Ушкуйники - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 11

Народ победнее и выглядел посерее. Особенно мужики – шапка, портки да зипун. А вот жены и дочки ремесленников запросто могли посостязаться с товарками из купеческого и боярского сословий если не дороговизной, то по крайней мере яркостью и красочностью нарядов: покрытые яркой тканью и вышитые кокошники, подшитые беличьим мехом кортели[24] из цветастого аксамита, алые суконные ферезеи с меховой оторочкой, золотые и серебряные височные кольца, подвешенные к головным уборам на разноцветных лентах…

Как и во всех русских городах, новгородский Торг состоял из рядов-улиц, коих здесь насчитывалось целых сорок три: Ветошный, Иконный, Кафтанный, Кожевный, Котельный, Красильный, Льняной, Мыльный, Овчинный, Пирожный, Рыбный, Сапожный, Серебряный, Сермяжный, Хлебный, Холщевный, Чупрунный, Шубный и другие. Некоторые ряды носили сразу несколько названий.

Главный ряд назывался Великим, но горожане чаще именовали его Сурожским. Он тянулся сначала вдоль Волхова, а от Великого моста сворачивал к Немецкому двору. Лавки Великого ряда выходили на Ярославово дворище и Вечевую площадь, где торговали богатые новгородские купцы и приезжие русские гости. Кроме рядов на Торгу имелись еще и обширные торговые площадки (Коневая, Хлебная горка), а возле церкви Иоанна Предтечи торговали прямо с рук.

Церковь Иоанна Предтечи на Опоках построил в 1127 году князь Всеволод Мстиславич, передав потом богатым новгородским купцам, торговавшим воском. Князь же вручил им и уставную грамоту, определявшую условия приема в Иванскую братчину и ее права. Вступительный взнос в братчину был довольно велик – пятьдесят гривен серебра. Но зато «пошлые» купцы – то есть уплатившие пошлину-взнос – получали впоследствии большие привилегии.

В церкви были установлены весы: только здесь разрешалось взвешивать воск и мед. Пошлина за взвешивание – «весчее» – шла в пользу братчины. Здесь же, в церкви, хранились эталоны мер: «локоть иванский», «медовый пуд», «гривенка рублевая», «скалвы (весы) вощаные». За пользование этими эталонами тоже взималась плата.

При церкви работал купеческий суд, возглавляемый тысяцким. На этом суде разбирались тяжбы и конфликты, которые возникали между новгородцами и зарубежными купцами. Нередко купцы-общинники устраивали в здании церкви пиры, и если те заканчивались дракой, тогда суд и следствие вели уже сами члены Иванской братчины.

Нужный Носку и Стояну Оружейный ряд начинался от церкви Параскевы Пятницы. Собственно, ряда как такового тут не было: подобно распадающейся на многочисленные притоки полноводной реке он делился на множество мелких торговых улочек, где сбывали свой товар разные мастера оружейного дела – седельники, шорники, бронники, лучники, тульники[25], щитники… Здесь же обосновались и мастера порочного[26] дела, и пользовавшиеся у новгородцев особым почетом и уважением ремесленники, которые изготавливали мечи, сабли, кинжалы, копья и шлемы.

Народ в оружейных рядах был степенный и обстоятельный. Как правило, практически каждый новгородец-мужчина вполне профессионально умел пользоваться оружием, досконально знал его свойства и относился к нему трепетно, если не сказать – с любовью. Поэтому приобретение меча или шлема всегда сопровождалось долгим торгом, во время которого товар осматривался очень тщательно, вплоть до мельчайшей заклепки: как-никак, а от его качества нередко зависела жизнь покупателя.

Конечно, на гривну особо не разгонишься – оружие было дорогим, но все равно Стоян и Носок успели до обедни приобрести все, что им требовалось: сабли, тегиляи[27] и щиты. Денег на харалужные копья (из вороненой стали) у них, увы, не хватило, но и приобретенные ляцкие сулицы[28] годились: они занимали мало места, что в походах на ушкуях весьма ценилось. Вместо добротных шлемов друзьям пришлось купить бумажные шапки[29], но оба утешали себя тем, что в походе смогут обзавестись оружием и защитным снаряжением гораздо лучшего качества.

Щиты достались им треугольные и подержанные: новые по той же цене найти не удалось. Такими щитами вооружались обычно рыцари-тевтонцы, и уже по внешнему их виду легко можно было определить судьбу прежних хозяев: как ни старался мастер, а всех вмятин от ударов меча и секиры замаскировать так и не смог.

А еще Стоян не удержался и, можно сказать, почти на последние деньги приобрел ослоп[30], который считал наиболее привычным и подходящим для себя оружием. С ослопом он и впрямь управлялся лучше, чем с саблей: тяжеленная дубина в его ручищах казалась игрушечной – настолько легко он ею орудовал. Когда Стоян для пробы несколько раз взмахнул ослопом, торговец поначалу укрылся на всякий случай под прилавком, а потом, вылезши оттуда, великодушно снизил цену. И долго еще провожал глазами, полными восхищения, богатырскую фигуру парня, пока тот не затерялся со своим спутником в толпе.

Осталось приобрести луки и стрелы, считавшиеся у ушкуйников едва ли не главным оружием, ведь лучники прикрывали тех, кто шел на абордаж купеческих суден. А речные разбойники испокон веков слыли меткими стрелками: с тридцати шагов попадали чуть ли не в игольное ушко, а с пятидесяти – в тончайшую щель в броне.

– Не кручинься, паря, – утешал Носок приятеля. – Все тебе будет. Знашь, кем я был, покуда в ушкуйники не подался?

– Ну?

– Луки делал. Ходил, правда, в подмастерьях, но ремесло это, уж поверь, изучил как должно. Иначе низзя было – глупых и тех, у кого руки выросли не из того места, откуда надобно, выгоняли сразу.

– А тебя-то тогда за што турнули? – посмеиваясь, спросил Стоян. – Место ведь доходное было, почетное, не каждому в жизни такая удача выпадает – обучиться столь знатному ремеслу.

– Было за што, – сухо ответил Носок. Его ответ прозвучал неожиданно грубо, и он, спохватившись, нехотя пояснил: – Да с заказчиком подрался. Совсем, гад, извел мастера придирками. Он из-за него ночами не спал.

– Эка невидаль – подрался!.. – удивился Стоян. – Быват. Ну дык народ наш отходчивый, примирились бы.

– Может, и так. Но дело-то все в том, што я его ножичком… того. Он ведь был оружный, а я – в одном токмо кожаном фартуке. В общем, не убил я ево, но кровушку пустил. А он, вишь, у князя в чести оказался. Короче, не стал я дожидаться княжеского суда.

– А-а… Ну тогда понятно…

Носок повел Стояна в посад, где жил когда-то сам и где работали ремесленники, изготавливавшие луки, стрелы и налучья. Когда они ступили на одну из узких улочек, Носок натянул вдруг шапку чуть ли не до носа и стал отворачиваться от каждого встречного.

– Ты чего? – спросил недоуменно Стоян.

– Надыть… – буркнул в ответ Носок. – Штоб не нарваться на тех, кому я бока мял.

Стоян коротко хохотнул. Он уже знал, что его приятель, несмотря на тщедушный вид, в драке становится чисто диким зверем: острым сухим кулачком способен уложить с одного удара любого верзилу.

Перебравшись через неглубокий ручей по камням, специально для того предназначенным, друзья поднялись на крутой бережок, и Носок молча указал на стоявшую на самой окраине посада, почти возле леса, старую, вернее, совсем дряхлую избу. Когда же друзья к ней приблизились, он, прежде чем постучать в покосившуюся дверь, сначала перекрестился, а затем поцеловал висевший у него на груди рядом с крестом языческий оберег.

– Ты чего? – почему-то шепотом спросил Стоян.

– Узнашь, чего, – ответил Носок, тоже понизив голос. – Ежели подвернешься деду Гудиле под горячую руку, враз поймешь, почем лихо стоит. Он хоть и стар, а бьет, как боевой жеребец посадника[31] копытом…