Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 62

– Искать будем большой черный куст папороть-травы, – разъясняла Остряна по дороге к нужному месту, пока три девушки торопливо шли через молодой сосняк, – там пахали лет двадцать назад, но потом забросили полностью истощенное поле, и оно успело порасти соснами. – В полночь, или как гром загремит, из него большая черная почка начнет на длинном стебле подниматься. Она то вверх пойдет, то начнет прыгать, будто живая. И говорит: то голоса, то шепот будет слышен, то смех. Потом она лопнет с треском, искры во все стороны рассыплет и гореть будет, как огонь, так что все вокруг осветит.

– Ой, матушка, жутко-то как!

– Да еще шепот! Я умру от страха. – Тишана остановилась на тропе. – Может, не пойдем?

– И впрямь вам лучше не ходить. – Остряна с сомнением оглядела спутниц: празднично разодетых, с лентами на тщательно причесанных светловолосых головах. По лицам было видно, что все их мысли возле праздничных костров Перыни, где нарядные парни похаживают, подбоченясь, и кидают на девок задорные взгляды. – Дальше-то еще страшнее будет. Ведь жар-цвет, если за ним идти не умеючи, саму душу человека украсть может. Пока ждать будем, духи лесные и болотные нам мешать станут. Навьи разные соберутся… Да не дрожите вы, в Перунов-то день у них воли немного, они еще пуще боятся, сами под коряги забились! – утешила она сестер, которые при этом обещании попятились от нее по тропе. – Если кусту дар оставить, то он отдаст цветок. Лучше бы с самим Белым Стариком договориться, я хотела, да… не вышел он ко мне. А то бы сам жар-цвет передал, и человеку тогда никакой опасности нет.

– Ты ходила к Белому Старику? – Богуша вытаращила глаза.

Белым Стариком на Ильмере называли старшего над всеми лешими.

– И ходила! А что же, сидеть, будто квашня у печи? Так и просидишь всю жизнь. Люди, вон… – Остряна вспомнила Домагостеву дочь, которую боги неизвестно за какие заслуги избрали Девой Ильмерой, и досадливо вздохнула. – Надо же делать что-нибудь. Боги ленивым да робким не помогают.

И снова вспомнила Велема. Если она действительно хочет устроить свою судьбу, лень и робость надо засунуть в лесу под корягу и место забыть. Может, не без мысли о нем она решилась пойти поискать Перунов цвет. Если собираешься расстроить замыслы собственного отца, то лучше уж заручиться поддержкой могущественных высших сил.

Три девушки – Остряна впереди, Богуша и Тишана, держащиеся за руки и боязливо оглядывающиеся, позади – вышли из сосняка на луговину, где от пасшейся скотины остались во множестве подсыхающие навозные лепешки. По краю луга шла тропа, которую в одном месте пересекал ручей. Летом он часто пересыхал, а когда вода прибывала, через него перекидывали пару бревнышек. У края леса, где из него выбегала на луг тропа, лежал большой, почти с быка, гранитный валун. Камень словно отмечал границу между человеческим обжитым и лесным диким миром, и каждый, кто шел в лес или обратно, обычно оставлял ему маленькое приношение – кусочек хлеба, несколько грибов, горсть ягод, хвостик добытого зверя.

Остряна тоже не забыла угостить камень праздничным пирогом. Девушки двинулись по тропе и вскоре углубились в лес. В старом ельнике, где землю покрывали мох и рыжая старая хвоя, то и дело попадались пни обломанных бурей деревьев, окруженные зарослями брусники. Потом пошла полоса мелких елочек; в иные годы в этих местах бывает много белых грибов, черных груздей, моховиков, рыжиков и подберезовиков, торчащих на тонких ножках из пышного, влажного длинноволосого светло-зеленого мха.

В воздухе висела влага – сказывалась близость ручья. Отважная Остряна первой повернула от опушки в чащу. Этот край леса часто посещался словеничами, идти можно было по знакомым тропкам, без боязни заблудиться. И все же девушкам было страшно: в этот грозовой вечер под черным, налитым гневом небом знакомый лес стал чужим – он повернулся другой стороной, изнанкой, где обитают духи, чуры, боги…

Но именно здесь растет единственную ночь в году Перунов жар-цвет, с человеческой стороны искать его бесполезно. Младшие сестры уже жалели, что согласились на этот поход, а Остряна внимательно осматривалась, пытаясь угадать, какой из папоротниковых кустов сможет подарить ей то, за чем она пришла. Ей тоже было страшновато, но она старалась думать только о своей цели, а не об опасностях. Толку от сестер, которых она взяла с собой, чтобы было не так одиноко в вечернем лесу, никакого, но они оказались полезны в другом отношении: у них на глазах Остряна никак не могла отступить, выдать, что струсила, и ни с чем вернуться домой.

Вблизи ручья, на межах больших мшаников, переходящих потом в болото, папороть-травы хватало. Огромные густые кусты, пышные, развесистые, образовывали сплошные заросли, стояли вровень с мелкими елочками и доставали девушкам чуть ли не до груди – зеленые, похожие на хвосты каких-то таинственных зверей. Вспомнилось, как Родоча, когда еще была незамужней девушкой, а младшие сестры – глупыми девчонками, рассказывала во время вылазок сюда за грибами и брусникой, что папороть – это хвосты зеленых собак самого Белого Старика, которые живут, зарывшись в землю, а стоит ему свистнуть – они выскакивают, чтобы разорвать всякого, на кого он укажет. Смешно вспомнить, как долго они ей верили… А ведь знали, что никаких зеленых собак там нет, потому что братья часто выкапывали черные корешки этих травяных хвостов, похожие на наконечники стрел, и вешали себе на шею как обереги.

На глаза Остряне попался куст папоротника, растущий на небольшой полянке, не посередине, а ближе к краю, в котором было нечто особенное. «Вот он!» – сразу поняла она. Куст стоял отдельно от других и подходил для обряда. Остряна сбросила с плеч берестяной короб, в котором принесла из дома все нужное, и приступила к делу. Достав из ножен на поясе небольшой нож с рукоятью из лосиного рога (подарок братца Горяши, сам сделал, когда учился железо ковать, и это было первое его изделие, пригодное к делу), Остряна очертила лезвием на земле круг, так чтобы куст оказался в середине.

– Во имя Сварога, Перуна и Велеса! – одними губами, чтобы никто не слышал, бормотала она при этом. – Сохрани, Свароже, защити, Перуне, укрой, Велесе, внучку Велесову Остроладу, дочь Вышеславову, от духов нечистых, от навей черных, от лешего злого, от упыря лихого! Месяц ясный, стань мне в оберег! Звезды часты, станьте мне в оберег! Зори ясные, станьте мне в оберег…

Закончив, она позвала сестер:

– Сюда идите. – И показала им, где сесть. – Сидеть нужно с севера, чтобы тень не падала на куст. Иначе куст душу украдет.

– Да какая тень, и так темно. – Богуша поежилась и покосилась на папоротник, который стал воплощением всех опасностей Той Стороны и покушался на их души.

– Ну, неважно! Здесь север, сюда и садись.

– Прямо на землю?

– А вы из дому лавку принесли?

– Ну, может…

– Сидите, не шевелитесь и глаз с куста не сводите. Если увидите духа или зверя какого, не смотрите туда и не бойтесь, в кругу никто не тронет. Пугать вас будут, бросаться, а вы не бойтесь – сила Перунова защитит.

– Ой, матушка! – Богуша чуть не плакала, ругая себя, что уступила, как всегда, старшей сестре, которая заманила их в пасть к лесным духам.

– А может, не будет духов, зато сон нападет неодолимый, это куст будет нас усыплять. Вы не поддавайтесь, щиплите друг дружку, сон и отойдет. Если что, я сама вас ущипну.

– А ты не заснешь?

– Еще чего!

По правде говоря, трудно было ожидать, что девушки заснут, разве что лесные духи уж очень постараются их усыпить. Приближалась буря: ветер усиливался, от черных туч в лесу стало еще темнее, вершины деревьев трещали и гнулись. Иногда под особенно сильным порывом ветра вершины елей так стремительно сгибались, что казалось, будто сейчас обломятся и рухнут, а березы, видные вдали, кланялись Перуну всем длинным телом, чуть ли не подметая землю зелеными кудрями.

– А в Перыни сейчас пир горой, – бормотала Тишана. – Все мясо едят, пиво пьют, поют, пляшут да веселятся. А мы тут сидим в лесу, голодные, как дуры…