Остров Голосов - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 2

Как только листья загорелись, колдун выскочил из круга, как олень, и начал бегать по берегу, точно выкупавшаяся собака. Бегая, он хватал раковины, и Кеоле казалось, что они сверкали, когда он брал их в руки. Листья горели ярким пламенем, быстро пожиравшим их. У Кеолы осталась только одна горсть, а колдун убежал очень далеко.

— Назад, — крикнул Кеола, — назад! Листья скоро догорят!

Каламак вернулся. Если раньше он бежал, то теперь летел. Но как ни быстро он бежал, листья горели еще быстрее. Пламя почти погасло, когда колдун одним махом запрыгнул на циновку. Ветер, произведенный его прыжком, потушил огонь, и тотчас исчезли и берега, и солнце, и море, и они снова очутились в сумерках гостиной, и снова были встряхнуты и ослеплены, а на циновке между ними лежала груда сверкающих долларов. Кеола подбежал к окну — на волнах качался пароход.

В тот же вечер Каламак отвел зятя в сторону и дал ему пять долларов.

— Если ты умный человек, Кеола (в чем я сомневаюсь), то ты подумаешь, что заснул сегодня после обеда на веранде и видел сон, — сказал он. — Я сам говорить много не люблю и помощников держу с короткой памятью.

Ничего другого не сказал Каламак и больше об этом деле не вспоминал, но оно засело в голове Кеолы. Если он и прежде был ленив, то теперь вообще ничего не делал.

«Зачем мне работать, — рассуждал он, — если у меня есть тесть, делающий доллары из раковин?»

Свои деньги он израсходовал на одежду, о чем почти тут же пожалел.

«Лучше бы было купить концертино1 , — какое-никакое, а развлечение», — подумал он и рассердился на Каламака.

«Песья душа у этого человека, — размышлял он. — Может, когда хочет, собирать доллары на берегу, а меня заставляет горевать о концертино! Ну, берегись! Я не ребенок, я такой же ловкач, как и он, и знаю его тайну».

Он сказал об этом своей жене Леуа и пожаловался на поведение ее отца.

— Лучше бы оставить отца в покое. Он слишком опасен, чтобы идти ему наперекор, — сказала Леуа.

— Я его не боюсь! — воскликнул Кеола и щелкнул пальцами. — Я его прижму! Я из него могу сделать все что захочу! — И он рассказал Леуа всю историю.

— Делай как хочешь, — сказала она, — но если ты вздумаешь противиться отцу, то, наверное, о тебе ничего больше не услышат. Подумай о тех, кто исчез навсегда: вспомни Уа — он был знатным человеком, членом представительного собрания, каждый год ездил в Гонолулу, а от него не осталось ни косточки, ни волоска; вспомни Камау, исхудавшего так, что жена поднимала его одной рукой. Кеола, ты младенец в руках моего отца: он возьмет тебя двумя пальцами и съест, как креветку.

В действительности Кеола боялся Каламака, но был тщеславен, и слова жены только разожгли его.

— Отлично! Если ты такого мнения обо мне, я тебе докажу, как сильно ты ошибаешься! — сказал он и прямо прошел к тестю, сидевшему в гостиной.

— Мне хочется иметь концертино, Каламак, — сказал он.

— В самом деле? — спросил тот.

— Да, и скажу откровенно, что рассчитываю получить его, — ответил Кеола. — Человек, собирающий доллары на берегу, может, разумеется, купить зятю концертино.

— Я понятия не имел, что ты так умен, — сказал колдун. — Я считал тебя робким, бесполезным малым. Право, не могу даже выразить, как я доволен, что ошибся. Я начинаю думать, что могу найти помощника и наследника своего трудного дела. Концертино? Ты получишь лучшее концертино в Гонолулу. Сегодня вечером, как только стемнеет, мы отправимся за деньгами.

— Опять на тот берег? — спросил Кеола.

— Нет-нет! — возразил Каламак. — Тебе надо будет получше узнать мои тайны. В прошлый раз я научил тебя собирать раковины, а теперь научу ловить рыбу. Хватит у тебя сил спустить на воду шлюпку Пиля?

— А почему бы не взять вашу? — сказал Кеола. — Ведь она уже на плаву.

— У меня есть причина, которой ты не поймешь до завтра, — сказал Каламак. — Шлюпка Пиля самая подходящая для моих целей. Итак, будь, пожалуйста, здесь, когда стемнеет, а пока пусть это дело останется между нами. Посвящать в него семью нет никакой необходимости.

Мед не мог быть слаще голоса Каламака, и Кеола с трудом сдерживал свое удовольствие.

«Я мог бы получить концертино несколько недель назад, — думал он, — и для этого ничего не требовалось, кроме небольшой смелости».

Леуа он застал плачущей и чуть было не сказал ей, что все обошлось благополучно.

«Нет, — подумал он, — подожду, пока не буду иметь возможность показать ей концертино. Посмотрим, что скажет девочка тогда. Поймет, быть может, и запомнит, что у ее мужа есть голова на плечах».

Как только стемнело, тесть и зять спустили на воду шлюпку Пиля и подняли парус. Волнение на море было сильное, ветер дул с подветренной стороны, шлюпка шла легко и быстро, разрезая волны. У колдуна был с собой фонарь; он зажег его и держал в руке за кольцо. Оба они сидели, курили сигары, которые Каламак всегда имел в запасе, и дружески беседовали о магии; о больших деньгах, которые они могут добыть при занятии ей; о том, что они купят во-первых, что во-вторых. Каламак разговаривал с Кеолой, как отец.

Потом он осмотрелся вокруг, взглянул на звезды, оглянулся на остров, находившийся тремя частями под водой, и стал размышлять вслух.

— Взгляни, — сказал он, — Молокай уже далеко позади нас, а Мауи похож на облачко. По положению звезд я знаю, что приехал куда надо. Эта часть океана называется Морем Мертвецов. Здесь оно страшно глубоко, и все дно его покрыто человеческими костями, а во впадинах обитают боги и духи. Течение направлено к северу и чересчур сильно даже для акулы, а если сбросить человека, оно унесет его, как дикий конь, в беспредельный океан. Его немедленно захватывают водовороты, и человек идет ко дну, где кости его смешиваются с костями его предшественников, а боги уничтожают душу.

Ужас охватил Кеолу при этих словах. Взглянув на колдуна, он заметил при свете звезд и фонаря, что лицо у того как будто меняется.

— Что с тобой? — тревожно вскрикнул Кеола.

— Со мной ничего, а вот кое-кому другому придется плохо, — ответил колдун.

Говоря это, он перехватил фонарь другою рукою и… Что это? Он стал тащить палец из кольца, но палец застрял, кольцо лопнуло, а рука стала в три раза больше.

Тут Кеола взвизгнул и закрыл лицо руками.

Каламак поднял фонарь.

— Посмотри-ка мне в лицо! — сказал он.

Голова его стала величиной с бочонок, а он все продолжал расти, как горное облако. Кеола сидел перед ним и визжал, а шлюпка неслась по морю.

— Что ты думаешь теперь насчет концертино? — спросил колдун. — Может быть, лучше иметь флейту? Нет? Это хорошо, потому что я не люблю видеть непостоянство в моей семье! Но я начинаю думать, что мне лучше будет отделаться от этой дрянной шлюпки, потому что объем мой необычайно увеличился, и если не принять мер предосторожности, то мы немедленно перевернемся.

С этими словами он свесил ноги за борт, причем мгновенно стал выше раз в тридцать-сорок, и опустился в морскую глубину. Вода покрывала его до подмышек, голова и плечи поднялись наподобие острова, и волны, ударяя его в грудь, разбивались, как об утес. Шлюпка продолжала идти к северу; но колдун протянул руку, схватил планшир2 и выломал борт, как какой-нибудь сухарь. Кеола полетел в море, а обломки шлюпки колдун забросил за несколько миль.

— Извини, что беру с собой фонарь, — сказал колдун. — Мне долго придется идти вброд, земля далеко, почва неровна, а под ногами я ощущаю кости.

Он повернулся и пошел огромными шагами. Кеола, погружаясь в промежуток между двумя волнами, терял его из виду, но, поднимаясь на гребень волны, видел, как тот шагает, держа фонарь высоко над головой, и как разбиваются о него волны.

С тех самых пор как острова впервые поднялись из моря, не было человека, напуганного сильнее Кеолы. Он плыл, но плыл, как щенок, который плывет неизвестно куда, когда его бросят в воду, чтобы утопить. Он ни о чем не мог думать, кроме огромного роста колдуна, о его большущей, как гора, голове, его плечах величиной с остров и о волнах, которые тщетно били по нему. Вспомнил он и о концертино, и стыдно ему стало; а как подумал о костях мертвецов, так задрожал от страха.