Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 39

– Схожу-ка я к камушку белому, поговорю с матерями старыми, – с вздохом ответила Милорада. – Ведь девки свои, родные, жалко их.

Но прежде чем она сходила к белому камню, ей привелось еще раз поговорить с Белотуром. С глазу на глаз он был более откровенен и признался, что присматривал невест для своего брата среди знатных дев всех племен, мимо которых лежал его путь. Девок на свете много, и невесту, как и меха, можно было найти и у радимичей, и у кривичей, не говоря уж об ильмерских словенах. Но ему хотелось добраться до края земли, каковым в представлении полян была Ладога, последнее поселение словен перед Варяжским морем. Очутившись здесь, он ощущал себя волхвом из сказаний, забравшимся на небо по бобовому стеблю или спустившимся в Навь через дыру в земле. И то ли повлияло на него сознание, что дальше ехать некуда, то ли правда дочери Домагостя оказались красивее всех прочих девиц знатных родов, но Милораде Белотур признался, что именно подобного чуда он и ожидал от такого загадочного и далекого места, как Ладога.

– Видно, самой богиней Ладой эта земля благословлена и в ее честь названа, – говорил он, – если таких красавиц рождает, и живут они тут, как Солнцевы Девы за небокраем. И если дочери твои, хозяйка, по матери из старшего здешнего рода, а по отцу от словенских князей, то иных искать – только черевья даром топтать! Если будет на то ваша воля, к вам и посватаемся!

Назавтра к вечеру ладожская старейшина снова собралась к Домагостю. Иные привели своих дочерей-невест, стремясь показать, что и у них есть что предложить. И хотя ладожская земля породила немало красивых девушек-рукодельниц, даже вредный Честомил, упрямый и несговорчивый Творинег или ехидный дед Путеня не могли отрицать, что обе старшие дочери Домагостя и Милорады красотой и статью превосходят всех.

Теперь Белотур уже прямо объявил о том, что от имени своего брата князя Аскольда сватается к дочери Домагостя Витонежича, старейшины и воеводы ладожского. К которой дочери – он не уточнял, подразумевая, что родители сами решат, какую отдать.

– Ходила я ныне к камешку белому, говорила с матерями земли нашей ладожской, – отвечала Милорада. – И сказали мне матери старые: судьба дочерям моим – ехать далеко, за леса дремучие, за горы высокие, за реки быстрые. Суждено из черева дочери моей прорасти дереву высокому, цветами и листьями украшенному, и под ветвями дерева того многие земли и племена укрываться будут. Выходит так, что обе мои дочери могут киевскими княгинями стать. Но двух отдать – много будет, а значит, какую отдадим, ту боги и благословят. И потому, хоть и болит мое сердце материнское, против воли богов не пойду я. Отдадим мы роду вашему, Белотур Гудимович, и брату твоему Аскольду Дировичу нашу дочь в жены.

– Ой, спасибо тебе, матушка! – Обрадованный Белотур вскочил и низко поклонился. Он выглядел таким довольным, будто не для брата, а для себя высватал знатную и красивую невесту с самого края земли. – Которую же отдаете?

– Младшая наша еще и в пору не вошла. Середняя наша… молода еще. – Домагость глянул на Дивляну, а потом на Вольгу, который, переменившись в лице, впился в него горящим напряженным взором и даже подался вперед. – Да старшей больше пристало первой из гнезда родительского вылетать, свое гнездо свивать.

Он посмотрел на Яромилу. Чинно сложив руки на коленях, она сидела подле матери, нарядная, спокойная и уверенная, как всегда. В белой девичьей рубахе, с тонким красным пояском, с косой цвета червонного золота, она была точь-в-точь как дева из сказания, со звездой во лбу и месяцем на затылке. Белотур с удовольствием оглядел ее: сладкая красавица, будто медом облита, такую не стыдно привезти в жены князю из-за тридевяти земель. Не скажут люди, что напрасно съездил…

Милорада в знак согласия наклонила голову. Ее тревожили сомнения, стоит ли отпускать в такую даль старшую дочь, прямую наследницу древнего благословения, но пророчество, данное ей, обещало столь великую и славную судьбу, что достойна его была именно Яромила.

– Ну а ты что скажешь? – обратился Домагость к Яромиле. – Люб ли тебе такой жених?

– Воля богов и Матерей Земли нашей надо мной, – с ровной улыбкой ответила Яромила. – Как суждено мне, так и будет.

Она тоже полагала, что пророчество, полученное матерью, указывает на нее. И оно не противоречило ее собственному вещему сну, полученному на исходе купальской ночи. Ей пришло время обзавестись мужем, так почему им не может стать полянский князь Аскольд? И как ни жаль ей было расставаться с ладожской землей, из которой она выросла душой и телом и с которой была связана тысячей прочных нитей, она знала, что судьба ее в руках богов.

– Тогда сговорено! – с удовлетворением объявил Домагость, не ожидавший иного ответа от своей благоразумной старшей дочери. – Всех милости просим на обручение.

Новость молниеносно разлетелась по Ладоге, но привела к совершенно неожиданному исходу. Еще до вечера Милораду, занятую подготовкой к скорому обручению, насторожил сильный шум снаружи.

– Матушка, выйди-ка! – В избу вбежала испуганная Тепляна. – Народ со всей Ладоги собрался, шумят, кричат, хозяев требуют! Велем за Домагостем побежал.

Милорада вытерла руки и поспешно вышла из дома. И действительно увидела на берегу и на пристани перед двором довольно большую толпу ладожан, направлявшихся прямо сюда. Заметив ее, толпа загомонила сильнее.

– Что случилось, люди добрые? – Милорада всплеснула руками. – Что за напасть стряслась? Или еще каких находников Встрешник принес?

– Да ты и сама знаешь, матушка! – Кузнец Зоря выскочил вперед. – Не ты ли с мужем своим порешила Деву Альдогу полянам отдать?

– В уме у тебя помутилось, что ли? – поддержала его бабка Вередица. – Свою старшую дочь, нашу Лелю, от родной земли, от родного корня оторвать задумала? Всю Ладогу благословения лишить!

Народ поддержал их громким криком. Со стороны гостиного двора поспешно подошел Домагость, и народ обрушил на него целую бурю криков.

– Не отдадим Лелю!

– Хоть ты ей и отец, Доманя, а она не только твоя, она наша! В ней благословение наше!

– Не позволим полянам нашу Лелю отдавать!

Домагость переглянулся с женой.

– Ведь спрашивала я богинь, и сказали мне, что судьба моей дочери – жить замужем далеко… – начала было она, но за общим шумом никто, кроме мужа, ее не слышал.

– И впрямь неладно вы придумали, сестра! – Ранята, вместе с Велерадой прибежавший вслед за толпой, осуждающе покачал головой. – Сам я свою девку не отдал бы в неведомые земли, невесть каким людям. А если уж отдавать, то не старшую же!

– С ней благословение из Ладоги уйдет, ни в чем нам не будет удачи! – подхватила Велерада. – Да ты сама знаешь, сестра: когда же такое было, чтобы старших дочерей на чужую сторону отдавать?

Милорада, разумеется, знала, что гораздо чаще знатные женихи приезжают за Девой Альдогой и остаются с ними здесь, поскольку новая дева Альдога, дочь прежней, должна родиться на ладожской земле. Но еще никогда сваты не приезжали с Того Света, и этот исключительный случай, прямо как в сказании, заставил ее отступить от обычая. Но Ладога не забыла дедовские заветы и не собиралась уступать родителям нынешней Девы Альдоги, пусть даже они самые знатные и мудрые среди ладожан.

– И даже князь Одд называл ее ландвет! – добавил Вологор. – Чужой человек, а и то понял, что в Яруше удача ладожская, без нее счастья не будет. И ведь правду сказал: она приехала – и мы ворогов отогнали. А вы ее за тридевять земель снаряжаете! Заново русь придет – что делать-то будем?

– Не ждала я от тебя такого, сестра! Ты ведь старшая! Моих девчонок я и то бы не отдала, потому как в них любшанская кровь, а то Ярушку!

– Вот дождетесь – завтра Волхов-батюшка назад пойдет! – пригрозила старая чудинка Вельямара, и народ сильнее зашумел при мысли о том, что привык считать самой страшной опасностью, знаком гнева богов. – Сам Ящер на берег выйдет и заберет ее!