Крысы-могильщики - Стокер Брэм - Страница 2

Странствуя таким образом, в один прекрасный день я до­брался до окрестностей Монтруж, этого «края света» цивилизации – области настолько же мало исследованной, как и Белый Нил. Здесь обитали все парижские мусорщики, старь­евщики и тряпичники. Я решил философским взглядом оки­нуть образ их жизни, жилища и прочее в том же роде.

Работа, затеянная мною, прямо сказать была не из при­ятных и не из благородных. Но мое упрямство широко извест­но, и оно победило все. Я приступил к задуманному изучению с решительностью, которая была гораздо заметней, чем при моих предыдущих изысканиях.

И вот однажды, солнечным днем, в конце сентября, я пер­еступил порог святая царства мусора. Здесь несомненно про­живало довольно много мусорщиков, так как между высокими холмами мусора и отходов я заметил протоптанную тропинку и даже что-то вроде низких лачуг. Я медленно шел среди мусорных куч, которые возвышались тут и там, словно часо­вые.

Проходя по этой мрачной местности, я вскоре стал заме­чать за собой слежку – неясные тени перемещались за мусор­ными кучами, проявляя заметный интерес к чужаку, вторг­нувшемуся в их владения. Это место было подобно крошечной Швейцарии, где налицо перенаселение; я шел по извилистой тропинке вперед, а за мной тропинка уже занималась здеш­ними обитателями.

Наконец, я вступил в пределы, если можно так выразить­ся, города тряпичников. Тут и там виднелись хижины и ла­чуги. Совсем такие, какие можно встретить в отдаленных угол­ках Аллановых болот: запущенные строения с плетеными сте­нами, обляпанными грязью, крыши, покрытые соломой, ук­раденной из конюшен и хлевов. Это были дома, в которые не было никакого желания войти, и даже на картинах, изобра­женные в ярких акварелях, они не производили бы положи­тельного впечатления. Посреди этой убогости стояла конст­рукция – у меня язык не поворачивается назвать сие жили­щем, – ничего похожего на которую мне видеть ранее не приходилось. Это был огромный дряхлый, платяной шкаф, может быть, вынесенный в свое время из будуара Шарля Седь­мого или Генриха Второго. И в этой развалюхе жили! Дверцы его были распахнуты, и внутренняя «обстановка» просмат­ривалась очень отчетливо. В левой половине шкафа была уст­роена своего рода гостиная. Четыре фута в глубину, шесть в ширину. И в этой конуре, сидя вокруг угольной жаровни, попыхивали трубками шестеро стариков, одетых в заношен­ные мундиры солдат Первой Республики! С первого взгляда было видно, что все они принадлежали к классу никудышних людей, а проще – оборванцев. Мутные глаза и трясущиеся головы указывали на их пристрастие к полынной водке. В их изможденных блестящих взглядах застыла дремлющая злоба и жестокость, часто возникающая в похмельном состоянии. Во второй половине шкафа полки для одежды и белья сох­ранились еще с тех времен, когда шкаф использовался по прямому назначению. Правда, они были подпилены по ши­рине ровно наполовину. На них было набросано всякое тряпье и солома, и отметив под конец, что их было тоже шесть, как и стариков-солдат, можно было смело предполагать, что они служили здесь постелями. Старики – все шестеро – с любо­пытством наблюдали за мной, пока я подходил. А прибли­зившись, я заметил, что они склонили головы друг к другу и шепчутся о чем-то. Впрочем, ясно было о чем. Мне это не понравилось: местность была пустынная, а смотрели на меня ветераны зловеще. Впрочем, оснований для страха явно недо­ставало, и поэтому я бодро зашагал дальше по тропе, посте­пенно углубляясь в эту помойную Сахару. Дорога была очень извилистая, и я в буквальном смысле слова петлял. Меня поймут те, кто катался на коньках на голландских катках. Скоро мне это стало надоедать.

Я завернул за недостроенный холм мусора и лицом к лицу столкнулся с еще одним солдатом времен юного Наполеона, сидящим на небольшом стожке из прошлогодней соломы в оборванном во многих местах пальто.

– Здравствуйте! Приехали! – подшучивал я над собой вслух. – Да здесь, как я погляжу, квартируется армия Первой Республики! Вот так музей!

Проходя мимо старика, я отметил, что он даже не смотрит на меня. Его взгляд был устремлен на землю в футе от его ног. Я снова сказал вслух для себя:

– Да… Не позавидуешь их жизни. Даже любопытство уже угасло в их сердцах!

Однако пройдя несколько шагов вперед, я обернулся и убе­дился, что ветеран смотрит мне вслед и довольно подозритель­ным взглядом. Он мне не понравился так же, как и те солдаты, что сидели в шкафу. Как только я посмотрел на него, он тут же опять уронил голову и вперил мутный взгляд на свои ноги. Я, не задерживаясь там дольше, пошел вперед, думая о том, что все эти старики так похожи между собой.

Скоро я натолкнулся еще на одного старика в форме солда­та революции. Он, как и все предыдущие, сделал вид, что не заметил меня.

Тут я обратил внимание на то, что солнце потихоньку начало клониться к закату, и стал размышлять о возвраще­нии. Наконец, я повернулся, чтобы идти назад, но увидел впереди себя множество тропок, бегущих между совершенно одинаковыми курганами мусора. Я долго думал, по какой из тропок идти, но никак не мог выбрать правильный путь. Я стоял посреди этой необъятной свалки, в смущении оглядыва­ясь по сторонам и гадая, куда двинуться. Хорошо бы, конечно, было встретить кого-нибудь, кто бы подсказал дорогу. Но я больше никого не видел. В конце концов я решился продол­жать путь вперед, вдоль высоких холмов отбросов, пока не найду кого-нибудь. Кроме ветеранов…

Через две сотни ярдов мне, кажется, удалось отыскать кое-что. Это была одиноко стоявшая хибара, наподобие тех, что я уже видел здесь, но с тем, однако же, различием, что в стро­ении этом – крыша да три стены вместо четырех – жить было ни при каких условиях невозможно, и исходя из того, что я находился на свалке, я решил, что это место для сортировки мусора. В этой хибаре я и увидел древнюю старуху. «Вот кто мне укажет дорогу!» – радостно подумал я.

Старуха сидела на каком-то тюфяке неопределенных очер­таний, но при моем приближении поднялась. Я спросил ее о дороге. Она сразу же затеяла разговор, и мне пришло в голову, что здесь, в самом центре царства мусора, была сосредоточена вся история парижских тряпичников и мусорщиков. Шепе­лявившая старуха, выглядевшая самым старым жителем это­го «города», своим бормотанием подтверждала мои догадки.