Счастливый билет - Грэхем Линн - Страница 18

— Ты куда? — Она разглядывала его, нахмурившись, повыше натянув одеяло, не в силах поверить, что он уже опять от нее уходит. Переспал с ней и все? Больше ему нет дела до нее?

Наварр схватил с пола свое полотенце, а вместе с ним то, что принял на смятую денежную купюру, предположив, что она выпала из кармана Тоуни. Он разгладил бумажку, чтобы отдать ее девушке, и тут краем глаза заметил на ней собственное имя.

— «Если вы позвоните… Информация о Наварре Казьере дорого стоит».

Тоуни, ахнув, вскочила и кинулась к нему:

— Отдай!

С застывшим лицом Наварр скомкал бумажку и бросил ее Тоуни.

— Черт подери! Какую информацию обо мне ты собираешься продать? — вкрадчиво поинтересовался он.

У Тоуни перехватило дыхание. Как он может задавать ей такие вопросы всего через пару минут после их близости? Он думает, что она способна продать конфиденциальную информацию о нем журналистам? Тот факт, что Наварр все еще столь низкого мнения о ее морали и нравственности, стал для Тоуни серьезным ударом.

— Новость о том, что я выкупил корпорацию Сэма Коултера, уже опубликована в вечерних газетах, так что тут ты опоздала, — язвительно заметил Наварр, неторопливо повязывая полотенце вокруг бедер. — Что еще у тебя есть на продажу?

Тоуни глубоко вдохнула:

— Например, история о том, каков ты в постели. Знаешь, обычная ерунда, которую несут, когда пишут о связях со знаменитостями. Как ты обращался со мной как с принцессой, надел мне на палец кольцо, переспал со мной, а потом тебе стало скучно и ты меня бросил.

Недвижимый как бронзовая статуя, Наварр окинул ее презрительным взглядом:

— Ты подписала соглашение о неразглашении.

— Да, знаю, но чутье мне подсказывает — ты не потащишь меня в суд, если я расскажу всему миру, что ты можешь делать это по пять раз за ночь! — бросила в ответ Тоуни, намеренно низведя их разговор до уровня банальной вульгарности, чтобы он не догадался, как ранил ее чувства.

Наварр с трудом сдерживался, так ему были противны ее слова.

— И ты еще должен мне предоставить доказательство того, что ты стер запись моей так называемой кражи с той камеры.

Его губы изогнулись в усмешке.

— Не было никакой камеры и записи. Это была маленькая невинная ложь, чтобы ты хорошо себя вела.

— Какой же ты безжалостный подонок, — дрожащим голосом сказала Тоуни, злясь на себя за то, как легко она попалась на его удочку. И почему она тогда сразу не потребовала, чтобы он показал ей запись?

— Зато тебе не пришлось отвечать перед законом за кражу, — без колебаний напомнил Наварр.

— И ты об этом никогда не забудешь, да? — Хотя она и так уже знала ответ. В глазах Наварра Казьера она всегда будет воровкой и женщиной, которую можно купить за вполне определенную цену.

— Ты не передумаешь насчет того, чтобы рассказывать газетчикам о романе со знаменитостью? — резко спросил Наварр.

— Извини, нет… Я хочу мои пять минут славы. Желаю тебе благополучно доехать домой, — легко сказала Тоуни.

— Ты хороша в постели, — холодно выдохнул Наварр, а потом дверь за ним наконец захлопнулась.

Тоуни было ясно, что она совершила большую ошибку, снова занявшись с ним любовью. Она так ругала себя, что всю ночь глаз не сомкнула. Около семи она услышала, как Жак пришел за чемоданами хозяина, а потом как Наварр вышел из номера. И только тогда, убедившись, что он ушел, она выглянула из комнаты, бледная, с кругами под глазами. И была поражена до глубины души, когда увидела на столе рядом со своим сотовым чек на ту сумму, которую он пообещал ей заплатить. Может, он так показывает, что, в отличие от нее, всегда выполняет свои обещания? В восемь часов принесли завтрак, который он для нее заказал, — много самой разной еды, так, как она любила. Но есть Тоуни не могла, у нее в горле словно застрял ком, в животе все переворачивалось. В конце концов она все-таки сунула чек в сумочку. Ну не могла же она его там оставить? А еще она упаковала в дизайнерские чемоданы платья, которые он ей купил. Покидая номер, Тоуни мечтала только об одном — больше не видеть Наварра Казьера.

Глава 8

— Если Тоуни не скажет ему правду в ближайшее время, я сделаю это за нее, — заявил Сергиос Демонидес, глядя, как его свояченица играет в мячик на солнце с его старшими детьми.

Тоуни была от природы такая стройная, что в купальнике округлость ее живота была сильно заметна.

— Мы не можем так вмешиваться в ее жизнь, — яростно заспорила с ним его жена Би. — Он сделал ей больно. Ей нужно время, чтобы привыкнуть к такому развитию событий…

— Сколько времени? Она что, собирается ждать рождения ребенка и только потом скажет Наварру, что он его отец? Человек имеет право знать, что у него будет ребенок, до его рождения. Не может быть, чтобы он оказался таким же безответственным, как она…

— Она не безответственная! — Би взяла на руки их младшую дочь. — Просто Тоуни очень независимая. Ты хоть знаешь, сколько я ее уговаривала приехать к нам сюда на праздники?

Тоуни чувствовала, что сестра с мужем разговаривают о ней. И почему Сергиос считает своим долгом решать проблему ее беременности? Но в остальном неделя отдыха на острове Орестос, принадлежащем Сергиосу, была просто роскошной. Когда она улетала, в Лондоне было холодно и ветрено. И завтра она вернется туда, к плохой погоде и своей весьма заурядной работе официантки. И все же неделя, проведенная с сестрой и ее семьей, помогла ей восстановить душевное равновесие.

— Я даже думать не хочу о том, что ты опять будешь работать допоздна. Надо было тебе здесь больше отдыхать, — вздохнув, сказала Би Тоуни тем вечером, когда они сидели вместе на террасе и смотрели, как солнце заходит за горизонт. — А еще тебе надо было сказать Наварру, что ты беременна, когда он звонил пару месяцев назад.

— Но ведь результат первого теста, который я сделала, был отрицательным! — напомнила Тоуни. — Ты всерьез полагаешь, что мне надо было ему перезвонить через три недели и сказать, что я ошиблась?

— Да, — твердо сказала Би. — Это и его ребенок тоже. И тебе надо с этим как-то разобраться. Чем дольше ты тянешь, тем больше все усложняешь.

У Тоуни на глаза навернулись слезы. Она отвернулась, не желая показывать бурные эмоции, которые так легко выплескивались наружу с тех пор, как она забеременела. Она была на четырнадцатой неделе, ее живот округлился, а груди стали чуть ли не вдвое больше. Она чувствовала себя такой уязвимой, теряя контроль над своим телом и всей своей жизнью. Слишком хорошо она помнила рассказы матери о том, с каким презрением отнесся ее отец к новости о зачатии нежеланного ребенка. Тоуни вся съежилась при мысли о разговоре на ту же тему с человеком, который и так уже невесть в чем ее подозревает.

— Я знаю, что Наварр сделал тебе больно, — с грустью пробормотала ее сводная сестра. — И все-таки ты должна ему сказать.

— Случилось так, что я ужасно им увлеклась, — признала Тоуни, и Би тут же с молчаливым пониманием взяла ее за руку. — Я никогда не думала, что могу испытывать к мужчине такие чувства, и он исчез из моей жизни прежде, чем я успела понять, как много он для меня значит. Но я ничего не могла сделать, чтобы упрочить наши отношения…

— А может, тебе просто спокойно с ним поговорить? — предложила Би. — Это было бы хорошим началом.

Тоуни не могла этого сделать. Как станет она разговаривать с мужчиной, который почти наверняка захочет, чтобы она сделала аборт? И она решила отправить ему вечером сообщение, избавив, таким образом, их обоих от необходимости встречаться и смотреть в глаза друг другу.

«Первый тест, который я сделала, был ошибочным. Я на четырнадцатой неделе, — проинформировала она его, а потом добавила на случай, если у него вдруг останутся какие-то сомнения: — Ребенок твой».

Тоуни быстро нажала кнопку «Отправить» — прежде, чем успела передумать, и заснула, успокаивая себя тем, что наконец-то сделала то, что должна была.