Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина - Страница 59

Лишь Аманда Адамовна упорно сопротивлялась мороку, что не могло не привести к проблемам совершенно иного толка. И однажды — летом, аккурат после очередного исчезновения — у директрисы случился новый разговор с беловолосым спонсором. Он был столь же долгим, как и предыдущим, но проходил на повышенных тонах и, верно, безрезультатно.

А на следующий день Аманда Адамовна прихватила подопечного из числа нелегалов и пустилась в бега. Тело ее недели через две обнаружили в городском парке, изрядно порванное и изломанное, но мелким зверьем не тронутое.

Главным итогом этого происшествия стало появление новой директрисы. Кроме изрядной худобы ее отличала совершенная невыразительность облика и голоса, которые забывались почти сразу же, стоило Ольге Николаевне Бильвиз отойти. Зато со спонсором она ладила, жить ни персоналу, ни подопечным, не мешала, а потому устраивала совершенно всех.

Лишь младенцы в ее руках плакали надрывно. Но директриса к младенцам подходила редко.

Нынешнего — красноватого мальчишку со вздувшимся животом и тонюсенькими ручонками — она тоже сразу передала нянечке. Та приняла новенького безропотно, зная, что в коробке среди пеленок лежит конверт со вспомоществлением.

А на деньги спонсор не скупился.

— Ваней будешь, — сказала нянечка младенцу, и тот перестал орать.

Ольга Павловна глядела на них сквозь стену, и в набегавших сумерках лицо ее утрачивало всякое сходство с человеческим. Утолщалась кожа, обретая особый сизо-зеленый оттенок, свойственный молодым ветвям. Затирались черты, становясь наплывами на древесной коре, трескались веснушки-почки, выпуская на волю тонкие зеленые листья, в волосах же раскрывались тысячи бутонов.

Впрочем, длилось наваждение недолго, и не было того, кто сказал бы или хотя бы подумал, что Ольга Павловна более странна, чем иные люди.

— И ты по-прежнему думаешь, что это хорошая мысль — посадить там бильвизу? — Вёрд ходил по краю обсидианового зеркала. — Тем паче больную. От тебя пахнет гнилым деревом. А что прогнило единожды, сгниет и второй раз. Но быстрее.

Варг сидел на полу, положив на колени клинок. Рукоять в левой руке. Правая уперлась в острие, словно Варг желал проткнуть себе же руку.

— Поставить лисицу охранять курятник!

Вёрд остановился, подался, пытаясь проникнуть за границу. Его лицо — свое лицо — пылало.

— Пока цыплята целы.

— Твои!

— Мои, — согласился Варг.

— А что с другими? Тебе не интересно?

— Тебе тоже.

Вёрд опустился на пол, в точности повторяя позу того, чьей частью являлся. И клинок на коленях возник сам собой, вот только ранила себя левая ладонь.

Две капли крови одновременно появились на коже, скатились и ушли в камень.

— Еще что сказать желаешь? — Варг поднял ладонь, заставляя духа повторить жест. — На прощанье.

— Сюда приходили. Тебя нашли.

— Пускай.

— Вернется.

— Знаю.

— Убьешь?

— Не я. Ты.

— Уверен? — Вёрд попытался улыбнуться, но лицо его исказила гримаса боли. — Прекрати! Хочешь стереть — стирай.

— Не хочу.

Варг не врал. Себе врать не имеет смысла. Да и боль он причинял ненамеренно.

— Извини.

— Ничего, — Вёрд запрокинул голову. Шея его неестественно выгнулась, а затылок коснулся плеч. Горло — беззащитное, мягкое, манило. Клинок вспорет такое легко, выпуская брагу битвы на обсидиан, освобождая от жизни и плена.

Но не сейчас.

Еще не время.

— Скоро они разбудят Нагльфар, — сказал Вёрд, поглаживая пальцами горло. — Я слышал его голос.

— Старик еще жив?

— Почему нет? Только мертвому и выживать в мертвом мире. Его шкура крепка…

…и отливает синевой. Ногти мертвецов вырастают из нее, находят друг на друга, словно рыбья чешуя. Прочнее стали. Тверже алмаза.

— …и парус цел…

Сплетенный из женских волос, он тонок и крепок, готов ловить ветер и держать его. И страшно заскрипит костяная мачта, застонут ребра бортов, но понесут коня морского по долине касаток.

Понесли бы.

— Что толку от корабля там, где нет моря? — спросил Варг, зная ответ.

— Ты прав. Но… море ведь можно позвать. И оно откликнется. Оно соскучилось по кораблям.

Теперь его улыбка была искренна, светла и радостна.

— Почему ты желаешь мне смерти? — Варг не спешил подниматься. Время еще оставалось. Немного, но достаточно.

— Потому что ты уже мертвый.

Отчасти, это было правдой. Но смерть — понятие относительное, и собственная «мертвость» нисколько не мешала Варгу жить.

Правда, для продолжения процесса требовалось завершить ритуал.

И сделать одно доброе дело.

Завязались узлом три дороги. Ублюдочная рыжая луна стояла низко. Рога ее наклонились, целясь не то в землю, не то в человека, стоявшего на пепелище дома. Дом этот, некогда служивший молитвенным, имел чудесный просторный двор, где во времена смутные, удобно было расстреливать несогласных, да и просто неудобных людишек. Кости их шевелились, чуя Варга, трещали под босыми его ногами. И все же тянули истлевшие руки к бочонку.

Черные пальцы пробивались из земли и терялись средь густой полыни и низкой жирной крапивы, которая растет лишь в особенных местах.

Варг скинул плащ, поставив на один угол его череп, другой придавив турьим рогом. Сам же стал в центре и, выбив из бочонка пробку, щедро плеснул на землю черным пивом, смешанным с густой сладкой кровью.

Ждать пришлось недолго.

— Дрянной из тебя пивовар, — сказала Рейса-Рова, появляясь из темноты. Ехала тихо, опасливо. Лишь позвякивали железные удила, да костяные колокольчики, вплетенные в конскую гриву по особому случаю.

Змеиный хвост обвивал плечи, и яд сочился не в чашу, но стекал по белым рукам Ровы, падал на землю, оставляя глубокие ожоги.

— …пенье птицы, лунный свет, крик лисицы, лютик-цвет, южный ветер, цвет зари, хвост пиявки, хрюк свиньи, почку ивы, блеск звезды, желтизну от череды… — она перечисляла ингредиенты голосом Моссакеринген и лицо ее примерила.

Варг стиснул зубы.

— А ты только и умеешь, что кровь лить. Не в ней дело.

Копыта коня хрустели по мертвым пальцам.

— Кровь — это всего-навсего кровь, мальчик. Выходи. Ты же здесь. Я слышу… они слышат.

Лай несся издалека, со всех сторон сразу, оглушая, побуждая бежать, спасаться от неудержимой стаи. Но Варг устоял. Псы заткнулись. Они упали на брюхо, поползли, оставляя на земле глубокие борозды. Розовые языки их лизали землю, силясь подобрать пролитое, все, до капли.

— Что тебе надо, Варг? — она глядела на неразумных своих детей сверху, глядела с печалью, не имея сил остановить их. — Я нарушила равновесие? Нейтралитет, как говорят ныне? Пускай.

Псы жрали землю, жадно, давясь корнями и костями. Они тут же выблевывали сожранное и, скуля, не в силах остановиться, принимались жрать снова.

И всадники, стоявшие за кругом, ожидавшие своего часа, волновались.

Варг поднял бочонок, потряс его, чтобы те, оголодавшие, услышали звук. А после бросил, что было силы. И хруст дерева, разрубленого мечом, стал лучшим из звуков.

— Теперь я тебя вижу, — сказала Рейса-Рова. И змеиный хвост ее взметнулся плетью.

А легкое копье из омелы вошло в правый глаз Ровы.

— Мне конь нужен, — Варг не позволил ей упасть, принял на руки, обнял и, уложив на плащ, сказал. — Извини, пожалуйста. Но мне действительно очень нужен твой конь. А тебе — покой.

Омела стремительно прорастала в тело, она пускала корни и рассыпала бисер невзрачных цветов, которые не раскрывались — лопались со влажным звуком мыльных пузырей.

Варг сдавил голову Рейса-Ровы ладонями и, склонившись к губам, выпил ее боль. А потом голова треснула. Осколки черепа рассекли цепи, отпуская свиту.

Эхо грозы пролетело над местом, пригрозило молнией, но не ударило.

— Эй вы! — Варг поднялся. Колени его дрожали, а на шее вздулись жилы, точно на плечи его упала немалая тяжесть. — Вы все! Вы свободны! Идите!