Соавтор неизвестен (СИ) - "Старки" - Страница 44

Элла Геннадьевна со своего рабочего места увидела, как пьянчужка Маринка, которая безобразно мыла этаж, вышла из уборной и пошаркала в конец коридора к лестнице — видимо, к своей подружке с четвёртого этажа. Сейчас пойдут курить. Элла Геннадьевна желчно хихикнула про себя, вспомнив, что Маринка как-то изливалась своими идеями по соблазнению молоденького мэра. Секретарша стала ожидать, как этот самый мэр сейчас раздражённо вылетит из туалета. Но он, видимо, оказался сдержанней, не вылетал.

А псевдо-Маринка спокойно дошла до лестничной площадки, миновала три пролёта вниз, зашла в женский туалет, закрыла дверь на щеколду поставила ведро в угол, обтёрла тряпкой. Вытащила сумку. Сняла синий халат и повесила на крючок. Из сумки достала перчатки и уже в них открыла окно. Теперь совсем быстро: щеколда открывается, а убийца легко, как обезьяна, с подоконника перелезает на выступ здания, прикрывает раму, делает несколько осторожных шажков, держась за кровельный фартук окна, прыгает, цепляется за пожарную лестницу одной рукой и летит вниз — на аккуратный газон заднего двора «белого дома». Отряхнулся и спокойно потопал прочь, насвистывая незатейливую мелодию, которую совсем недавно напевал Андрон Горинов.

____________________

* президент Латвии.

* * «прощайте» по-чешски.

— 16 —

«Могила? Я умер? Когда успел? Он меня голым похоронил? Придурок!!! Разве голым хоронят? Фашист! Нет, у мёртвых ничего же не должно болеть. А у меня болит всё, холодно, я сырой! Хотя, с другой стороны, откуда мне знать, как там у мёртвых? Может, как раз там и есть царство боли. Нет, так нечестно. Боль наверху, боль внизу, а где её нет? Что за грохот? Черти веселятся или бог гневается? Почему же я голый?..» — Давид, видимо, не помнил того вечера и той ночи. Мысли скакали в разные стороны, наталкивались друг на друга и ни за что не хотели упорядочиться. Даже когда с большим трудом отворили двери подвальной комнатки, вырубив топором замок, так как ключ не нашли, когда в его «могилу» ворвались люди и стали орать, трогать его, он не понимал, кто это и что им надо. Он не узнавал и Сергея. А ведь именно он нашёл Давида. Интуиция или ещё что-то необъяснимое повело его вниз. Именно эту дверь из трёх запертых он приказал вырубать.

Как только начальник УВД города получил страшную, фантастическую новость о том, что практически на своём рабочем месте застрелен только что вступивший в должность мэр, он позвонил Архарову, ибо привык так делать. Матвей Григорьевич успокоил истерившего как дитя силовика и велел двигать в дом к Гориновым. Он и сам поехал туда. Около дома к ним и присоединился Сергей. Архаров сразу устремился в кабинет: вдруг у семейки шантажистов есть ещё пара-тройка документиков, которые могут причинить неудобство. А Сергею похрен на бумаги и тайны, ему нужен Давид, который отправился в этот дом ради его матери.

Когда Безуглый увидел тело Давида, он, конечно, не упал в обморок и не заголосил, как профессиональная плакальщица, он прекратил дышать. Лицо парня разбито, живот — сплошное синее пятно, на ногах кровь, на шее следы удушения и руки… кольцом содранная кожа на запястьях и кровоточащие локтевые сгибы. Давид был жив, но реагировал странно: не поворачивал головы на звук, не шевелил зрачками за движением руки. Врач «скорой» сказал, что это действие какого-то наркотика. Сергей поехал в больницу вместе с обезображенным и почти мёртвым телом. И выгнать этого серого упрямого человека из отделения было невозможно. В конце концов, после первых неотложных мероприятий: операции на руке, наложения шва у рта, антидотной терапии и вентиляции лёгких — ему разрешили остаться в комнате с потерпевшим, поставили рядом раскладушку.

На третий день Давид открыл полностью глаза и попросил пить, но никого не узнавал, равнодушно глядел в потолок. Но Сергей говорил с ним, спрашивал, баюкал как ребёнка, кормил с ложечки, менял бельё.

И только через неделю сознание и память вернулись. Это воскрешение было для Сергея испытанием покрепче горя. Облегчение и радость так шарахнули его, что он не сдержал слёз. В этот же день пришла Галина Семёновна и заменила сына на вечер и ночь, дав тому возможность поспать. Давид наслаждался рядом с этой женщиной, ведь она называла его «сынок». Она рассказывала забавные истории из детства братьев Семёна и Сергея: по всему выходило, что старший всегда был более расторопным и изворотливым, а младший — более простодушным и выносливым. А ещё Галина Семёновна — единственная, кто осмелился поговорить с Давидом о родителях. Никто никогда не затрагивал эту тему, её обходили как минное поле, видимо опасаясь, что сироту разорвёт от любого «неправильного» вопроса. Но мама Сергея не боялась, она спрашивала о всяких мелочах: какие мама любила праздники? Были ли смешные словечки у папы? Делали ли заготовки летом? Чем болела сестра? Кто повёл Давида в первый класс? Какие папа дарил маме цветы?.. Каждый вопрос раскрашивал обесцвеченные болью воспоминания и возвращал к нему жизнь.

Долгое время об Андроне не было сказано ни слова. Пока сам Давид об этом не спросил. Сергей рассказал, что Горинова убили через три часа после официального вступления в должность, что его тело нашли в туалете, рядом валялся пистолет, завёрнутый в копии финансовых документов и решение почти девятилетней давности об усыновлении Данила Павловича Борисова семьёй Гориновых. Следствие предполагает, что убийство было заказное, так как ни одного отпечатка, ни одного толкового свидетеля, оружие профессиональное, выстрел верный — один и в голову. Горинов не сопротивлялся, более того, на его лице застыла гримаса удивления — возможно, он узнал стрелявшего. Давид слушал внимательно шёпот Сергея, а потом спросил:

— Матвей Григорьевич? Как мы и хотели?

Сергей кивнул.

Сам Матвей Григорьевич зашёл в больницу только перед самой выпиской. Он сел на табуретку напротив кровати Давида и сначала долго его рассматривал. Потом сказал:

— Ты сильный и сможешь многого достигнуть. Я могу помочь. И даже хочу помочь. Могу взять тебя в семью.

— Нет. Я не хочу ничего достигать, и вашей помощи мне не надо. И семья у меня уже есть. Но я хотел бы встретиться с Ильёй. Он не приедет сюда?

— Он тут был и уже уехал. Он о тебе всё знает.

— Знает и не зашёл? Почему?

— Вам не нужно видеться. И ты не ищи его, пожалуйста. У него сейчас такое дело, что люди из прошлого ему не нужны.

— Он хотел помогать людям, мечтал придумать вакцину против рака.

— А он и помогает. Я им очень горжусь. И хотя он вакцин не изобретал, всякие злокачественные наросты он удаляет. И делает это профессионально.

Давид помолчал.

— Это сделал он? — прошептал парень, глядя прямо в глаза Архарову.

— Что ж… я пойду, — не ответил мужчина. — Обращайся, если приспичит… Да, и семья твоя новая забавная. — Он тяжело поднялся и, не поворачиваясь и не прощаясь, вышел из палаты. Вышел навсегда из жизни Давида. Ничто не заставит больше его обратиться к этому опасному человеку.

А когда Давида выписали, в небольшой квартирке у Безуглых творилось столпотворение. Понаехали москвичи — акающее писательское семейство. Семён всех перезнакомил, шутил, угощал деликатесами, рассказывал о письмах, которые присылают ему читатели: от «помогите найти сына» до «а прочитайте мой роман, он не хуже вашего». Именно Семён озвучил то, что не мог спросить Сергей:

— Не думаешь ли ты вернуться к своему настоящему имени — Данил, к своей личности? Ты же официально усыновлён, а значит, являешься единственным наследником семейки Гориновых.

— Нет. Я — Давид. Это имя принесло мне свободу. Я запутал одну вредную старуху, она ищет Данила, а натыкается на Давида, вот и не берёт меня! А от Гориновых мне ничего не нужно. Впрочем, один подарочек у меня всё-таки остался, — загадочно улыбнулся Давид.

— Кольцо? — спросил Сергей.

— Пятикаратное! Надо продать и все деньги потратить на какую-нибудь дикую глупость!

— О! В этом Серый тебе точно поможет! Он однажды весь свой гонорар знаешь на что потратил? Перечислил зоопарку на содержание белого медвежонка. Прикинь, какая глупь!