Наследница - Нурисламова Альбина Равилевна - Страница 29

— Алло! — бодро отозвался Паша.

— Привет, это я. Вера.

Глава 18.

Паша подобрал ее на автобусной остановке. Той самой, где они впервые встретились, когда она приехала в Большие Ковши. Вере казалось, это было в другой жизни, много-много лет назад. И сама она стала другой. Состарилась.

Паша узнал ее голос с большим трудом. Она не стала вдаваться в подробности, пообещав все рассказать при встрече, просто сказала, что попала в беду и ей нужна помощь. Паша немедленно спросил, где она, куда ему подъехать.

На ее счастье, он ночевал у матери, в Ковшах, так что долго ждать не пришлось: не успела присесть на скамейку на автобусной остановке, как рядом затормозила видавшая виды серая «девятка» и оттуда вылетел Паша.

— Вера!

Не обращая внимания на любопытные взгляды редких прохожих, он поднял ее на руки и понес к машине. Усадив на переднее сиденье, обежал «девятку» и уселся рядом.

— Господи, Вера, что с тобой?

— Неважно выгляжу? — попыталась улыбнуться Вера.

— Ты когда ела в последний раз? Что с твоими руками? Тебя били?

Она повернула зеркало заднего вида и посмотрела на свое отражение. Бледное до голубизны, исхудавшее лицо. Запавшие глаза, обведенные темными полукружьями. Волосы спутанные, губы потрескались в кровь. Вера отвернулась.

— Это все неважно, Паш. Нам нужно поговорить. Что-то происходит, и больше мне не к кому обратиться.

— Конечно, только сначала давай-ка я отвезу тебя к доктору.

— Не надо доктора,— решительно запротестовала Вера, — я здорова.

— Хорошо, — он не стал спорить и завел двигатель. — Поступим так. Сейчас поедем ко мне. Вернее, к моей маме. Она уже ушла на работу, так что мы сможем нормально поговорить. А там разберемся, что делать.

Мать Паши жила в небольшом домике, спрятавшемся за высоким голубым забором. В палисаднике густо разрослись сирень и черемуха. Павел оставил машину у ворот, и они зашли во двор: вымощенная светлым камнем дорожка, аккуратная поленница, резная лавочка, собачья будка как с картинки детской книжки, мохнатый добродушный пес. Внутри дома все тоже выглядело трогательным и милым. Удобная мебель, вышитые коврики, кружевные занавески, светильники с нарядными абажурами, картины на стенах — возможно, здесь было слишком много всего, но Вере пришелся по душе этот бесхитростный, незамысловатый уют. Чувствовалось, что каждая вещь оказалась на своем месте не просто так, ее выбирали с любовью.

— Здесь есть горячая вода. Хочешь принять душ? — немного смущенно спросил Паша. Вера с радостью приняла это предложение: она ощущала исходящий от нее запах гари, который въелся в кожу и волосы.

Боль в руках заметно утихла: Паша дал ей обезболивающее. Вера достала из косметички маникюрные ножницы и пилочку, наскоро привела в порядок ногти. Горячая вода, запах шампуня и душистого геля доставили такое удовольствие, что она долго не могла заставить себя вылезти из ванны. Когда же, наконец, чистая и благоухающая, с влажными волосами она появилась на кухне, Паша улыбнулся:

— Теперь ты больше похожа на себя. Садись завтракать.

Вера послушно присела на табуретку у окна и стала смотреть, как Паша хлопочет у плиты, повязав цветастый мамин фартук. Спустя пару минут он поставил перед ней большую порцию овсяной каши с фруктами.

— Овсянка на завтрак — это полезно. К тому же больше ничего нет, — извиняющимся тоном проговорил Паша.

— Спасибо, обожаю овсянку, — соврала Вера. — А ты почему не ешь?

— Уже позавтракал. Но кофе с тобой попью. Ты ведь будешь кофе?

— Угу, — кивнула Вера, — сто лет не пила! А молоко у тебя есть?

— Есть. И печенье найдется. Будешь?

— Буду. В последнее время вечно забываю поесть, хорошо еще, добрые люди подкармливают.

Она пробовала шутить и говорить непринужденно, но получалось плохо. Что случилось с ее жизнью? И что еще случится?

Вера боялась начать разговор. Она стала отходить от пережитого, и теперь ей казалось немыслимым, что она ни свет ни заря позвонила едва знакомому человеку, отвлекла его от дел (Вера слышала, как он звонил в школу, объяснял, что сегодня не придет на работу), оказалась у него в гостях. И теперь сидит за столом в кухне его матери и поглощает приготовленную ею для сына овсянку.

— Я вымою посуду, — предложила она и поднялась со стула.

— Тут и мыть-то нечего, я потом сполосну, — отмахнулся Павел. — Ты сказала, нам надо поговорить.

Она затравленно глянула на него и отвела глаза.

— Давай я все же помою. Мне надо собраться с мыслями.

Вера повернулась к Паше спиной и открыла кран. Ей всегда нравилось прибираться на кухне, даже странно было, почему многие женщины этого не любят. Вере была по душе любая работа по дому, связанная с водой — стирка, мытье полов, окон и посуды.

Покончив с чашками и тарелками, Вера вытерла руки ярким нарядным полотенцем, повесила его обратно на крючок и снова уселась за стол. Она была готова рассказать Паше обо всем, что с ней случилось за последние две недели. Надо же, всего две недели…

Сначала Вера говорила медленно, с трудом подбирая слова. Но вскоре уже не могла остановиться: пережитое выплескивалось бурным потоком, она припоминала новые подробности, заново переживала загадочные и страшные события.

Паша умел слушать. Был внимателен и вдумчив, ободряюще кивал, не перебивая. Когда она выговорилась и замолчала, он продолжал смотреть на нее, словно обдумывая, что можно сказать, а что нет. Вера восприняла его молчание по-своему.

— Считаешь меня чокнутой? — нервно хмыкнула она.

— И в мыслях не было, — спокойно возразил Павел. — Ты же сама убедилась: здешние жители считают толмачевский дом чем-то вроде дома с привидениями. Ты лишь недавно узнала историю своей семьи, а они — точнее, мы — знали ее всегда. Так что я ожидал чего-то в этом роде.

— Почему не предупредил меня ни о чем? — сердито произнесла Вера.

— А ты бы мне поверила? Если бы я в день знакомства вывалил на тебя местные легенды и свои собственные опасения? — мягко усмехнулся Паша.

— Извини. Глупость сморозила, — после паузы согласилась она.

— Принимается! — Паша откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — Но на самом деле мне тогда хотелось кое-что тебе рассказать. Я потому тебя и искал.

— Что рассказать? — Вера стремилась и одновременно страшилась это узнать.

— Вера, я историк. Копаться в прошлом — моя профессия. А толмачевский дом — это просто болезнь моей юности! Я узнал про него все, что только можно было: читал, говорил с очевидцами. Все, что тебе рассказала Ирина Матвеевна, в принципе, никакой не секрет. Живы, или были живы на тот момент, когда я их спрашивал, люди, которые многое видели своими глазами. Однако свидетелей событий более раннего периода не осталось. Сведения о твоем прадеде, Владимире Толмачеве, я собирал буквально по крупицам. Повезло еще, что он был фигурой заметной, довольно известным революционером. Ты ведь этого не знала?

Вера отрицательно покачала головой.

— Его героической личности посвящена отдельная статья в сборнике биографий революционных деятелей. Захочешь — прочтешь, я тебе дам.

— Паша, как он умер? Ирина Матвеевна упоминала о пожаре.

— Верно, Владимир Толмачев и его жена сгорели в собственном доме. Официальная версия, поддержанная и местной газетой, гласит, что произошел несчастный случай.

— Выходит, есть и неофициальная? — похолодела Вера.

— Есть. Скорее, некоторое уточнение. Дело в том, что пожар Владимир Толмачев устроил сам. Застрелил свою жену, и, когда пламя разгорелось, застрелился.

Вера не могла вымолвить ни слова. Паша сочувственно посмотрел на нее:

— Прости за эти подробности.

— Не извиняйся, — замотала головой она, прикрыв ладонью рот. — Продолжай, пожалуйста. Я уже ко всему готова.

«Боюсь, не к тому, что я собираюсь тебе рассказать», — подумал он.

— Затушить пламя не было никакой возможности: Владимир Толмачев устроил пожар со знанием дела, поджег свой дом сразу в нескольких местах. Односельчанам оставалось смотреть, как бушует пламя, и следить, чтобы оно не перекинулось на соседние дома. Люди слышали, как Толмачев клялся истребить на корню всю гнилую породу, как кричала его жена, Варвара, и просила выпустить ее. Слышали, как раздался выстрел, и женские крики смолкли. Потом Владимир выстрелил еще раз, уже в себя.