Черная стрела - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 29

– Это просто поговорка моряков, Лоулесс, и в ней не больше смысла, чем в свисте ветра, – сказал Дик и рассмеялся. – Но как наши дела? Верно ли мы идем? Доберемся ли мы до гавани?

– Мастер Шелтон, – ответил Лоулесс, – я был монахом и благодарю за это свою судьбу. Был воином, был вором, был моряком. Много сменил я одежд, и умереть мне хотелось бы в монашеской рясе, а не в просмоленной куртке моряка. А почему? По двум очень важным причинам: во-первых, я не хочу умереть внезапно, без покаяния, а во-вторых, мне страшна эта соленая лужа у меня под ногами! – И Лоулесс топнул ногой. – Но, – продолжал он, – если сегодня ночью я не умру смертью моряка, я поставлю высокую свечу пречистой деве.

– Неужели наше дело так плохо? – спросил Дик.

– Очень плохо, – ответил бродяга. – Разве вы не чувствуете, как медленно и тяжело движется «Добрая Надежда» по волнам? Разве вы не слышите, как в трюме плещется вода? «Добрая Надежда» и теперь уже почти не слушается руля. А вот увидите, что будет с ней, когда воды в трюме станет больше: она либо пойдет на дно, как камень, либо разобьется о береговые скалы.

– Ты говоришь бесстрашно, – сказал Дик. – Разве ты не боишься?

– Мастер, – ответил Лоулесс, – на моей душе много грехов: я беглый монах, я вор, я совершил множество преступлений. С таким грузом опасно умирать. И все-таки, мастер Шелтон, как это ни удивительно, я не теряю надежды. И если мне суждено утонуть, я утону с ясным взором, и рука моя перед смертью не дрогнет.

Дик ничего не ответил, но мужество старого бродяги глубоко потрясло его. Опасаясь, как бы Лоулесс опять не подвергся насилию, он отправился разыскивать троих воинов, на которых можно положиться. На палубе, беспрестанно поливаемой водой, почти никого не было. От воды и от жестокого зимнего ветра люди укрылись в трюме среди бочонков с вином; трюм озаряли два качающихся фонаря.

Горстка разбойников и воинов щедро угощала друг друга гасконским вином Арблестера. Но «Добрая Надежда» продолжала мчаться по волнам, поднимая то нос, то корму, то взлетая в воздух, то опускаясь в белую пену, и с каждой минутой пирующих становилось все меньше. Одни перевязывали свои раны, а другие – таких было большинство – лежали на полу, в воде, замученные морской болезнью, и стонали.

Гриншив, Кьюкоу и молодой парень из отряда лорда Фоксгэма, на ум и храбрость которого Дик уже давно обратил внимание, были еще способны понимать приказания и повиноваться. Дик назначил их телохранителями рулевого. В последний раз взглянув на черное небо и черное море, он спустился в каюту, куда слуги лорда Фоксгэма отнесли своего господина.

Глава VI

«Добрая надежда»

(окончание)

Стоны раненого барона смешивались с воем корабельной собаки. Грустила ли несчастная собака по своим друзьям, разлученным с нею, или чуяла, что кораблю грозит опасность, но вой ее, звучавший, как сигнал бедствия, был так громок, что даже грохот волн и свист ветра не могли заглушить его. Суеверным людям этот вой казался погребальным плачем по «Доброй Надежде».

Лорд Фоксгэм лежал на койке, на меховой своей мантии. Перед образом богоматери горела лампадка, и при тусклом ее свете Дик увидел, как бледно лицо раненого и как глубоко ввалились его глаза.

– Я тяжело ранен, – сказал лорд. – Подойдите ко мне поближе, молодой Шелтон. Пусть будет возле меня хоть один человек благородного происхождения, ибо я всю жизнь прожил в богатстве и в роскоши, и мне так грустно сознавать, что я ранен в жалкой потасовке и умираю на грязном, холодном корабле, в море, среди воров и холопов.

– Милорд, – сказал Дик, – я молю святых исцелить вашу рану и помочь вам благополучно добраться до берега.

– Благополучно добраться до берега? – переспросил лорд. – Разве вы не уверены в том, что мы доберемся благополучно?

– Корабль движется с трудом, море свирепо и бурно, – ответил мальчик. – И человек, стоящий у руля, сказал мне, что только в случае необыкновенной удачи мы доберемся до берега живыми.

– А! – угрюмо воскликнул барон. – Вот при каких ужасных муках моей душе придется расставаться с телом! Сэр, молите бога даровать вам трудную жизнь, – тогда вам легче будет умирать. Жизнь баловала меня, а умереть мне суждено среди мук и несчастий! Однако перед смертью мне еще предстоит совершить одно дело, не терпящее отлагательства. Нет ли у нас на корабле священника?

– Нет, – ответил Дик.

– Так займемся моими земными делами, – сказал лорд Фоксгэм. – Надеюсь, после моей смерти вы будете столь же верным моим другом, сколь учтивым врагом вы были при моей жизни. Я умираю в тяжелую годину для меня, для Англии и для всех тех, кто следовал за мной. Моими воинами командует Хэмли – тот самый, который был вашим соперником. Они условились собраться в длинном зале Холивуда. Вот этот перстень с моей руки будет служить доказательством, что вы действительно выполняете мои поручения. Кроме того, я напишу Хэмли несколько слов и попрошу его уступить вам девушку. Но будете ли вы мне повиноваться, этого я не знаю.

– А что вы собираетесь мне приказать, милорд? – спросил Дик.

– Приказать?.. – повторил барон и нерешительно взглянул на Дика. – Скажите, вы сторонник Ланкастера или Йорка? – спросил он наконец.

– Мне стыдно признаться, – ответил Дик, – но я и сам не знаю. Впрочем, я служу у Эллиса Дэкуорта, а Эллис Дэкуорт стоит за Йоркский дом. Выходит, что и я сторонник Йоркского дома.

– Это хорошо, – сказал лорд, – это превосходно! Если бы вы оказались сторонником Ланкастеров, я не знал бы, что мне делать. Но раз вы стоите за Йорк, так слушайте меня. Я прибыл в Шорби, чтобы наблюдать за собравшимися здесь лордами, пока мой благородный молодой господин, Ричард Глостерский,[14] собирает силы, готовясь напасть на них и рассеять. Я добыл сведения о численности вражеской армии, о расстановке заградительных отрядов, о расположении неприятельских войск; эти сведения я должен передать у креста святой Невесты возле леса. Явиться на это свидание мне не удастся, и я обращаюсь к вам с просьбой: окажите мне любезность, явитесь туда вместо меня. И пусть ни радость, ни боль, ни буря, ни рана, ни чума не задержат вас! Будьте у назначенного места в назначенное время, ибо от этого зависит благо Англии.

– Даю вам твердое обещание исполнить вашу волю, – сказал Дик. – Я сделаю все, что будет в моих силах.

– Мне нравится ваш ответ, – сказал раненый. – Герцог даст вам новые приказания, и, если вы исполните их разумно и охотно, ваше будущее обеспечено. Пододвиньте ко мне лампаду, я хочу написать письмо.

Он написал два письма. На одном он сделал надпись:

«Высокочтимому моему родичу, сэру Джону Хэмли»; на другом не надписал ничего.

– Это письмо герцогу, – сказал он. – Пароль «Англия и Эдуард», а отзыв – «Англия и Йорк».

– А что будет с Джоанной, милорд? – спросил Дик.

– Джоанну добывайте сами, как умеете, – ответил барон. – В обоих этих письмах я пишу, что хочу выдать ее за вас, но добывать ее вам придется самому, мой мальчик. Я, как вы видите, пытался добыть ее, но заплатил за это жизнью. Большего не мог бы сделать ни один человек.

Раненый быстро слабел. Дик, спрятав на груди драгоценные письма, пожелал ему бодрости и вышел из каюты.

Начинался рассвет, холодный и пасмурный. Временами налетали снежные шквалы. Недалеко от «Доброй Надежды» тянулся скалистый берег, изрезанный песчаными бухтами, а вдали поднимались вершины тэнстоллских холмов, поросшие лесом. Ветер немного поутих, море тоже слегка успокоилось, но корабль сидел глубоко в воде и с трудом поднимался на волнах.

Лоулесс по-прежнему стоял у руля. Все обитатели судна столпились на палубе и с побледневшими лицами разглядывали негостеприимный берег.

– Мы доберемся до берега? – спросил Дик.

– Да, – сказал Лоулесс, – если прежде не попадем на дно.

При этих словах корабль с таким трудом вскарабкался на волну и вода в трюме заклокотала так громко, что Дик невольно схватил рулевого за руку.