Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Воспоминания и портреты - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Что особенно остается непривычным глазу шотландца — это местная архитектура, вид улиц и зданий, причудливый, старинный облик многих, тонкие стены и теплые цвета сверху донизу. У нас в Шотландии древних зданий гораздо меньше, особенно в сельской местности, а те, что есть, сложены из обтесанного или дикого камня. Дерево в их постройке используется скупо; оконные рамы утоплены в стене, а не установлены заподлицо, как в Англии, крыши круче, даже у фермы в холмах окажется массивный, прямоугольный, холодный и прочный вид. Английские дома в сравнении с шотландскими выглядят картонными игрушками, которые может рассеять порыв ветра. И к этому шотландцу никогда не привыкнуть. Взгляд его не может спокойно отдыхать на одном из этих кирпичных домов — штабелях кирпича, как он может назвать их, — или на одной из вытянутых в струнку улиц, он мгновенно вспоминает, где находится, и тут же мысленно переносится домой. «Это не мой дом, не так построен». И вместе с тем, возможно, дом принадлежит ему, куплен за его деньги, и ключ от двери давно отшлифован до блеска в его кармане, но шотландец никогда полностью не примет его своим воображением и не перестанет вспоминать, что в его родной стране нигде нет ни единого дома, хотя бы отдаленно напоминающего этот.

Но Англию мы считаем чужой не только из-за пейзажа или архитектуры. Состав общества, сами столпы империи удивляют нас и даже причиняют нам боль. Тупой, необразованный крестьянин, погруженный в хозяйственные заботы, грубый, дерзкий и раболепный, разительно отличается от нашего длинноногого, длинноголового, задумчивого пахаря, цитирующего Библию. Проведя неделю-другую в таком месте, как Суффолк, шотландец не может от изумления закрыть рот. Кажется невероятным, что в пределах его родного острова какой-то класс может быть так оставлен без внимания. Даже умные и образованные, которые держатся наших взглядов и разговаривают нашим языком, все же как будто держатся их как-то иначе или по другой причине, говорят обо всем с меньшим интересом и убежденностью. Первое потрясение от английского общества похоже на погружение в холодную воду. Возможно, шотландец, приезжая, ожидает слишком многого и наверняка обращает первый взгляд не туда, куда следует. Однако недовольство его определенно обосновано; определенно речи англичан зачастую недостает благородной пылкости, зачастую лучшие стороны человека в общении утаиваются, и душевной близости они избегают чуть ли не с ужасом. Шотландский крестьянин свободнее говорит о своих переживаниях. Он не станет отделываться от вас словесными увертками и шуточками; он раскроет вам свои лучшие черты как человек, интересующийся жизнью и своим главным назначением. Шотландец тщеславен, он интересуется собой и другими, стремится завоевать симпатию, представляет свои мысли и жизненный опыт в наилучшем свете. Эгоизм англичанина сдержанный. Англичанин не ищет сторонников. Он не интересуется ни Шотландией, ни шотландцами и, что является самой неприятной чертой, не пытается оправдать своего равнодушия. Дайте ему возможность и впредь быть англичанином, больше он ничего не хочет; и пока вы общаетесь с ним, он предпочитает обходиться без напоминаний о вашем более низком происхождении. По сравнению с огромным укоренившимся самодовольством его поведения тщеславие и любопытство шотландца кажутся неприятными, вульгарными и нескромными. То, что вы будете постоянно пытаться установить добрые и серьезные отношения, что будете испытывать неподдельный интерес к Джону Булю и ждать от него ответного интереса, может свидетельствовать о чем-то более ясном и живом в вашем разуме, но тем не менее это ставит вас в положение просителя и бедного родственника. Таким образом, даже низший класс образованных англичан высится над шотландцами больше, чем на голову.

Шотландская и английская молодежь в совершенно разной атмосфере начинают оглядываться вокруг, сознавать себя в жизни и набираться первых понятий, которые служат материалом будущих мыслей и в значительной степени нормой будущего поведения. Я учился в школе в обеих странах и обнаружил в ребятах Севера нечто более грубое и вместе с тем более нежное, большую сдержанность и вместе с тем большую открытость, большую отдаленность, перемежаемую минутами более тесной близости. Мальчик на Юге кажется более цельным, но менее думающим; он предается играм, словно серьезному делу, стремится в них выделиться, но дает мало воли воображению; в моем представлении этот тип остается как более чистый душой и телом, более деятельный, любитель поесть, наделенный менее романтическим восприятием жизни и будущего, более погруженным в нынешние обстоятельства. И разумеется, английские ребята прежде всего недостаточно зрелы. Соблюдение воскресенья создает ряд мрачных, возможно, полезных пауз в развитии шотландских ребят — дни полного покоя и одиночества для беспокойного разума, когда в недостатке игр и книг, в периоды зубрежки краткого катехизиса рассудок и чувства угнетают и испытывают друг друга. Типично английское воскресенье с чрезмерно обильным обедом и тяжелым желудком во второй половине дня ведет, пожалуй, к иным результатам. Шотландец чуть ли не с колыбели слышит язык метафизического богословия; и суть обеих различных систем содержится не просто формально, в первых же вопросах соперничающих катехизисов английский банально спрашивает: «Как тебя зовут?», шотландский метит в самые основы жизни, вопрошая: «Какова главная цель человека?» — и отвечает благородно, пусть и неясно: «Славить Бога и вечно любить Его». Я не хочу идеализировать краткий катехизис: но сам факт такого вопроса открывает нам, шотландцам, громадный простор для размышлений, и то, что этот вопрос адресован всем, от пэра до деревенского парня, сплачивает нас крепче. Ни у одного англичанина байроновского возраста, характера и прошлого не нашлось бы терпения для долгих теологических дискуссий, отправляясь сражаться за Грецию; но кровь безрассудного Гордона и школьные дни в Абердине сохраняют свое влияние до конца. Мы говорили о материальных условиях; нет нужды еще говорить о них: о земле, повсюду более подверженной воздействию стихий, о ветре, неизменно более шумном и холодном, о темных метельных зимах, о мрачности высоко расположенных старых каменных городов вблизи от ветреного взморья, сравнивать их с ровными улицами, теплым цветом кирпичей, причудливостью архитектуры, в окружении которой английские дети растут и осознают себя в жизни.

Когда наступает время студенчества, контраст становится еще более резким. Английский парень поступает в Оксфорд или Кембридж. Там, в идеальном мире садов, он ведет полутеатральную жизнь, его костюмируют, дисциплинируют и натаскивают прокторы. Это рассматривается не только как период образования, это плюс к тому еще и привилегия, шаг, еще больше отдаляющий его от большинства соотечественников. Шотландец в более раннем возрасте оказывается в совершенно иных условиях переполненных классов, мрачного четырехугольного двора, звона колокола, ежечасно раздающегося сквозь городской шум, чтобы вернуть его из пивной, где он обедал, или с улиц, по которым беззаботно бродил. В его студенческой жизни мало стеснений и вовсе нет навязанных аристократических замашек. Он не найдет ни спокойной группки привилегированных, усердных и культурных, ни «гнилых местечек» богемы. Все классы сидят бок о бок на истертых скамьях. Беспутный юный джентльмен в перчатках вынужден сравнивать свою образованность со знаниями простого, неотесанного парня из приходской школы. После конца семестра они расстаются, один курит сигары на курорте, другой работает в поле бок о бок с членами своей крестьянской семьи. Первый сбор студенческой группы в Шотландии — сцена любопытная и тягостная: парни только что с вересковой пустоши грудятся в неловком смущении возле печи, обеспокоенные присутствием более лощеных товарищей и боящиеся звука своих деревенских голосов. Думаю, в такие вот первые дни профессор Блэки завоевывал привязанность студентов, ободряя этих неотесанных, обидчивых ребят. Таким образом, у нас все-таки существует на занятиях здоровая демократическая атмосфера; даже когда нет дружеских чувств, постоянно существует непосредственное соседство различных классов, и когда они соперничают в учебе, умственные способности каждого ясно видны другому. После конца занятий мы, северяне, выходим свободными людьми в шумный, залитый светом уличных фонарей город. В пять часов можно видеть, как последние из нас выходят из университетских ворот в сияние магазинных витрин под бледным зеленым сиянием зимнего заката. Наша кровь горит от мороза; никакой проктор не таится в засаде, чтобы перехватить нас; покуда колокол не ударит снова, мы владыки мира; и какая-то часть нашей жизни всегда выходной, la treve de Dieu[2].

вернуться

2

передышка Господа (фр.)