Черная стрела - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 18

– Я от всей души хочу поверить вам, сэр Дэниэл, – сказал он. – Убедите меня, что вы не принимали участия в убийстве моего отца.

– Удовлетворит ли тебя мое честное слово, Дик? – спросил рыцарь.

– Да, – ответил мальчик.

– Даю тебе честное слово, клянусь тебе вечным блаженством моей души и тем ответом, который мне придется дать богу за все мои дела, что я ни прямо, ни косвенно не повинен в смерти твоего отца!

Он протянул Дику свою руку, и Дик пылко пожал ее. Оба они не заметили, в каком ужасе привстал со скамейки священник при этой торжественной и лживой клятве.

– Ах, – воскликнул Дик, – пусть ваше великодушие поможет вам простить меня! Какой я негодяй, что не поверил вам сразу! Но теперь уж я больше никогда не буду сомневаться в вас.

– Я прощаю тебя, Дик, – сказал сэр Дэниэл. – Ты еще не знаешь света, ты еще не знаешь, какое гнездо сплела в нем клевета.

– Я тем более достоин порицания, – прибавил Дик, – что клеветники обвиняли не столько вас, сколько сэра Оливера...

При этих словах он обернулся к священнику и вдруг оборвал свою речь на полуслове. Этот высокий, румяный, толстый, важный человек был совершенно раздавлен: румянец его исчез, руки и ноги дрожали, губы шептали молитвы. Едва Дик устремил на него взор, как он пронзительно вскрикнул и закрыл лицо руками.

Сэр Дэниэл кинулся к нему и в бешенстве схватил его за плечо. И все подозрения Дика разом проснулись снова.

– Пусть сэр Оливер тоже даст клятву, – сказал он. – Его обвиняют в убийстве моего отца.

– Он даст клятву, – сказал рыцарь.

Сэр Оливер молча замахал на него руками.

– Клянусь небом, вы дадите клятву! – закричал сэр Дэниэл вне себя от бешенства. – Клянитесь здесь, на этой книге! – продолжал он, подняв с пола упавший требник. – Что? Вы заставляете меня сомневаться в вас! Приказываю вам: клянитесь!

Но священник не мог произнести ни слова. Он одинаково боялся и сэра Дэниэла, и клятвопреступления. Ужас душил его.

В это мгновение расписное стекло высокого окна треснуло; в зал влетела черная стрела и упала на середину обеденного стола.

Сэр Оливер, громко вскрикнув, рухнул на камыш, которым усыпан был пол. А рыцарь вместе с Диком кинулся во двор, оттуда по винтовой лестнице на зубчатую башню. Все часовые были на посту. Солнце спокойно озаряло зеленые луга, над которыми кое-где возвышались купы деревьев и лесистые холмы, замыкавшие горизонт. Никого не было видно.

– Откуда прилетела стрела? – спросил рыцарь.

– Вон из той рощи, сэр Дэниэл, – ответил часовой.

Рыцарь задумался. Потом повернулся к Дику.

– Дик, – сказал он, – присмотри за этими людьми. Я поручаю их тебе. А священник либо оправдается, либо я выясню, в чем тут дело. Я начинаю разделять твои подозрения. Он даст клятву, ручаюсь тебе! А если не даст, мы докажем его виновность.

Дик ответил довольно холодно, и рыцарь, испытующе поглядев на него, поспешно вернулся в зал. Прежде всего он оглядел стрелу. Никогда еще не видел он таких стрел. Он взял ее в руки и стал вертеть; мрачный цвет ее наполнил его сердце ужасом. На ней была надпись, одно только слово: «Погребенному».

– Значит, они знают, что я дома, – проговорил он. – Погребенному! Но у них нет собаки, которая могла бы выкопать меня из могилы.

Сэр Оливер очнулся и с трудом поднялся на ноги.

– Увы, сэр Дэниэл, – простонал он, – вы дали страшную клятву! Теперь вы прокляты во веки веков!

– Да, болван, – сказал рыцарь, – я дал скверную клятву, но ты дашь клятву еще хуже. Ты поклянешься святым крестом Холивуда. Смотри же, придумай слова повнушительней. Ты дашь клятву сегодня же вечером.

– Да простит бог ваш разум! – ответил священник. – Да отвратит он ваше сердце от такого беззакония!

– Послушайте, добрейший отец, – сказал сэр Дэниэл, – если вас беспокоит ваше благочестие, мне говорить с вами не о чем. Поздненько, однако, вспомнили вы о благочестии... Но если у вас осталась хоть капля разума, слушайте меня. Этот мальчишка раздражает меня, как оса. Он мне нужен, потому что я хочу продать его брак. Но, говорю вам прямо, если он будет надоедать мне, он отправится вслед за своим отцом. Я приказал переселить его в комнату над часовней. Если вы дадите хорошую, основательную клятву в вашей невиновности, все будет хорошо, мальчик немного успокоится, и я пощажу его. Но если вы задрожите, или побледнеете, или запнетесь, он не поверит вам, и тогда он умрет. Вот о чем вам нужно думать.

– В комнату над часовней! – задыхаясь, проговорил священник.

– В ту самую, – подтвердил рыцарь. – Итак, если вы желаете спасти его, спасайте. Если же нет, будь по-вашему: убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое! Будь я человек вспыльчивый, я давно уже проткнул бы вас мечом за вашу нестерпимую трусость и глупость. Ну, сделали выбор? Отвечайте!

– Я сделал выбор, – ответил священник. – Да простит меня бог, я выбираю зло ради добра. Я дам клятву, чтобы спасти его.

– Так-то лучше! – сказал сэр Дэниэл. – Позовите его, да поскорей. Вы останетесь с ним наедине. Но я буду присматривать за вами.

Рыцарь приподнял ковер, висевший на стене, и шагнул за него. Раздался звон щелкнувшей пружины, затем скрип ступенек.

Сэр Оливер, оставшись один, испуганно поглядел на завешанную ковром стену и перекрестился с тоской и ужасом во взоре.

– Если ему придется жить в комнате над часовней, – пробормотал он, – я должен спасти его даже ценой моей души.

Три минуты спустя явился Дик, вызванный гонцом. Сэр Оливер стоял возле стола, решительный и бледный.

– Ричард Шелтон, – сказал он, – ты потребовал у меня клятвы. Это твое требование для меня оскорбительно, и я имею полное право тебе отказать. Но, помня наши прежние отношения, я смягчил свое сердце: пусть будет по-твоему. Клянусь священным крестом Холивуда, я не убивал твоего отца!

– Сэр Оливер, – ответил Дик, – прочитав первое послание Джона Мщу-за-всех, я не усомнился в вашей невиновности. Но теперь разрешите задать вам два вопроса. Вы не убивали моего отца – верю. Но, быть может, вы принимали в этом убийстве какое-нибудь косвенное участие?

– Никакого, – сказал сэр Оливер.

И вдруг он предостерегающе подмигнул Дику. И Дик понял, что этим подмигиванием он хочет сказать ему что-то такое, чего не смеет произнести вслух.

Дик взглянул на него с удивлением; потом повернулся и внимательно оглядел весь пустой зал.

– Что с вами? – спросил он.

– Ничего, – ответил священник, пытаясь придать лицу спокойное выражение. – Мне дурно, я не совсем здоров. Извини меня, Дик... мне нужно выйти... Клянусь священным крестом Холивуда, я не предавал и не убивал твоего отца! Успокойся, добрый мальчик. Прощай!

И с непривычной быстротой он вышел из зала.

Внимательный взор Дика скользил по стенам; на лице у него одно за другим отражались все противоречивые чувства: удивление, сомнение, подозрение, радость. Но мало-помалу, по мере того как ум его прояснялся, подозрения победили; скоро он был уже вполне уверен в самом худшем. Он поднял голову и вздрогнул. На ковре, закрывавшем стену, было выткано изображение дикаря-охотника. Одной рукой он держал рог, в который трубил; другой рукой он держал копье. Лицо у него было черное, потому что он изображал африканца.

Вот этот африканец и напугал Ричарда Шелтона. Солнце, ослепительно сверкавшее в окнах зала, зашло за тучку. Как раз в это мгновение огонь в камине ярко вспыхнул, озарив потолок и стены, которые до тех пор были окутаны полумраком. И вдруг черный охотник мигнул глазом, как живой; и веко у него было белое.

Дик, не отрываясь, смотрел в этот странный глаз. При свете огня он сверкал, как драгоценный камень; он был влажный, он был живой. Белое веко опять закрыло его на какую-то долю секунды и опять поднялось. Затем глаз исчез.

Никакого сомнения не оставалось: это исчез живой глаз, все время наблюдавший за ним через дырочку в ковре.

Дик мгновенно понял весь ужас своего положения. Все свидетельствовало об одном и том же: и предостережения Хэтча, и подмигиванья священника, и этот глаз, наблюдавший за ним со стены. Он понял, что его подвергли испытанию, что он выдал себя и что, если его не спасет чудо, он погиб.