История одной лжи - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 4

С этого он и начал. Он рассказывал о том, как встретил Адмирала, когда последний рисовал в кафе, и как вдохновение настолько овладело им, что он не мог дождаться прихода домой, чтобы перенести свою идею на полотно; как его идея нашла свое отражение в поющем петухе и двух курицах, клюющих зерно; как они (Дик и ван Тромп) познакомились однажды и в тот же вечер обедали вместе; как он (Адмирал) подал милостыню нищему; с каким чувством он говорил о своей крошке дочери; как он занял денег, чтобы послать ей куклу (поступок, достойный Ньютона, так как ей было тогда 19 лет); о том, что у него — нет, не прекрасная — исключительная — да, Дик мог смело это сказать — совершенно исключительная внешность; что он носил башмаки на шнуровках и черную блузу свободного покроя и т. д. и т. п. И он сам удивлялся тому, как мало нужно было привирать. В конце концов, люди преувеличивают трудности жизни. Немного умения управлять рулем, легкий поворот вправо, влево, при наличии доброго желания слушателя — и нет предела его разыгравшейся фантазии. По временам появление мисс Мак-Глехен в гостиной охлаждало его пыл, и тогда взятая на себя миссия казалась ему чрезвычайно трудной. Но при виде Эстер, которая вся превратилась в слух и внимание, он изощрялся все больше и больше, и поток его красноречия не иссякал.

— Ах, — сказала она, — как приятно слышать все это. Вы не представляете себе, как моя тетка ограничена и религиозна. Она не может понять жизнь художника, но это меня не пугает. Я ведь дочь художника, — с достоинством добавила она.

Эти слова вознаградили его за ложь. Ведь, в конце концов, он не так уж грубо ее обманул, ведь ложь бывает иногда необходимой. И не должно ли поддержать в сердце дочери доверие к ее отцу, что, быть может, осчастливит ее. Возможно, что им руководили и другие мотивы — малодушие, эгоистическое желание понравиться, — но бедный Дик был ведь только человеком.

ГЛАВА IV. Эстер в роли дочери

Месяц спустя Дик и Эстер встретились.

Вокруг щебетали птички и жужжали насекомые; новая встреча не походила на прежние. Дик схватил ее в свои объятия, и губы их слились в продолжительном поцелуе. Затем он отстранил ее, и они стали пристально смотреть друг другу в глаза.

— Эстер, — произнес он (и каким голосом! ).

— Дик!

— Дорогая!

Тесно прижавшись друг к другу, они пошли гулять. Солнце, птицы, легкий ветерок, пробегающий по деревьям, прикосновения, взгляды — все это лишало их рассудка, наполняя ликованием их сердца. Тропинка, по которой они шли, завела их в сосновый лес, усеянный кустарником и черникой. Дик, усадив ее на этот прекрасный ковер, не без серьезности начал:

— Эстер, я должен тебе сообщить что-то важное. Ты знаешь, что мой отец богат, и, вероятно, считает, что теперь, когда мы любим друг друга, мы должны пожениться. Но я боюсь, дорогая, что нам долго придется ждать и мы должны запастись терпением.

— У меня хватит терпения, — сказала она. — У меня есть все, что я хочу. С тобой и с твоими рассказами об отце мне так хорошо, а ожидание так приятно, что я могу ждать всю жизнь.

При упоминании об Адмирале сердце Дика сжалось.

— Выслушай меня, — продолжал он, — я должен был бы тебе рассказать прежде, но содрогался при одной мысли об этом, и если бы была хоть малейшая возможность, я бы и сейчас тебе об этом не говорил. Мы с отцом почти не разговариваем.

— «С отцом»? — повторила она, бледнея.

— Тебе это может показаться странным, но я не считаю себя виноватым, я расскажу тебе, как это случилось. Милая, ты не понимаешь, ты не знаешь, как тяжело, когда тебя упрекают ежедневно в отсутствии сообразительности, как тяжелы ежедневные мелкие несправедливости в детстве, в юности и даже сейчас. Ведь это отравляет существование, оно преследует, как кошмар, пока не начнешь ненавидеть сам вид человека, которого ты любишь и который все-таки является твоим отцом. Короче говоря, Эстер, ты не знаешь, что значит иметь отца, и поэтому ты ослеплена.

— Да, — протянула она задумчиво, — ты думаешь, что мне легко с моим отцом? Я не так уж счастлива, в конце концов, ты забываешь, что я его не знаю. Это ты его знаешь, он скорее твой отец, чем мой. — При этом она взяла его за руку.

Сердце Дика похолодело.

— Но я так страдаю за тебя, — продолжала она, — это все должно быть так грустно и тяжело.

— Ты меня плохо понимаешь, — с негодованием сказал Дик, — мой отец

— лучший из людей, он достойнее меня во сто раз, но он не понимает меня и не может понять.

На минуту наступило молчание.

— Дик, — начала она снова, — я хочу просить тебя о маленьком одолжении, это первое с того момента, как ты мне сказал о своей любви. Можно ли мне видеть твоего отца? Посмотреть на него, хоть издали, чтобы он не заметил меня.

— К чему? — спросил Дик.

— Это моя фантазия, ты забываешь, что, когда речь идет об отцах, я становлюсь романтичной.

Этого было вполне достаточно для Дика. Он поспешно согласился, повел ее по боковой дорожке и усадил в кустарник, откуда она могла наблюдать, как сквайр возвращается к обеду. Они просидели молча, держась за руки, в течение приблизительно получаса. Наконец в отдалении послышался топот копыт, ворота парка с шумом открылись, и показался мистер Нэсби, сгорбленный, с мрачным желчным лицом, утомленный от верховой езды. Эстер тотчас же узнала его: она часто встречала его прежде, хотя, безразличная ко всему тому, что не относилось к ее любви, никогда не интересовалась тем, кто он такой. Теперь она узнала его и нашла, что он постарел на десять лет, обрюзг, и что лицо его выражает безысходное горе.

— О Дик, Дик, — проговорила она.

Слезы потекли по ее лицу, и она упала в его объятия. В тот вечер они возвращались домой, преисполненные любви и добрых намерений.

Дик всеми силами старался вернуть расположение своего отца, убедить его в своем уважении к нему и привязанности, уничтожить брешь, разделяющую их сердца. Но, увы, сквайр был нездоров и брюзжал, его удручала отчужденность Дика, которую он сам вызвал, и теперь своим ворчаньем и холодностью он отстранял все попытки Дика к примирению, а его негодование все росло.

ГЛАВА V. Блудный отец возвращается домой

Это случилось во вторник. В следующий же четверг, когда Дик вышел на свидание раньше обыкновенного и шел по направлению к коттеджу, он испугался, встретив на тропинке даму из Таймбери, которая имела облик мисс Мак-Глехен. Старуха сделала вид, что не замечает его. Ее глаза были полны слез, на лице была написана забота об узлах, которые она несла. Он остановился и подумал, что бы это могло предвещать. День был так прекрасен, что он даже не мог предположить что-нибудь недоброе. Все-таки что-то случилось в коттедже, и, по-видимому, значительное, потому-то мисс Мак-Глехен и пустилась в путь со своим небольшим имуществом, которое заключалось в нескольких коричневых свертках. Вид старой девы говорил о том, что она выдержала жаркую битву и потерпела поражение. Неужели дом был закрыт и для него? Неужели Эстер одна, покинута? Или, быть может, появился новый покровитель из европейских миллионеров? Любовь часто порождает ненависть к близким родственникам любимых. В таком состоянии он продолжал идти. Его беспокойство возрастало с каждым шагом. Войдя в сад, он услышал голос и вновь остановился, уже не сомневаясь, что стряслось какое-то несчастье.

Гром грянул — Адмирал был здесь.

Дик хотел было ускользнуть, охваченный ужасом этого момента, но Эстер, видя его нерешительность, ободряюще взглянула на него. В одно мгновение она очутилась подле него, довольная, сгорая от нетерпения сообщить ему новости, радуясь его смущению, находясь в состоянии упоения, которое не поддается описанию. Она дотронулась до него кончиками пальцев (стараясь выиграть время), притянула его к себе, затем, втолкнув его в комнату, поставила его лицом к лицу с мистером ван Тромпом, одетым в костюм из французского вельвета, с огромным прыщом на носу. Затем, так как это был предел возможной радости, Эстер выбежала из комнаты.