Владетель Ниффльхейма (СИ) - Демина Карина - Страница 5

Но вот не думалось. Просто совершенно не думалось!

Будь здесь мама, она бы точно сказала, куда идти и что делать. Но мамы не было, поэтому Юленька сидела, разглядывала болото и жалела себя.

— Крышкина-Покрышкина, если ты отдохнула, то давай дальше двигать.

— Я же сказала: я дальше не пойду!

— Почему?

— Потому… потому что! Тут же болото! И мы утонем. Или нас сожрут. Или сначала мы утонем в болоте, а потом нас сожрут.

Болото булькнуло, соглашаясь с Юленькой.

— Нас и тут сожрать могут, — спокойно возразил Алекс, перекидывая рюкзак на другое плечо. — Было бы кому… ты лучше на небо глянь.

Юленька глянула и обомлела: каменистая поверхность собиралась складками, выпускала смолянистые нити, на которых вздувались крупные, тонкостенные шары.

Мыльные пузыри на трубочке. И снежная буря заперта в прозрачных стенах, бьется-рвется, прорывается.

Шар беззвучно лопнул, обсыпав Алекса мелкой трухой.

— Берегись! — крикнула Юленька, вскочив.

Алекс же снял пушинку с волос, понюхал, а потом и вовсе на язык положил.

— Сладкая, — сказал он и поежился. — Но все равно идти надо. Если не по болоту, то хотя бы по краю. А то мало ли…

Ветер поднялся внезапно, срывая перезревшие пузыри. Он сталкивал их друг с другом, высвобождая сладкий снег, и его становилось все больше, а опускался он все ниже, того и гляди коснется Юленькиных волос, осядет липкой сахарной ватой, которую потом не вычесать будет.

Юленьке и так с волосами тяжело! Она бы обрезала, но мама против. Мама говорит, что у девочки должна быть коса, иначе это не девочка, а недоразумение. Но мамы нет, Алекс же уходит. И Юленька вынуждена его догонять.

Она бежит по краю болота, и мерзкая жижа всхлипывает под ногами. Юленька сама готова плакать. И спеша утешить, на щеки садятся пушинки. Прилипают. Уже не сахарная вата, но мошки, живые, холодные. Юленька хочет смахнуть, но Алекс хватает за руку.

— Бежим.

Побежали. Юленька не любит бегать. И физкультуру тоже. Она устает быстро. И вообще она слабенькая — мама уверяла, что от рождения, а физрук — что от безделья. Он назвал Юленьку клушей, и конечно же потом две недели — бесконечно длинные две недели — Юленьку только так и называли.

А она не клуша! У нее просто не все получается.

— Давай, давай… — Алекс волок за собой, и Юленька бежала, хватая ртом воздух и живые снежинки. Они и вправду были сладкими, как сироп.

А кроссовки — мокрыми. И джинсы тоже. До самых колен болотом забрызгало.

— Быстрей.

Не может она быстрей! И вот-вот споткнется. Всегда спотыкается на кроссе. И сгибается от боли в боку, и бредет, лишь бы дойти до черты, стать и отдышаться.

А физрук орет. И свистит. Те же, кому повезло прибежать первыми, хихикают.

— Давай же! — кричит Алекс, и Юленька спотыкается. Падает в желтую слизь, рассаживая ладони о дно, а сверху вдруг наваливается мягкое и влажное, совсем как отсыревшее бабушкино пуховое одеяло.

— Юлька, держись!

Голос Алекса долетел издалека. А тяжесть нарастала, грозя раздавить. Уже не одеяло — мягкая лапа чудовищного зверя, который дышал в спину, и дыхание это становилось ветром.

Ее вжимало в болото. Еще немного и Юленька захлебнется. Или ее раздавят.

Прямо сейчас раздавят.

Вот сейчас.

Уже скоро.

Но тяжесть исчезла, и холодный звериный язык лишь тронул шею. А потом стало тихо-тихо, почти как прежде. Но Юленька лежала, не смея открыть глаз. Только приподнялась на локтях. С лица, с волос стекала жижа, отваливалась целыми кусками.

И выглядело это все, должно быть, мерзко.

— Крышкина-Покрышкина, — спросили ее шепотом. — Ты живая?

— Не знаю, — честно ответила Юленька, руками стряхивая слизь с одежды, с лица, с волос… Комочки расползались в пальцах, размазывались по коже, норовили забраться в рот.

— Рррра! — донеслось откуда-то издалека. — Р-ра! Ррра!

И земля под Юленькой вздрогнула.

— Отползай, — все также шепотом велел Алекс, сам пятясь назад. Он полз ловко, извиваясь совершенно по-змеиному, а вот у Юленьки снова не получалось. У нее тело нескладное. И вообще она девочка, а девочкам не положено по грязище ползать. И вообще ползать. Только разве Алексу скажешь? И тем, другим, которые рычат?

Помыться бы… или хотя бы салфетку. Лучше упаковку влажных салфеток. В Юленькиной сумке были — мама положила — но сумка осталась в другом мире. А в ней и расческа, и зеркальце, и гигиеническая помада с маслом жожоба, а еще крем увлажняющий, без которого щеки начнут шелушится, а на лбу непременно прыщи выскочат.

Юленька потрогала лоб, липкий, но гладкий.

А по миру разлились туманы, густые, как крупяная каша на молоке. И в белизне этой проступали кривые тени существ, названия которым Юленька не знала. Тени дергались, сталкиваясь друг с другом, и тогда раздавался гадкий скрежещущий звук. Еще тени рычали и прыгали, точно в пляске, и с каждым прыжком они приближались.

— Бежим? — предложила Юленька.

— Нет. Тогда точно заметят. Сюда давай.

Алекс дернул за руку, и Юленька подчинилась, втискиваясь в узкую расщелину.

— Сиди смирно.

Юленька кивнула. Они прятались за гранитным клыком, достаточно широким, чтобы скрыть их от чудовищ. Юленька сидела тихо, не дыша. Время от времени она выглядывала, дрожа от страха, холода и отвращения. Она терла-терла щеки, но лишь размазывала грязь. А вдруг та ядовита? Или аллергенна? Точно аллергенна, вон и нос чешутся, и голова тоже. Очень хотелось плакать, но Юленька изо всех сил держалась. Как знать: вдруг те уродливые существа услышат?

Чем ближе они подходили, тем огромней и ужасней становились. Кривые, ломанные, словно слепленные наспех из булыжников и обломков дерева, великаны двигались рывками, то и дело застывая в причудливых позах. И тогда раздавался рык:

— Ррра!

— Ррру!

— Рррах!

— Мамочки! Мамочки… — Юленька вцепилась во влажную косу.

— Сиди, Крышкина.

— Р-ррау! Ррра!

Юленька не сможет. Ей страшно. Сердце колотится громко. Того и гляди вовсе из груди выпрыгнет. Прямо под ноги великанов.

— Ты только глянь! — с восторгом прошептал Алекс, подвигаясь к самому краю зуба.

Ему-то хорошо. Он смелый. И вообще с ветром в голове. Юленька слышала это от классухи, но до конца не поняла, что значит с ветром. А сейчас вдруг вспомнила.

И еще вспомнила, что саму Юленьку классуха хвалила, сказала, будто бы она — всецело положительная особа. Именно так и выразилась, чем маму рассмешила. Юленьке нравилось, когда мама улыбается… где она сейчас?

— Они же… они же играют! — выдохнул Алекс, запихивая рюкзак под живот.

Баринов лег, вытянулся в норе, сунув грязные свои кроссовки Юленьке под нос.

Меж тем, грохот нарастал. Как будто надвигался поезд. Но любопытство перебороло страх, и Юленька выглянула. Всего на чуть-чуть, чтобы увидеть то, что видел Баринов. А видел он троицу гигантов, перебрасывающих друг другу шар. Его подхватывали кривыми руками, чтобы перекатить на плечо, а уже с плеча снова кинуть. Руки хлысты были неожиданно ловкими. Но шар все равно норовил выскользнуть и грохнуться.

— А еще у них голов нет, — сказала Юленька, разом успокоившись.

Ведь те, у кого нет голов, не имеют ни глаз, ни ушей. И убежать от них будет проще простого. Теоретически, как любит повторять папа.

А мама — мама-я-устала-от-твоих-фантазий — при этом повторяет, что теория с практикой расходится.

С родителями вообще все сложно.

Земля же вздрогнула в очередной раз, и Юленька с удивлением поняла, что почти и не боится уже. Она высунулась из укрытия, разглядывая чудовищ. А те, увлеченные игрой, по-прежнему ничегошеньки вокруг не замечали.

— Ррра! — взревел один, подбросив шар так высоко, что тот почти исчез во мгле.

— Рррух! — крикнули в ответ другие, растопыривая кривые руки.

Бледные тени их пролетели над Юленькой, заставляя пригнуться.

— У…

Со свистом и грохотом каменный мяч вернулся с небес. И существо, принимая удар, покачнулось. Ноги-коряжины разъехались, тело изогнулось, как будто бы костей в нем не было, и рухнуло. Шар вылетел и покатился, издавая протяжный, гулкий стон. Он пронесся рядом с клыком, с хрустом перемолов зубы поменьше и оставив четкий след-канаву.