Жизнь на Самоа - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 29

Это был очень интересный день. Молодой человек из Кью посвятил меня в профессиональные тайны: если цветную капусту время от времени поливать морской водой, она способна переносить любой климат. Он рассказал мне о сорте редиски, которая в поздней стадии используется как репа. Может быть, он даст мне немного семян. В лавке один индиец поделился со мной семечками индийской дыни и объяснил, как их сажать.

Моим соседом по столу был некий Дэвидсон, молодой человек очень приятной наружности и с явной примесью индийской крови. Он пытается найти для меня индийского повара. Одного он приводил перед самым моим отъездом. Повар принес превосходную рекомендацию от прежнего хозяина, у которого прослужил шесть лет, но с последнего места в Суве он был уволен, и, прежде чем договориться с ним окончательно, я хочу узнать почему. Сандерс, капитан парохода, доставившего меня сюда (он же вез Льюиса из Нумеи note 91 в Сидней), знает повара и хорошего мнения о нем. Он предложил повидать его последнего хозяина и написать мне сюда со всеми подробностями.

Напротив меня за столом в Суве сидел пожилой господин, по фамилии Харви, назвавшийся ученым, в чем у меня не было оснований сомневаться. Он рассказал мне, что приехал на Фатуну и провел там восемь месяцев в одиночестве, собирая материал для книги по истории острова, в особенности о китайцах, которые когда-то там поселились. Переписав рукопись, он передал ее на корабль и уничтожил черновики. Ответственным за судьбу рукописи был мистер Джордж Смит, кузен миссис Стивенсон, и с тех пор о его работе ни слуху ни духу, хотя прошло уже пять месяцев.

Не успел он рассказать мне эту историю, как в гостиницу вошло четверо или пятеро «белых» молодых людей простонародного вида и с грубыми манерами. На мою беду двое из них поселились в соседней с моей комнате. Ни одна из перегородок в спальнях не доходит до верху. Слышно, как человек сбрасывает с себя или натягивает простыню. В течение трех суток эти молодые люди являлись в свою комнату в полночь мертвецки пьяными. Ни бедная миссис Филлипи, моя соседка с другой стороны, ни я сама не знали покоя. На третью ночь их поведение было совсем отвратительным. Весь дом не спал из-за их рева и гогота. Я серьезно встревожилась за целость собственной головы, когда предметы, которыми они швыряли друг в друга, начали взлетать над перегородкой. Посреди этого гама я различила, что какой-то человек пытается говорить, но ему зажимают рот. Каково же было мое изумление, когда внезапно раздался его выкрик: «Ты дождешься, Харви, я назову твое настоящее имя». Наутро мы с миссис Филлипи решили уехать. Мистер Харви приходил к ней извиняться, а передо мной не извинился. Я сделала вид, что не замечаю его. Перед отъездом миссис Филлипи другой буян – жалкий, узкогрудый, чахоточного вида паренек – тоже приходил к ней с извинениями. Посреди ночного шума мне было слышно, как его приятный мелодичный смех прервался отчаянным приступом кашля. Бедняга торопит собственную беду.

Здешняя гостиница такая же, как в Суве, только устроена более по-домашнему, а еда хуже. Хозяин гостиницы – Робби, бывший капитан, – второй муж хозяйки, она же – простая, невежественная и добрая коротышка, обожающая цветы. Я забыла записать, что за столом в Суве напротив меня, рядом с Харви, сидел человек, по фамилии Коатс. У него неприятное выражение лица и язвительная усмешка. О чем бы ни шла речь, он ни с кем не соглашался. Однажды мистер Мур рассказал, как только что был свидетелем несчастного случая с каретой, и привел некоторые подробности.

– Это случилось на другом мосту, – заявил Коатс.

– Вы что, были там? – спросил мистер Мур.

– Нет, не был, но случилось это на другом мосту.

– Но я-то был там и знаю, где это случилось.

– Все равно на другом, – упорствовал Коатс, с обычной своей усмешкой, уставившись в тарелку глазами, похожими на вареный крыжовник.

В другой раз я рискнула поправить его насчет Абаианга, который он отнес к группе Каролинских островов. Он усмехнулся в тарелку и сказал, что ошибаюсь именно я. Тогда я, как мистер Мур, спросила: «Вы когда-нибудь останавливались на Абаианге?» Нет, он не останавливался, но все равно знает, где это находится, и опять лупоглазая ухмылка в тарелку.

– А я жила там, – сказала я, – и тогда это был один из островов Гилберта.

– Ну что ж, хоть я там и не бывал, но, между прочим, знаю, что он входит в состав Каролинского архипелага.

Пренеприятный, несноснейший человек с противным маленьким чубчиком на лбу, разделенным на два аккуратных завитка, и плешью во всю голову.

На второй день моего пребывания здесь ко мне на веранде подошел какой-то человек и сказал: «Рад познакомиться с вами, миссис Стивенсон, добро пожаловать в Левуку».

Я ответила какими-то нечленораздельными «э-э-э» и «м-м-м-», как обычно в такой ситуации.

– Я счастлив, – продолжал джентльмен, гнусаво растягивая слова с ужасающим американским акцентом, – я счастлив познакомиться с женой моего знаменитого соотечественника.

– Тогда вы принимаете меня за кого-то другого, – возразила я, – разве только вы шотландец, но что-то не похоже.

О нет, он имел в виду именно этого знаменитого автора, но был удивлен известием о его шотландском происхождении.

– По-видимому, вы не читали его книг, – продолжала я, – иначе вы знали бы это.

– Не могу сказать, что читал, – сказал он весело, – думаю, что скорей всего даже не видал их. Но я тот, кто вам нужен. Я старейший житель Фиджи и могу снабдить вас любой информацией об этих островах. Я могу сообщить вам всю закулисную историю здешней администрации.

Тщетно я силилась объяснить, что не нуждаюсь ни в каких сведениях. Стоит ему увидеть меня на балконе, как он летит ко мне с быстротой молнии и обрушивает на меня поток информации.

– Скажите вашему мужу, что этот остров просто позорное пятно на цивилизации.

– Я никак не могу этого сказать.

– Да вы только передайте от моего имени, от имени человека, прожившего на этих островах сорок лет, что администрация вся прогнила, прогнила, говорю я, – и т. д.

Справедливости ради должна отметить, что такое отношение к правительству кажется всеобщим. Я никогда не слыхала более дружного взрыва хохота, чем в ответ на мои слова, что наш главный судья, возможно, приехал сюда изучать систему правления.

– Сэр Джон Терстон note 92 типичный выскочка, – поведал мне сегодня некий мистер Скетчли. – Мы с ним теперь в плохих отношениях, потому что я ему прямо в глаза высказал, что он невежественный, самонадеянный, лживый хвастун.

Нетрудно поверить, что отношения у них неважные. Когда вернусь в Суву, побываю в Доме правительства и попробую составить собственное мнение. Должна быть и оборотная сторона медали.

Этот мистер Скетчли экспериментирует с табаком. Он собирается засадить несколько тысяч акров и, по-видимому, уверен в успехе. Оказывается, это он ввез страусов в Калифорнию. Мистер Скетчли сообщил мне массу ценных сведений насчет разведения какао и индийского каучука и рассказал также кое-что об изготовлении духов. Он производит впечатление способного, умного, очень энергичного человека, джентльмен и, я сказала бы, из того теста, из которого делались раньше рыцари удачи. Я возблагодарила судьбу, когда за ленчем обнаружилось, что он вытеснил несносного старого американца, который, сидя у меня под боком, так и норовил утопить меня в различных исторических подробностях. Бедный старик горящим взором следил за мной поверх вклинившихся между нами голов, по-видимому мучимый страшными опасениями, что я проникаюсь недостоверной информацией из уст чужестранца.

Снова дома. В последние дни на Фиджи я сильно болела – все горло было в нарывах. Привезла с собой четыре ящика рассады – кое-что из ботанического сада, остальное собрала для меня миссис Робби из Левуки. Кроме того, я привезла повара-индийца, по имени Абдул Раззук. Тем временем Ллойд и Стронги научили готовить слугу-туземца Талоло, так что мой изысканный повар – пятое колесо у телеги. Мистер Хаггард note 93 согласен взять его, но бедняга Абдул не хочет покидать Ваилиму, где, по его словам, совершенно счастлив, потому что остальные слуги добры к нему, а лучших хозяев нельзя и пожелать. Талоло – красивый, крепкий, всегда улыбающийся юноша, по типу напоминающий гавайца; он чуть не прыгает от радости, когда с ним заговариваешь. Приятно было увидеть, что Генри расстался с европейским костюмом и, как всякий самоанский джентльмен, носит теперь лавалава и пиджак, то есть обшитую ракушками куртку, которая надевается по вечерам.