашением воли князя, показали, что и среди этой пустыни ещё можно встретить что-то живое. Хотя…

Два простолюдина при особе ведьмака или ведьмы, четыре — при маге или магичке. И три дня на сборы. Всё.

Приказы князя, как известно, не обсуждаются, и, хотя колдуны, особенно богатые, подняли галдёж, идти поперёк княжеской воли никто не пожелал. По лагерю пошли маги-чиновники — высшее звено местной администрации — которые тут же регистрировали имена колдунов и отобранных ими сопровождающих. Линерит, кстати, не растерялся, ещё до их прихода сформировал новый отряд и отправил налегке в столицу, оставив при себе четверых самых надёжных солдат. Плюс Рогг, состоявший при нас в качестве телохранителя и осведомителя. Нам-то проще было: нас двое и сопровождающих четверо. Никого лишнего, никакой головной боли по выбору и отправке назад не прошедших кастинг. Наши соседи, в основном небогатые ведьмаки, тоже не особенно переживали, количество слуг на душу с медальоном не превышало планки, заданной князем. Зато что творилось в обществе магов и зажиточных ведьмаков, я описать не могу. Нет таких матерных слов, даже в русском языке. Колдуньи бились в истерике и самым натуральным образом метали молнии, не представляя, как они смогут путешествовать в столицу без дюжины прачек, швей, поварих и прочих горничных. Их отцы, мужья, сыновья и братья в спешном порядке сокращали списки свиты, вычёркивая егерей, сокольничих, конюхов, брадобреев, посыльных… Проще всего было свободным слугам и солдатам. Получили расчёт — и до свидания. Но подавляющее большинство слуг было крепостными, рабами в ошейниках. Эти зависели от воли хозяев абсолютно. И вот тут колдовской бомонд показал своё истинное лицо.

Некоторые маги и ведьмаки, жившие не слишком далеко отсюда, почти сразу отправили ставшую лишней дворню обратно в свои поместья. Некоторые, но не все. Иные, либо жадные до денег, либо мало-мальски пристойно относившиеся к движимому имуществу, порешили устроить распродажу. Купцы, мгновенно учуявшие выгоду, коршунами налетели на предлагаемый товар. Цены озвучивались небывало низкие, ведь предложение явно превышало спрос. В первый же день торговцы и содержатели борделей по дешёвке расхватали мастеровитых мужиков и баб, более-менее симпатичных молодых женщин и мальчишек. Никто и ухом не повёл, когда воздух то и дело сотрясался от душераздирающих воплей — матерей разлучали с детьми, жён с мужьями… На второй день цены были ещё более акционными, но желающих приобрести стариков со старухами, несмышлёную малышню и молодух, настолько страшных, что на них не позарился бы и пьяный солдат, не нашлось. Утром третьего дня хозяева «бросового товара» снова собрались посовещаться. Крика на сей раз не было, да и совещание надолго не затянулось. После чего никому не нужных слуг, коих всё это время никто не удосужился даже покормить, выгнали в плавни… Ведьмаки и ведьмы, маги и магички верхом на крупных, откормленных лошадях, со смехом гонялись за людьми, словно это была охота. Забивали хлыстами, рубили железом, жгли колдовскими молниями, гнали в ледяную воду и не давали выйти. Особо изобретательные собственноручно выстругали колья… Вопль отчаяния, смертного страха — за что?!! — носился между холмами. Старики и старухи, нянчившие не только своих мучителей, но и их отцов с матерями. Малолетки, добрая треть из которых были собственными, лишёнными Дара отпрысками весело хохочущих охотников. Молодые краснолицые прачки с огрубевшими руками, сразу из гусят-подростков превратившиеся в неопрятных толстых тёток без возраста. Калеки, потерявшие здоровье на службе господам. Волна ужаса катилась между берегов голубого Дуная, заставляя леденеть души ведьмаков и ведьм, наблюдавших с холма.

— Не смотри, малыш, — я прижала Ингена к себе, закрывая ему глаза ладонью. — Не смотри, милый.

Энгит, в отличие от брата, смотрел, и сжимал кулаки. Но, когда охотнички принялись насаживать на колья страшно визжавших детей, мелко задрожал и ткнулся мне лицом в плечо.

— Ненавижу… — простонал он. — Ненавижу…

Я обняла и его, стараясь не показать, что меня тоже трясёт. Боюсь, мне это не очень хорошо удалось… Да, мальчик. Если хочешь остаться человеком, ты обязан ненавидеть это.

А ты, подруга, смотри. Запоминай и копи ненависть. В своё время пригодится каждая её капелька.

— Пойдём отсюда, — процедил Дойлен, коснувшись моего плеча. — С меня довольно.

Всю дорогу до фургона он тихо матерился сквозь зубы, а я не без затаённой злой радости отметила, что далеко не на всех ведьмацких лицах были заметны азарт или равнодушие. Кое-кто из мужчин отводил глаза и тоже поругивался, некоторые женщины, особенно молодые матери, приговаривали: «Ну, как так можно? Ведь дети же…» Иные, как мы, уходили, не в силах дальше выносить тот кошмар. Мага Линерита, кстати, мы застали за большим кувшином вина. Воин, привыкший беречь жизни солдат, по большей части выслуживших вольную крепостных, просто не смог спокойно воспринять то, что сейчас происходило на берегу… Мир, поражённый смертельной болезнью, но не все души ещё выела эта язва. Может, у него ещё есть надежда.

Легенда о семи праведниках в Содоме и Гоморре… Найдётся ли достаточное число достойных, чтобы Господь сжалился над этим несчастным миром?

Один только раз мы с Дойленом встретились взглядами, и я увидела в его глазах ту же стылую, чёрную ненависть, какая переполняла меня.

— Дерьмо, — он сказал это, как плюнул. — Сброд, а не люди. Иногда начинаю думать, что напрасно ввязался во всю эту кутерьму.

— А мальчишки? — я уже отправила парней в фургон с каплями валерьянки и недвусмысленным приказом спать.

— Только ради них и стараюсь. И ради тебя тоже, — он спрятал в бороде грустную усмешку. — Раньше думал, как бы половчее извернуться, чтобы ты со мной осталась. Теперь… Теперь считаю, что тебе лучше поскорее оказаться в своём мире и забыть… обо всём.

— Но ты останешься, и всё это, — я кивнула в сторону плавней, откуда ещё слышались стоны умиравших на кольях, — останется вместе с тобой. И с мальчишками. И с их детьми. Неужели ты думаешь, что здесь что-то изменится к лучшему, когда магии не станет и колдуны лишатся силы? Ты представляешь, что начнётся, когда простецы это осознают?

Дойлен посмотрел на меня… несколько странно, я бы сказала.

— Приедем в столицу, — сказал он, — и тогда продолжим разговор. Хорошо? А сейчас выпей этих дрянных кошачьих капель… да и мне, пожалуй, тоже набулькай. Ну их к червям могильным, аж в груди закололо…

Записной хам и дуболом Дойлен, перессорившийся со всеми соседями, в этом весь ты. Можешь со спокойной душой помародёрствовать, набить морду, ограбить купеческий караван и вырезать свидетелей, преследовать своими ухаживаниями понравившуюся женщину и беспардонно манипулировать окружением, но ты никогда не опускался до садистских забав с беззащитными. Далеко не идеал, мягко говоря, но ты не переступил черту, отделяющую человека от безумного зверя… Я осторожно, едва касаясь, провела ладонью по его груди — аккурат против сердца. Так и есть: лёгкая аритмия, наверняка нервного происхождения, что меня почему-то не удивляет. Чтобы такой здоровяк, как Дойлен, жаловался на «в груди закололо», тут действительно нужно очень постараться… А он… Он так же осторожно, едва касаясь, накрыл мою ладонь своей лапищей.

— Успокойся, — тихо сказала я. Сфера тишины окружала нас, но инстинкты сильнее, и я старалась не повышать голос. — Не знаю, чем всё закончится, но эти, — кивок в сторону, откуда слышались приглушённые расстоянием и сферой звуки разудалой пирушки, устроенной любителями кровавых забав, — они так или иначе заплатят за всё.