Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 50

– А! – Остряна сразу отвернулась. – Так ты слышала? Вольга Судиславич к сестре приехал. Из Ладоги сам, а зачем – не говорит.

– Домой, видно, собрался. Он ведь в Ладоге с русью воевал? Вот навоевался, да и домой.

– Нет, стрыйка, темнят они что-то! Он ни к отцу не ходил, ни к кому другому – к Судиславне сразу, она и девок выгнала, шепчутся о чем-то. Погадай, а? Чего ему тут надо?

– А тебе что за печаль? – отозвалась Добролюта.

За это время она разожгла огонь в печи и поставила на нее небольшой горшок с водой, а теперь раскладывала на столе травы из мешочков.

Стукнула дверь, распахнувшись в сени, будто кто-то дернул ее изо всех сил, и задыхающийся женский голос позвал:

– Добролюта! Ты не видела! Лелин огонь загорелся! Сам загорелся!

Все сразу обернулись в немом изумлении и недоверии.

– Горит! – возбужденно подтвердила Мечебора, стоя на пороге. – Сама глазам не поверила! Мету возле капа, вдруг глядь – горит!

По избе прокатилась волна возгласов: все сразу подхватились и гурьбой кинулись наружу – смотреть чудо, которого ждали так давно, что уже почти перестали верить.

– О Перынь! – Добролюта, первой подбежав, застыла в нескольких шагах от идола, не сводя глаз с пылающего огня.

Уже много лет здесь раскладывали дрова, заменяемые на новые по мере необходимости, но при жизни трех поколений, в течение почти семидесяти лет, со времен юности ее бабки Благочесты, никто не видел здесь пламени, зажженного волей богов, без участия человеческих рук!

Издавна у приильмерских словен было в обычае почитать Дев Ильмеря, но избирали их не люди, а сами боги. Девушка, на которую падало благословение богов, считалась земным воплощением Солони, богини солнца, и одновременно еще одной сутью богини Лели. Как правило, Девой Ильмерой становилась одна из девушек княжьего рода, из потомков самого Словена. После того как прежняя выходила замуж (или отправлялась к своему подводному повелителю, что, к счастью, случалось гораздо реже), выбиралась новая – из ее младших родственниц. Девушки от двенадцати лет, состоящие в родстве со Словеном, являлись к жертвеннику Лели, вставали в круг и водили хоровод с песней. Потом они по очереди приближались и возлагали на камень свои венки. И вдруг перед жертвенником сам собой вспыхивал огонь – та, которая в это время стояла возле него, и становилась новой Девой Ильмерой.

Но после замужества Благочесты, последней дочери последнего законного словенского князя Гостивита, ее преемницы избрано не было. Напрасно юные девушки из родов потомков Словена или иные подносили Леле венки. Обряд проводился каждый год, но вот уже почти семь десятков лет Дева Ильмера, избираемая на весенние праздники, не считалась настоящей.

И вот огонь загорелся. Загорелся сам. Знали бы они, когда поутру садились в челны, что сегодня к ильмерским словенам впервые за семьдесят лет явится Дева Ильмера!

– Она пришла! – воскликнула Мечебора. – Пришла, выходит, да, матушка? Только где же она?

Пламя стало медленно угасать и вот совсем сникло. Боги убедились, что люди увидели их знак и правильно его поняли. Но на лице Добролюты, молча оглядевшей потрясенных товарок – Мечебору, Тиховею, прибежавшую из своей избы бабку Кореницу, травницу Девясилу с пучком той же порез-травы в руках, – было в основном недоумение.

– Так это же я пришла! – заявила Остряна.

От этой мысли ее растерянное лицо оживилось, на нем проступило выражение недоверчивого восторга. Уже не первый год дочь Вышеслава добивалась этой чести, надеялась, что боги наконец-то укажут на нее!

– Да ты сюда через день бегаешь! – немного опомнившись, с сомнением произнесла Добролюта. – И боги молчали.

– Так, может, я теперь достойна стала!

– Подойди! – Добролюта кивнула ей на жертвенник. – Если это ты, то пусть снова возгорится огонь Девы Ильмеры!

Остряна неуверенно подошла и встала возле жертвенника. Ничего не случилось. Девушка опустилась на колени и протянула руки к сложенным сучьям – тоже ничего.

– Ну же, боги великие! – с нетерпением и даже упреком позвала она. – Перынь и Рожаницы, Леля-Солнцедева! Я пришла! Дайте знак! Укажите, если я вам угодна!

Но боги молчали. Остряна осторожно прикоснулась к полуобгоревшим сучьям. Они еще хранили тепло от огня, свежий уголь зачернил ее пальцы. И больше ничего не случилось.

Девушка сжала губы, подавляя досадливый вздох. Похоже, что знак богов обманул – или относился вовсе не к ней. Но почему не к ней? Кто еще более достоин быть воплощением Девы Ильмеры, как не она, Остролада, дочь Вышеслава, внучка Мирослава и правнучка Благочесты, той, что до замужества была последней Девой Ильмерой на берегах Небесного озера?

Правда, Благочеста, по крайней мере в преданиях, была прекрасна, как сама Леля, а правнучке ее от той красоты не досталось почти ничего. Длинные светлые волосы, хоть и не вились, но и лежать прямо и ровно не желали и вечно торчали перьями в разные стороны, сколько Остряна ни пыталась их пригладить, смачивая, и уложить под девичью тканку. У нее были большие серые глаза, довольно красивые сами по себе, но черты лица неправильные, зубы неровные: оба резца налезали на соседей, будто пытались выбраться из толкотни на простор. Может, понимая, что улыбка ее не сильно красит, свои губы, тонкие по краям и припухлые только в самой середине, Остряна обычно держала сурово сжатыми. Взгляд исподлобья, настороженный и вызывающий, тоже не пленял. Она была неглупа, но недоверчива и притом задириста, из-за чего вечно ссорилась с сестрами, с женами отца, не исключая собственной матери, и со всеми прочими родичами. Может, кроме стрыйки Добролюты, к которой она была вынуждена относиться с почтением. Будучи очень честолюбива, Остряна жаждала стать Девой Ильмерой, пусть даже с риском однажды отправиться в наряде невесты под холодные серые волны. Так неужели боги отняли у нее эту честь ради кого-то другого?

– Уж не ее ли ты, матушка, из лесу принесла? – осторожно намекнула Тиховея. – Уж та никогда у нас не бывала.

– Идемте. – Добролюта кивнула товаркам и пошла вниз с холма, к избушкам, где оставила свою лесную находку.

По пути Остряна хмурилась. Неужели Девой Ильмерой должна стать какая-то бродяжка, найденная полумертвой? Дочь неведомой робы, сама наверняка рожденная в рабстве? Да не может быть, чтобы боги, пренебрегая внучками и правнучками Благочесты, предпочли такое ничтожное существо! «Да она помрет вот-вот! – со смесью досады и надежды думала Остряна, вслед за стрыйкой направляясь в избу. – Какая из нее Дева Ильмера!»

Тиховея отволочила оба окошка до конца, чтобы было посветлее. Остряна протиснулась из-за локтя Тиховеи, наклонилась к лицу Дивляны и ойкнула:

– Да я же ее знаю! Никакая это не Тепляна! Это Домагостева дочь, средняя. Дивомила ее зовут! Я же ее помню! На свадьбе Прибыниной все их семейство было, и она, и сестра ее старшая, та, что ладожская Леля, такая же рыжая! Я их обеих в лицо помню, будто вчера видела!

Еще тогда Остряна ревниво поглядывала на дочерей ладожского старейшины и воеводы Домагостя. Ладожские сестры были так красивы, что все ими любовались, и плесковский княжич Вольга, за которого сама Остряна весьма охотно вышла бы, не сводил с них глаз.

– Она что, одна? – спросила Остряна у Тиховеи, пока Добролюта и Боровита обсуждали, на самом ли деле это Дивомила Домагостевна. – Кто с ней?

– Да двое парней каких-то, говорят, плесковские.

– Ну, все сходится! Стрыйка Добрана! – Остряна даже посмела перебить старших женщин, настолько ее распирало сделанное открытие. – Она, говорите, с Вольгой плесковским приехала! Вдвоем! А не похоже, чтобы ее род отпустил и повоем покрыл! Вольга украл ее, вот оно что! Или она сама с ним сбежала! Вот вам и Дева Ильмера! – со злорадством добавила она.

Громкие голоса, повторяющие знакомые имена, пробудили Дивляну от забытья; девушка пошевелилась, веки ее задрожали, она попыталась приподнять голову, но тут же снова уронила ее.