Вилли с мельницы - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 3

Так жизнь шла своим чередом в маленькой горной долине, к общему удовольствию и удовлетворению всех ее обитателей, кроме одного только Вилли. Каждый отъезжающий от гостиницы экипаж, казалось, увозил с собой частицу его души; и когда кто-нибудь из путешественников шутя предлагал ему местечко в своем экипаже, мальчику стоило неимоверного труда подавить охватывавшее его всякий раз в таких случаях волнение. Но добродушные старики, его приемные родители, да и сам шутник, даже не подозревали его горя. Каждую ночь ему снилось, что смущенные слуги будят его, что у дверей его ждет роскошный экипаж, готовый увезти его далеко-далеко, на равнину. И каждую ночь видит он этот сон, и то, что поначалу было для него чистой радостью, стало мало-помалу принимать почти зловещий характер. Этот ночной призыв и ожидающий у дверей экипаж стали занимать в его воображении столь серьезное место, что он затруднялся сказать, следует ли ему радоваться этому видению или же опасаться его.

Однажды — это было, когда Вилли исполнилось уже шестнадцать лет, — в их гостиницу перед закатом солнца прибыл молодой толстяк, пожелавший здесь переночевать, а завтра ехать дальше. Он выглядел жизнерадостным человеком, с веселым приветливым взглядом и добродушной улыбкой; в руках у него были дорожная сумка и книга. Пока ему готовили обед, он прошел в беседку и расположился читать, но стал наблюдать за Вилли и настолько отвлекся от своего чтения, что даже отложил книгу в сторону. Как видно, он принадлежал к числу тех людей, которые предпочитают живую человеческую речь самым разумнейшим печатным рассуждениям, и общество живых людей — обществу людей, созданных при содействии чернил и бумаги. Вилли со своей стороны хотя и не особенно заинтересовался с первого взгляда этим приехавшим, вскоре стал находить серьезное удовольствие в беседе с ним; разговор его отличался и большим добродушием, и большим здравомыслием, и в конце концов Вилли проникся громадным уважением как к самой личности своего собеседника, так и его широкому уму и образованности. Беседа их затянулась до поздней ночи, можно сказать, даже до утра. Около двух часов после полуночи Вилли открыл молодому толстяку свою душу, он рассказал ему все, что у него было на сердце и на уме: как он стремился вырваться из этой тесной горной долины, какие блестящие мечты и надежды у него связаны с многолюдными городами там, на равнине. Какая жажда видеть все, чего он никогда не видел, мучает и томит его уже много лет.

Выслушав его, молодой человек тихонько свистнул, и затем лицо его расплылось в приятной улыбке.

— Вот что я вам скажу, мой юный друг, — заметил он, — вы, несомненно, очень любопытный маленький субъект, чтобы не сказать обидного слова «чудак»; вы желаете многого такого, чего вы никогда не получите. Право, вы сами почувствовали бы себя пристыженным, если бы знали, как юноши в тех сказочных городах, о которых вы мечтаете, все без исключения помешаны на таких же безрассудных мечтах, и изнывают в тоске по этим горам, куда они стремятся так же страстно, как вы вниз на равнину. А затем, позвольте мне сказать вам, милый друг, что все те, кто покидал эти горы и переселялся на равнину, прожив там недолгое время, начинают грустить по этим горам и вновь всей душой рвутся сюда. Там, внизу, и воздух не так чист и не так легок, как здесь, и солнце светит там не ярче, чем здесь, а что касается веселых, бодрых и нарядных людей, щеголеватых и довольных своей судьбой, то их там вовсе не так много. Но зато много там увидите людей в рубище и лохмотьях, обезображенных отвратительными пороками и страшным, гнусным развратом. Большой город — это такое место, где беднякам ужасно тяжело живется; так что небогатые люди с чуткой душой и чувствительным сердцем часто накладывают на себя руки.

— Вероятно, вы считаете меня очень наивным и простодушным, — возразил Вилли, — но, хотя я еще ни разу не покидал этой долины, я многое успел уже узнать и увидеть. Я знаю, что почти все в природе живет одно за счет другого; что рыба прячется в тине, чтобы подстерегать другую более мелкую рыбешку, с тем чтобы пожрать ее; я знаю, что пастух, несущий на своих плечах ягненка и представляющий собой такую умилительную картину, в действительности несет его домой, чтобы зарезать его себе на ужин. Я знаю, что такова жизнь. Поверьте, я отнюдь не ожидал найти там, в больших городах, одно прекрасное, о нет! Но это не смущает меня. Было время, когда я действительно думал так, но это время давно прошло! Несмотря на то, что я всю жизнь безотлучно прожил здесь, я очень многих расспрашивал обо всем, что меня интересовало, и узнал многое за эти последние годы. Во всяком случае, я узнал достаточно, чтобы навсегда излечиться от моих былых фантазий и иллюзий. Пусть так! Но неужели вы желали бы, чтобы я умер здесь, как собака на цепи у своей будки? Умер, не видав ничего из того, что может испытать и увидеть здесь, на земле, человек! Умереть, не изведав ни добра, ни зла на этом свете!.. Неужели вы могли бы пожелать мне прожить всю жизнь вот здесь, между проезжей дорогой и речкой, не сделав ни шагу в сторону от нашей мельницы, не сделав ни малейшей попытки вырваться отсюда и прожить пестро и разнообразно свою жизнь?! Нет, в таком случае лучше уж сразу умереть, чем продолжать влачить такое существование улитки!

— А между тем тысячи людей живут и умирают в таких условиях, — сказал молодой путешественник, — и считают себя вполне счастливыми.

— Ах! — воскликнул Вилли. — Если их тысячи, то почему же ни один из них не займет моего места?!..

Тем временем уже совсем стемнело; в беседке горела висячая лампа, освещавшая круглый стол, накрытый белой скатертью, и лица обоих собеседников, а над входом беседки, обвитой хмелем, его зубчатые листья на трельяже, ярко освещенные светом лампы, резко выделялись на темном фоне ночного неба. Молодой путешественник встал и, взяв Вилли под руку, вывел за собой из беседки под открытое небо.

— Скажите, смотрели вы когда-нибудь на звезды? — спросил он юношу.

— Да, часто, даже очень часто! — воскликнул Вилли.

— А знаете вы, что такое собственно эти звезды? — продолжал допрашивать молодой человек.

— У меня на этот счет являлись различные предположения, но сказать что-нибудь с полной уверенностью я не смею.

— Ну, так я скажу вам. Звезды — это миры, такие же, как и наша Земля; одни из них меньше нашей Земли, другие, и даже большинство из них, в миллион раз больше Земли; а многие мельчайшие звездочки, представляющиеся вашему невооруженному глазу едва заметными искорками, не только миры, но целые сотни миров, вращающихся один вокруг другого в беспредельном пространстве. Мы не знаем, что там происходит, в этих бесчисленных мирах; быть может, там кроется разрешение всех наших мучительных вопросов, быть может, там мы нашли бы исцеление от всех наших зол и страданий, но нам не суждено никогда добраться до них! Весь разум и все искусство наших гениальнейших инженеров-строителей не в состоянии создать такое судно или такой снаряд, который мог бы доставить нас хотя бы на ближайший к нам из этих соседних миров; а если бы даже можно было создать подобный снаряд, то целой жизни самого долголетнего из людей не хватило бы на подобное путешествие… Что бы ни случилось у нас на Земле, какие бы политические перевороты ни изменяли лица Земли, какие бы страшные сражения ни повергали в ужас и уныние народы, каких бы великих людей или незаменимых друзей мы ни потеряли, звезды по-прежнему безучастно и равнодушно продолжают светить над нами. И если бы люди собрались здесь громадной толпой в несколько сотен тысяч и стали все хором кричать что есть силы, кричать до полной хрипоты, ни один звук не долетел бы до них. И если мы взберемся на высочайшую из гор земли, мы не приблизимся к ним ни на йоту… А потому нам остается только смиренно и разумно покориться своей участи и, стоя здесь, в саду, обнажить перед ними наши головы, чтобы ласковый звездный свет упал на них, и так как моя уже начала лысеть, то вы, вероятно, увидите, что она немного засветится в темноте. И вот, я думаю, это все, чего мы с вами можем добиться или чего мы можем достигнуть в наших сношениях с Арктуром и Альдебараном. В сущности, это даже много меньше, чем мышь по отношению к горе. Вы поняли, конечно, значение этой притчи? — добавил он, положив руку на плечо Вилли. — Это, конечно, не логический вывод, но часто такая притча или басня несравненно более убедительна.