Северное сияние - Пулман Филип - Страница 19

Пантелеймон, сидя на бортике ванны, пытался обернуться золотистым тамарином и корчил Лире уморительные рожи, за что немедленно был засунут в мыльную воду. Внезапно девочку пронзила одна мысль: веритометр! Она же бросила пальтишко в комнате, совсем позабыв, что в кармане его лежит предмет, который магистр велел никому не показывать. Никому, вспомнила вдруг она, это значит, и миссис Кольтер.

И что же ей делать? Кого ей слушать? Миссис Кольтер была так добра, так мила, так необыкновенно умна… А магистр? Она же своими глазами видела, как он пытался отравить дядю Азриела! Так на чьей же она стороне?

Наскоро вытершись, Лира бросилась в гостиную, где на кресле по-прежнему лежало ее пальтишко, лежало в точности так, как она его оставила.

— Ну, — спросила миссис Кольтер, грациозно входя в комнату, — готова? Тогда я приглашаю тебя отобедать в Королевском Институте Арктических Исследований. И, поскольку практически все сотрудники этого института мужчины, то у меня, как у единственной или почти единственной дамы, должны быть небольшие привилегии, как ты считаешь?

Двадцать минут спустя, после чудесной прогулки, они сидели за покрытым белоснежной скатертью столом в просторном банкетном зале Королевского Института Арктических Исследований и ели нежнейшую телячью печенку.

— Телячья печенка, — говорила миссис Кольтер, поднося ко рту серебряную вилку, — это очень питательно. Моржовую печень мне тоже доводилось едать. А вот медвежья… Представляешь, ни один человек, даже если он умирает с голоду во льдах Арктики, не станет есть медвежью печень. А знаешь почему? Это смертельный яд. Одного кусочка достаточно, чтобы человек умер в страшных мучениях, причем за считанные минуты.

В зале они были не одни. Миссис Кольтер обратила Лирино внимание на некоторых из присутствующих.

— Вон, видишь, за тем столиком сидит пожилой джентльмен в красном галстуке? Это полковник Карборн, который совершил полет над Северным полюсом на аэростате. А вон тот высокий возле окна — это тоже профессор. Его зовут Сломанная Стрела.

— Какое смешное имя! Он скраелинг, да?

— Да. Это он составил карту течений Великого Северного Океана.

Расширенными от любопытства глазами Лира смотрела на всех этих великих мужей, которые равно сочетали в себе больших ученых и отважных исследователей. Профессор Сломанная Стрела наверняка все до тонкостей знал о том, почему нельзя есть медвежью печень. А вот знал ли это библиотекарь колледжа Вод Иорданских — это, прямо скажем, вопрос.

После обеда миссис Кольтер показала Лире институтский музей, где в витринах были выставлены уникальные экспонаты, связанные с историей освоения Арктики. Затаив дыхание, Лира переходила от одной реликвии к другой: вот гарпун, которым был убит легендарный кит Гримссдур; вот испещренный загадочными письменами камень, который сжимал в окоченевших пальцах погибший полярный исследователь лорд Рух, когда поисковая партия отыскала наконец его палатку, вот огниво капитана Хадсона, оно было с ним во время экспедиции к Земле Ван Тирена. И о каждом из них миссис Кольтер могла говорить часами, а Лира слушала, и сердце ее учащенно билось, ибо его переполняло благоговейное восхищение перед отвагой и мужеством этих славных сынов Англии.

А потом наступил черед похода по магазинам.

Этот пестрый, ни на что не похожий день преподносил Лире один сюрприз за другим, но самые упоительные восторги она испытала в магазинах. Бог ты мой, входить в нарядные просторные залы, где так много восхитительных платьев, и можно померить любое, а потом еще вдосталь покрутиться перед зеркалами. А то, что одежде, оказывается, полагается быть красивой, это как?

В Оксфорде Лириным гардеробом ведала экономка миссис Лонсдейл, большинство платьев приходилось за кем-то донашивать, и все они были изрядно застиранными и штопаными-перештопаными. В тех редких случаях, когда Лире вдруг покупали что-нибудь новое, то выбирали прежде всего ноское и немаркое. Никому и в голову не приходило, что можно взять и купить что-нибудь красивое или, наконец, спросить Лиру, чего бы ей самой хотелось.

Сейчас все было по-другому. Миссис Кольтер что-то деликатно советовала, что-то настоятельно рекомендовала и щедрой рукой оплачивала Лирин выбор.

У девочки пылали щеки и возбужденно блестели глаза, а голова чуть кружилась от усталости. Миссис Кольтер распорядилась, чтобы все их покупки, за исключением, может быть, двух-трех мелочей, были доставлены на дом, потому что эти свертки, объяснила дама приказчику, они намерены забрать сразу.

Потом неторопливая прогулка по городу, возвращение домой и душистая ванна с пеной. Миссис Кольтер помогла Лире вымыть голову, но делала это совсем не так, как экономка Лонсдейл. Та нещадно терла и трепала волосы, а все движения миссис Кольтер были очень нежными и осторожными. Изнемогающий от любопытства Пантелеймон полез было подглядывать, но прекрасная дама так строго на него посмотрела, что он мигом присмирел и стыдливо отвернулся, беря пример с золотистого тамарина. Впервые он отвел от Лиры глаза; впервые у Лиры появились от него какие-то женские секреты.

И вот после блаженства в ванне — стакан горячего молока, чай с травами, а потом — новая ночная рубашка, такая мягенькая, в мелкие-мелкие цветочки, а по подолу — фестончики, да к ней еще новые тапочки, нежно-голубые, а внутри мех, и, наконец, в кровать!

Ах, эта дивная кровать! Такая мягкая, с прелестной яндарической лампой на ночном столике. А до чего хороша комната! Какие восхитительные шкафчики, и туалетный столик, и комод для белья, где завтра она разложит свои обновки. А какой ковер, не прикроватный коврик, а огромный ковер на полу! А какие занавески на окнах — все в звездочках, полумесяцах, планетах. Лира лежала среди всего этого великолепия, слишком уставшая, чтобы взять и заснуть, слишком потрясенная всем происшедшим, чтобы задавать какие-нибудь вопросы.

Миссис Кольтер пропела нежное: «Спокойной ночи, дорогая!» — и прикрыла за собой дверь. Пантелеймон бесцеремонно дернул Лиру за волосы, она слабо отмахнулась, но он не отставал:

— Где это?

Лира мгновенно поняла, что он имеет в виду. Ее старое пальтишко висело в гардеробе на плечиках, значит, на цыпочках к шкафу и пулей в кровать, прижимая к груди загадочный подарок магистра. И вот она уже сидит по-турецки, Пантелеймон пристроился рядом, и в неярком свете ночника оба, не дыша, смотрят на то, что же скрывает черная бархатная тряпица.

— Ты запомнил, как эта штука называется? — выдохнула Лира.

— Какой-то веритометр.

Слово звучало непонятно, да и вещица была диковинная. Хрустальная полусфера в центре переливалась разноцветными огнями. Искусно выполненный медный корпус удивительно напоминал компас или очень большие карманные часы, потому что сквозь хрусталь были прекрасно видны стрелки, но указывали они не на цифры. Вдоль внешнего края веритометра шла череда миниатюрных изображений, искусно выполненных тончайшей колонковой кисточкой на желтоватых пластинках слоновой кости. Лира медленно поворачивала в руках циферблат, завороженно разглядывая картинки: якорь, увенчанные черепом песочные часы, бык, улей, — всего тридцать шесть рисунков. Знать бы еще, что они означают!

— Гляди, тут колесико, — вывернулся из-под ее локтя Пантелеймон. — Покрути, а?

На самом деле таких колесиков с насечкой веритометр имел целых три, каждое заставляло двигаться по циферблату одну из трех стрелок. Таким образом, можно было установить стрелку против любого изображения: поворот колесика, легкий щелчок — и вот она показывает точно в центр картинки и больше уже не двигается. Но стрелок-то было не три, а четыре. Четвертая — длинная тоненькая иголочка, сделанная из более тусклого металла, непрерывно колебалась и зафиксировать ее в определенном положении не было ни какой возможности.

— Магистр сказал, что это измерительный прибор, — сказал умный Пантелеймон, — вроде градусника. Помнишь, нам в храмине капеллан показывал?

— Это-то я понимаю, — отмахнулась Лира, — но что он измеряет-то?