Мечта Пандоры - Столяров Андрей Михайлович - Страница 7

— На аборда-аж! — и побежал вниз, на палубу.

Корабли сошлись с катастрофическим треском. На паруснике повалилась мачта, накрыв команду белыми крыльями. Наш борт оказался выше, пираты спрыгивали на палубу чужого судна.

Элга билась внизу с офицером в серебряном мундире, ловко уклоняясь от ударов. Вспыхнув клинком, снесла ему эполет. Офицер схватился за плечо, и тут одноглазый пират, рыча, вращая желтым зрачком, погрузил кортик ему в грудь. Офицер всплеснул руками — покатился.

Я тоже оказался на паруснике. Рубил, кричал. Вокруг хрипели яростные лица, плясала сталь, но ни один клинок не задевал меня. Мы теснили. Команда парусника отступала к рубке — падал то один, то другой. Их капитан палил с мостика из двух пистолетов — метко брошенный кортик, блеснув рыбкой, воткнулся ему в горло, и он повис — руками на поручнях.

Палуба очищалась. Наш капитан, потеряв плащ и шпагу, выкрикивал короткие команды. Элга восторженно вопила, глаза у нее были бессмысленные. Она наскакивала на щуплого матросика, который, забившись за бухту каната, с ужасом в лице сжимался под ее ударами. Я обхватил Элгу за пояс. Она яростно вырывалась. Матрос перевалил птичье тело на борт. Элга оторвалась

— бледная, сияющая, высоко подняла саблю.

Из кают послышались крики. Выбежали несколько женщин, заметались по палубе. За ними гнались пираты. Одноглазый сгреб одну из них, она отбивалась ногами, взметая вверх подол пышной юбки, потом вырвалась, прижалась к борту — растрепанная, испуганная. Одноглазый подошел неторопливо, сильным движением разорвал на ней платье — от горла вниз. Женщина прижала руки к голой груди, застонала. Одноглазый довольно заурчал. Пираты захохотали.

Я увидел Анну. Она стояла у другого борта — тонкая, презрительная.

— Боже мой, какая скука, — сказала она. — И вы — тоже. И вы — как все.

Я посмотрел на свою окровавленную саблю — кого я убил? Ощущение веселья пропало. Была грязная, затоптанная палуба, небритые рожи пиратов, потные, латаные мундиры. Длинными шагами, расталкивая команду, прошел капитан, остановился у женщины в разорванном платье. Она крепче прижала руки. Он широкой пятерней взял ее за волосы. Женщина запрокинула голову, заблестели сахарные зубы.

Анна вздрогнула.

— Уйдем отсюда, — сказал я.

Она пошла, отворачиваясь. Я не знал, куда идти. Я вспомнил слова директора: десять-пятнадцать шагов в любую сторону. Я знал, что море не настоящее, но прыгнуть за борт не мог. Из кают доносились пьяные крики. На палубу ввалился матрос с черпаком и стал пить из него, обливая себя красным вином. Я считал шаги — девять, десять, одиннадцать.

На двенадцатом шаге — как будто лопнула струна. Свет на секунду померк. Мы оказались в полутемной каюте. Было душно. Трещали трехрогие свечи на стенах. За неоструганым столом сидело человек десять — в завитых париках, в камзолах с крахмальными отворотами. На столе лежала большая, лохматая карта, прямо на ней стояли кубки с вином и высокая серебряная фляга, изображающая льва, поднявшегося на задние лапы.

Мы сели на резные стулья. Анна уронила голову на руки. На нас никто не обращал внимания. Холеный человек без парика вел ногтем по карте. На смуглом, равнодушном лице его поблескивали светлые глаза.

— До Картахены двести миль, — негромко и властно говорил он. — При благоприятном ветре мы придем туда утром. Войдем в залив и высадимся на холмах, против города. Вот здесь самое удобное место.

Грузные люди следили за пальцем, сопели. Среди них я увидел черноглазого парня. Он вдруг незаметно подмигнул мне и, сделав озабоченное лицо, склонился над картой.

— Город со стороны залива не защищен, — продолжал главный. — Нам придется иметь дело только с гарнизоном. Пушки покрывают расстояние от города до залива: нас поддержат корабли.

— Капитан Клайд забыл, что при входе в залив сооружены два форта по двадцать пушек в каждом, — язвительно сказал толстый человек, очень похожий на советника.

— Мы их подавим, — небрежно ответил капитан Клайд. — Два фрегата, восемьдесят орудий, час хорошей бомбардировки.

— Перед фортом мели, близко не подойти, — не сдавался толстый.

— Гром и молния! — дернул головой его сосед с фиолетовым шрамом от лба до подбородка. — Высадим десант на шлюпках. Мои ребята пойдут первыми. Черта с два их кто-нибудь остановит! — Стащил парик, тряхнул рыжими волосами.

Толстый что-то зашипел в ответ. Я не слушал: у меня на груди, под рубашкой слегка закололо — вызывала «блоха». Я незаметно сжал ее — вызов принят. Парики, склонившись над столом, рычали друг на друга. Рыжий стучал кулаком, текло вино. Капитан Клайд, откинувшись на спинку стула, надменно поднимал бровь.

На меня не смотрели. Вместе с платком я захватил в кармане микрофон. Голос Кузнецова внятно произнес:

— Повторяю: Великие Моголы. Великие Моголы… — и затем другим тоном.

— Что? Нет. Сейчас, — и короткий стон сдавленный к отчаянный.

Свободной рукой я безуспешно сжимал «блоху» под рубашкой. На вызов никто не отвечал. Черноглазый парень беспокойно заерзал. Наши глаза встретились. Он поспешно опустил веки. Я шепнул Анне:

— Нужно идти.

— Идите, — не поднимая головы, ответила она.

У дверей застыл негр в тюрбане с саблей наголо. Блестели молочные белки. Я не знал, где искать Кузнецова, пошел по коридору между каютами. Двое пиратов, жадно разглядывавшие золотой браслет, расступились, пропуская меня.

В этот раз переход произошел на четырнадцатом шаге. Был полдень. Неистовое солнце. Дрожащий от зноя воздух и белая пыль, покрывавшая булыжник. Улица уходила в гору. Снеговая вершина ее плыла в небе. По обеим сторонам улицы стояли низкие серые дома с окнами-бойницами. Старый камень их крошился от жары. Из проломов глухих стен пробивались ватные, пряно пахнущие цветы.

Я поедает вызов еще несколько раз. «Блоха» молчала. Я зашагал по пустынной улице. Насколько я понимал технику переноса, простая ходьба мне ничем не грозила: чтобы перейти в другой сюжет, надо было этого захотеть.

Город словно вымер. В горячей пыли копошились облезлые куры. Пробежала собака — скелет, обтянутый шерстью. Откуда-то доносились редкие пушечные залпы. Улица вывела меня на площадь — знойную, выгоревшую. Часть ее обрывалась вниз громадным спуском. Там было море. По неправдоподобной синеве его, как игрушечные, передвигались кораблики с раздутыми парусами, время от времени они окутывались клубами выстрелов. С берега, при входе в залив им лениво отвечала крепость. Она была как на ладони — обе башни ее обваливались, из продолговатых строений в центре валил, черный дым, прорезаемый язычками пламени. Через стены упорно, как муравьи, лезли крохотные фигурки.

Я понял, что смотрю действие с другой стороны, из Картахены. И еще я понял, что судьба города решена: корабли подавят форт, войдут в залив и начнут бомбардировку.

Метрах в двухстах подо мной на кремнистой тропе от моря карабкался отряд пиратов человек в тридцать. Блестели пряжки на амуниции. Я толкнул камень. Он покатился вниз. Меня заметили. Один из пиратов поднял руку, раздался слабый хлопок выстрела. До площади они должны были добраться через полчаса.

Я пошел обратно в город, думая, как найти Кузнецова. Навстречу мне хлынула толпа — солдаты с алебардами, растерянные горожане, женщины с детьми. Она вмиг подхватила меня. Кто-то чувствительно ударил в спину. По крикам можно было догадаться, что пираты ворвались в город. Вероятно, бой с фортом был обманным: он стянул к себе весь гарнизон, а капитан Клайд тем временем высадил десант и ударил с тыла.

Остановиться было невозможно. Работая локтями, я пытался вырваться из объятий толпы. Какой-то офицер без кирасы, придерживая лоскут кожи на щеке, срывающимся голосом звал солдат. Его не слушали. Меня прижало к дому, я вцепился в дверную скобу. Толпа схлынула. Бежавшие в хвосте стали перелезать через стены. Появились пираты — ободранные, злые — с гиканьем понеслись по улице. Все были с мешками. Двое тащили деревянный ящик, полный золотых монет, кряхтели, ругались.