Ушкуйники - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 7

Жрецы добавили «воздушным стрелам» скорости, но взрывная волна все равно догнала их, и какое-то время аппараты летели не прямо, а беспорядочно кувыркаясь в воздухе. Наконец воздушные судна удалось укротить, и вскоре пылающий и уходящий под воду остров – их любимая, прекрасная и несчастная родина! – остался далеко позади.

Великий Исход[6] атталантов свершился.

Глава 1. Медвежья потеха

«Славен град Великий Новгород и славны дела его!» – пели гусляры-скоморохи на новгородском Торге, насчитывавшем почти две тысячи лавок, прилавков, амбаров и прочих торговых заведений и считавшемся самым оживленным местом города. Если товары не помещались в лавках, тогда их – хлеб, дерево, лошадей и прочее – продавали где придется, на любом свободном пятачке Торга. Торговые ряды шли в глубь Ярославова дворища прямо от берега реки Волхов.

На правом берегу Волхова находилась пристань: здесь река была глубже, чем у Детинца – городской крепости, поэтому именно сюда приставали корабли с товарами, в том числе с иноземными.

Река Волхов, вытекающая из расположенного неподалеку озера Ильмень, делила Великий Новгород на две части. Правая часть, относившаяся к восточному берегу, из-за наличия на ней главного городского Торга называлась Торговой, а левая, раскинувшаяся по западному берегу, – Софийской (с тех пор, как здесь был возведен храм Святой Софии). Обе стороны соединялись между собой великим волховским мостом.

На Ярославовом дворище возвышалась «степень» – помост, вокруг которого собиралось вече: триста «золотых поясов», то есть представителей наиболее именитых новгородских семей. С этого помоста старейшины обращались с речами к народу. Рядом со «степенью» возвышалась башня с колоколом, созывавшим новгородцев на вече. В нижней части башни размещалась канцелярия: сидевшие в ней дьяки и подьячие записывали постановления веча и составляли по поручению старейшин разного рода грамоты.

Торговая сторона Новгорода делилась на два конца – Плотницкий и Словенский, и часто именовалась Словенской – по названию второго конца. Софийская сторона делилась, в свою очередь, на три конца – Наревский, Загородский и Гончарский (или Людин). Именно на Софийской стороне, прямо у начала великого моста, высились стены Детинца. Все пять концов Новгорода были обнесены крепким земляным валом с башнями и рвом. От этих ограждений простирались во все стороны многочисленные посады, монастыри и монастырские слободы.

Великий Новгород был богатым торговым городом. Путь в Гардарику через Остергард (то есть Восточный город; так называли Великий Новгород в Скандинавии) варяжские воины и купцы прознали очень давно. Новгородские купцы вели обширную торговлю с городом Висби на Готланде, а также со Швецией и Данией. Готландские купцы имели в Новгороде собственные двор и церковь; равно как и на Готланде имелись двор и церковь, принадлежавшие новгородцам. Рядом с Готским (Варяжским) двором располагался также Немецкий двор, а в Любеке, в свою очередь, проживали русские купцы из Великого Новгорода. Поскольку немецкие купцы имели привычку селиться в Новгороде либо на всю зиму, либо на лето, их сообразно этому и называли – «зимними» или «летними» гостями.

Караваны немецких торговых судов шли, как правило, под охраной военных ганзейских кораблей, ибо море кишело пиратами. По достижении через Ладожское озеро устья Волхова заморский товар перегружался из глубоко осевших под тяжестью груза крупных морских судов на более мелкие речные и сплавлялся далее уже по Волхову. В Новгороде товар выгружался и на извозчичьих телегах доставлялся к пунктам назначения. За доставку товаров к Немецкому двору извозчикам полагалось 10 кун[7] с воза, а к Готскому – 15 кун.

Немецкий двор был обнесен высокой стеной и охранялся цепными псами и немецкими стражниками. Согласно заключенному договору, новгородцы не вправе были ни строить себе дома подле Немецкого двора, ни держать поблизости свой товар. В самом дворе стояли церковь и большое здание с просторной палатой – «гридницей», где собирались иностранные купцы. В том же здании имелись отдельные спальни, а также комнаты меньших размеров для слуг. Вокруг здания были выстроены клети и амбары, куда складировались доставленные из-за моря товары. Но поскольку всякого добра привозилось такое множество, что в хозяйственных постройках оно не помещалось, приходилось сваливать его порой и в общей комнате, и даже в церкви.

– А что, брат Стоян, не пойти ли нам подхарчиться? – обратился к спутнику невзрачный с виду мужичишко, бросив в стоявший перед гуслярами берестяной короб серебряную веверицу[8].

Несмотря на невысокий рост, был он жилист, востроглаз и скор в движениях, чем изрядно напоминал хищную куницу. В отличие от стоявшего рядом с ним Стояна – рослого парня с румянцем во всю щеку, от которого за версту веяло спокойствием и далеко не юношеской мощью. Народ, толпившийся возле гусляров, при виде его кулачищ размером с кузнечный молот на всякий случай старался вести себя как можно вежливей, однако без толкотни в толпе не обходилось: новгородцы любили поглазеть на представления скитавшихся с места на место скоморохов, «людей перехожих». Те были людьми опытными, много чего знавшими и находчивыми. А главное, веселыми.

– Дело глаголишь, Носок, – одобрительно прогудел густым басом Стоян. – Со вчерашнего дня, чай, не емши.

Выбравшись из толпы зевак, приятели отправились в расположенную неподалеку от Торга, на берегу Волхова корчму, принадлежавшую корчемщику по имени Шукша. Корчма была просторной и имела одну отличительную от заведений подобного рода особенность. Уж неизвестно, кто на нее Шукшу надоумил, но он устроил в своей корчме два входа-выхода: один – со стороны Торга, второй – со стороны реки. Построил также причал для лодок, и теперь любой прибывший речным путем человек мог, не ступив ни разу на землю, пройти по дощатому настилу прямо к столу. Местные лодочники, перевозившие грузы с берега на берег, нашли сие обстоятельство весьма удобным, поэтому корчма Шукши практически никогда не пустовала.

Но мало кто ведал, что по ночам на Волхове, словно выныривая из его темных глубин, частенько появлялись ушкуи[9], с которых у корчмы торопливо сгружались разные товары, преимущественно заморского и явно краденого происхождения. Ближе к утру их забирали доверенные люди и распределяли затем по торговым рядам. Шукша имел с этих операций немалый доход, но старательно скрывал свою состоятельность. Что было несколько необычно для Великого Новгорода, ибо богатство здесь считалось сродни доблести: многие всеми способами стремились попасть в число трехсот «золотых поясов», дабы рядить-вершить общественные дела.

– Мечи на стол все, что есть! – приказал Носок разбитному парню, ходившему у Шукши в помощниках.

Помещение корчмы не страдало вычурными излишествами: грубые длинные столы, тяжелые скамьи, непритязательного вида посуда – словом, на первый взгляд здесь все было как в любом другом заведении подобного рода. Однако тесные связи новгородского купечества с иноземцами не могли не повлиять на корчемщиков, всегда державших нос по ветру, и уж тем более на ушлого Шукшу. Потому вместо хорошо утрамбованной глины под ногами у посетителей его корчмы поскрипывал дощатый пол, а в ее дальнем конце, неподалеку от прилавка, за которым хлопотал сам хозяин, возвышался, словно в каком-нибудь ливонском замке, большой камин с трубой – вещь для марта месяца, не баловавшего новгородскую землю теплом и солнечными днями, весьма полезная. Кроме того, в корчме имелись самые настоящие окна (точнее, небольшие квадратные оконца) с вставленным в них дорогим привозным стеклом, а не с натянутыми на раму бычьими пузырями. Главная же необычность заведения Шукши заключалось в отсутствии при нем постоялого двора, как то издавна практиковалось на Руси, поэтому за ночной суетой у корчмы могли наблюдать разве что бездомные псы.