Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 67

И все же будущее без Вольги казалось ей безрадостным. Наверное, со временем она смирится с тем, что они не будут вместе, смирится не только внешне, но и сердцем. Вероятно, когда-нибудь она перестанет страдать – хотя сейчас ей в это не верилось, – но никогда она не забудет его и никогда никого не сумеет полюбить так же сильно. Пусть хоть двадцать лет пройдет – память о Вольге и любви к нему теперь ее богатство, сокровище, которое она понесет в душе, куда бы ей ни пришлось идти.

Без этой любви она никогда не стала бы Огнедевой. Не способна быть богиней та, которая не умеет любить. Участь богов – это вечное стремление, погоня за своим предназначением, и всякий раз миг их наибольшего торжества и силы является переломом и началом пути вниз, в черную Бездну. На этом стоит Лад Всемирья. И если боги избрали ее, она должна делить с ними и их горести.

Но где же Яромила? Дивляна огляделась и заметила в первых рядах сомкнувшейся вокруг тесной толпы лицо старшей сестры…

Но что это с ней? Ее волосы были разделены и заплетены в две косы, золотистыми змеями спускавшиеся по груди на вышитую завеску, какие носят только замужние женщины. При виде сестры, одетой в сряду молодухи, естественно было подумать, что она внезапно вышла замуж. Но где тогда повой и сорока, почему ее волосы открыты? Значит, она все же не замужем?

От изумления Дивляна даже забыла о своих собственных делах. Между тем в ее отсутствие Ладога пережила еще одно весьма значительное событие. Через три пятерицы после Купалы Милорада однажды послала за старшими женщинами лучших родов и попросила их прийти к белому камню, где они обычно приносили жертвы богиням. И все пришедшие сразу поняли, зачем их позвали. Яромила стояла возле камня, ее рыжевато-золотистые волосы были распущены, что означало какой-то крутой перелом в жизни, переход с одной ступени на другую.

– Я более не Леля, – со спокойным удовлетворением объявила Яромила, поздоровавшись со всеми. – С Купальской ночи я понесла, и к Ладину великодню родится у меня сын – дитя купальских костров.

– Сына Ярилы понесла, стало быть, наша Леля, Велесова сына, – изрекла наконец Вельямара. – Это добрая весть.

– А почем знаете, что сын будет? – с любопытством спросила Солога.

– Сон я видела в Купальскую ночь, – пояснила Яромила, сохраняя совершенно спокойный и уверенный вид. – Сами чуры поведали мне, что из Лели стану я Ладой и выведу их из мрака на свет. И сказали, что сын мой знатным витязем будет.

Дитя купальских костров – не такая уж редкость, каждый год в первый день весны эти дети появляются на свет – когда больше, когда меньше. Но дитя самой Лели, Девы Альдоги – это нечто большее. Дитя Огня и Воды, родившееся от слияния стихий в эту священную ночь, становилось добрым предзнаменованием для всей Ладоги. Волхов-батюшка, принимавший в свои объятия невесту-жертву, отпустил ее обратно к людям не одну, и это означало особую милость общего кормильца! Этот ребенок несет в себе благословение сразу после рождения и даже до него.

Здесь же, у белого камня, Милорада заплела волосы Яромилы в две косы, но оставила их непокрытыми, поскольку та не покидала свой род и не входила в чужой. Ее одели в завеску, какие носят замужние женщины, чтобы скрывать от чужих глаз будущее дитя, а с помощью обережной вышивки защищать и наделять силами его и себя.

Новость быстро разлетелась по Ладоге и вызвала всеобщее оживление. Девицы, оказавшиеся в схожем положении, начали улыбаться даже несколько горделиво, а Белка, лишенная материнских наставлений и пригляда, только теперь и задумалась, а что это у нее того… не того… ну, «краски» все не приходят? Ба-а-тюшки-и-и…

А молоденькие девушки, только взрослеющие, возликовали и того пуще: ведь предстоят выборы новой Лели, и эта честь могла выпасть любой девушке из хорошего рода. Срок настанет в начале новой весны, но, вероятно, право ездить на белом коне получит третья дочь Милорады, Велемила, которая по всем приметам, не укрывшимся от материнского глаза, как раз к тому времени должна созреть.

Конечно, люди понимали, что Ярила Ярилой, но едва ли дело обошлось без участия обычного земного мужчины. И никто не сомневался, что имя его было Одд Свейнссон Халейг, или князь Хельги, как его тут иногда называли, путая имя и прозвище. Но этому, если женщины и шептались тайком между собой, большого значения не придавали. Заморский князь, знатный человек и отважный воин, как нельзя лучше подходил для того, чтобы стать земным отцом «сына Волхова». Все понимали, что с взрослой девой чуть раньше или чуть позже нечто подобное должно было случиться, и гораздо хуже было бы, если бы ладожская Леля оказалась бесплодной. Зато теперь ладожане вдвое сильнее радовались тому, что не отдали Яромилу полянским сватам. А могли бы по неведению своими руками благословение богов за тридевять земель отправить!

Таким образом, в происшествии с Яромилой ничего особо удивительного не было, но поворот или, вернее, даже водоворот событий вокруг ее младшей сестры ладожан потряс. Ведь все были убеждены, что она сидит в повалуше родительского дома, ожидая отъезда к жениху, а тут вдруг ее привозят с Ильмеря! Люди терли себе глаза, не веря тому, что видели. К счастью, Вышеслав и Добролюта первыми рассказали всю повесть, а за это время и Милорада сообразила, как поддержать добрую славу рода.

– Простите, мужи ладожские, но сами ведаете: если человек за посвящением отправляется, чем меньше знают об этом, тем вернее дело пойдет, – сказала она.

– Это само собой. – Старейшины согласно кивали. – От дурного глаза, от порчи, от всякого лиха… На весь свет зачем же трубить?

– Посвящение не игрище, там круги не водить!

– Ловко вы нас провели! – смеялся дед Путеня. – Когда же уехала она?

– После сговора сразу, в ночь.

Родители Дивляны беспокоились в душе, насколько во все это поверит Белотур. Но тот не выражал ни сомнений, ни неудовольствия. Ладога, Земля Велеса, казалась ему полной чудес, хранительницей древних тайн. К тому же в итоге он получал гораздо более дорогостоящую невесту – живую богиню!

– Это не жизнь, это прямо кощуна получается! – восхищался Белотур. – Я как сам Ярила, что Солнцедеву в жены брату добыл!

Можно было бы заметить, что ни сват, ни жених ради этого не сильно потрудились, но Милорада только улыбалась.

Помня слова Добролюты о том, что Дева Ильмера будет приносить благо издалека, а также видя всеобщее желание отсылать свои товары на Днепр, Вышеслав почти не заговаривал о том, чтобы оставить Дивляну в Словенске. Теперь, когда она стала избранницей богов, Белотур менее прежнего был склонен взять вместо нее какую-нибудь другую невесту. Он не знал о том, что Домагость поначалу заколебался.

– Вот ведь девок мне жена родила! – говорил он, закрывшись в клети со Святобором, куда для совета они позвали еще только шуря Рановида и свояка Вологора. – Не девки, а одни богини! Дева Альдога, Дева Ильмера! Из Велеськи-то что вырастет – боюсь и подумать!

– Третья дочь, младшая, как в кощуне! – Святобор засмеялся. – За нею, видать, сам Ярила с небес на золотом коне спустится, дай подрасти только!

– Да не дают подрасти! – Домагость развел руками со смешанным чувством гордости и досады. – Не поверишь, со вчерашнего дня четверо ее сватали! Я говорю, она еще рубашек не пачкает, года четыре свадьбы дожидаться придется, все равно согласны! Хоть пять лет! Подождем, говорят, не сомневайся, ради такой чести!

– Это кто же?

– Остробор за внука сватал, Красигнев – за младшего сына, Вышеслав – за сына Горислава, видел, длинный парень, он его с собой привез. А Кружень из Вельсов и вовсе за себя! Я говорю, куда тебе, борода седеет, а девчонку-недоросточка сватаешь! А он перья распушил, крыльями хлопает – я орел, говорит! Тьфу! – Домагость махнул рукой. – Ну а Творята наш ее за братанича, Селинегова меньшого, еще с прошлого года просит. На пальцах подсчитывал мне – как раз седьмое колено у них, можно заново родниться. Ну да ладно, не об этом речь. Я о другом спросить совета хотел, други мои и родичи. Насчет Дивлянки. Велеська-то когда еще вырастет, а с этой что-то прямо сейчас решать надо.