Соавтор неизвестен (СИ) - "Старки" - Страница 40

Как не огорчило его и неудачное участие в городских выборах. Когда ему прислали ксерокс давнишнего дела, он, не сомневаясь, снял свою кандидатуру. Так как чуток к знакам, осторожен, кидаться на амбразуру не его дело. Не получилось — не надо! Не нужно злить судьбу! Тем более очевидно же, что победа плывёт к младшему Горинову. Парень смышлёный, энергичный, ловкий, рисковый. Не чета своему отцу! Не шантажом держал Архарова, а личностью. Матвей Григорьевич видел в Андроне, каким бы мог стать его сын. «Пусть мальчик верховодит в городе, я не буду в обиде», — думал он, глядя на молодое лицо своего конкурента-партнёра.

Матвей Григорьевич устал от возни. После неудачи на выборах он сказал Гуле: «На покой пора старику, на пенсию!» Гуля улыбнулась, она была счастлива, что её Мотя будет дома. Он, конечно, от дел не отошёл, да и не думал отходить совсем, но всё чаще сидел в летнем домике, пил чифир и коньяк, читал глупые криминальные романы. Иногда заливисто хохотал.

— Мотя, — Гуля подошла, как всегда, бесшумно, — для тебя принесли посылку. Павел вскрыл, сказал, что безопасна. Принести?

— Неси, душа моя. И чайку!

Гуля вернулась быстро и положила на столик перед креслом вскрытый небольшой пакет. Матвей Григорьевич похрустел суставами пальцев, разминая их, и взял пакет. Внутри книга. Странная. У книги нет нормального переплёта и красочной обложки. Ещё две папки фиолетового и красного цвета. Открыл первую и удивлённо выгнул седую бровь. Пролистал. Улыбнулся. Бросил папку на пол. Открыл вторую папку. Улыбка резко сошла с его лица. Густые брови сдвинулись, дёрнулась губа.

Гуля поставила огромную кружку терпкого напитка на столик и вопросительно посмотрела на валявшуюся папку.

— На, прибери, — Матвей подал женщине красную папку и кивнул на фиолетовую. — А я почитаю!

Гуля знала, что нужно уйти и не беспокоить. Ничем.

Матвей Архаров поуютнее устроился в кресле, подложил под локоть подушечку-думку, отхлебнул чай. Открыл странную книгу. «Брат поневоле» С. Безуглый. Послюнявил палец и перелистнул на первую страницу:

« Глава 1.

В доме Голиковых никто не скандалил. Тем более с Антоном. Если он что-то решил, то так тому и быть. Этот летний день — не исключение…»

— 15 —

…

«…Бархатов читал и не мог поверить собственным глазам. В этой жалкой газетёнке, которую прикармливал Голиков, кто-то посмел запятнать его репутацию. Репутацию бандита, к которому не подкопаешься. Некий Беленький поднимал сюжет десятилетней давности, который давным-давно был всеми забыт и даже мифами не оброс. Все ростки сплетен и кривотолков были тогда уничтожены и щедро посыпаны рублёвым дождём. Эта криминальная разборка — отголосок периода первоначального накопления капиталов — покинула мир юридических действий и бездействий и покоилась совершенно в иной плоскости. В плоскости отношений Голикова и Бархатова. Это было не единственное дело, которым ленивый, но коварный мэр держал неофициального хозяина города. Михаил Георгиевич смирился с этим, так даже было удобнее, ведь покрывая убийцу, мэр города тоже становился преступником, погрязал в этой помойной яме. У них с мэром-шантажистом образовались неслабые дела на фоне такой взаимной дружбы-вражды, их связывали общие теневые деньги и откровенно уголовный бизнес. Бархатов, конечно, всегда был более силён и богат, но мирился с партнёрством Голикова, это было выгодно иметь такого «понимающего» мэра.

И вот после долгих лет такого «понимающего сотрудничества» нож в спину. Статья господина со смешной фамилией — Беленький. И в ней не только упоминание когда-то нашумевшей истории, а прямые обвинения Михаила Георгиевича в трагедии бизнесмена Ярцева и самоубийстве держателя цветочного рынка Зурабяна. Журналист предоставил цифры, назвал фамилии следователей и дознавателей, что получили «на лапу», выложил результаты экспертизы с отпечатками пальцев. Утечка информации могла быть только через единственный канал! Голиковы. Дело с этими сведениями хранилось где-то в глубине их усадьбы. Оно вдруг всплыло в самый неподходящий момент, когда началась предвыборная агитация и всё было готово к победе. Горожане должны были проголосовать за него: электорат устал от полуживого, бесполезного главы, который потихоньку впадал в старческий маразм. А другие кандидаты были «свои люди» — либо клоуны, либо очевидные слабаки, либо упёртые оппозиционеры-революционеры, которые сами боялись своих идей. С этой статьёй надежда на скорую победу полетела в тартарары.

Бархатов сразу вызвал своего верного пса Аркашу, который отвечал за безопасность местного авторитета. Приказал срочно разобраться с этим Беленьким и с его источниками. А сам метался по дому, не отвечал на звонки, психовал, пытался думать. Уже через три часа Аркаша был с докладом. Вернее, с диктофонной записью, на которой хлюпающий, шмыгающий голос журналиста вещал о том, что папку со старым уголовным делом, подозрительно закрытым и явно указывающим на преступную нечистоплотность кандидата в главы города, ему прислали по почте. Прислали и деньги, чтобы журналист не боялся. Аркаша даже принёс благоразумно сохранённый конверт, на котором стоял штамп родного города, того города, который он намеревался завоевать политически. Бархатов был в ярости: неужели у этого слизняка Голикова хватило пороху трепыхаться против него?

Но ещё через час пожаловал Антон. Михаил Георгиевич не мог не поговорить с молодым человеком. Он его любил. «Славный сынок у Голикова. Горячий, умный, в меру осторожный, в меру рисковый, удача липнет к его рукам. Да и прислушивается ко мне. Все советы ловит и впитывает, не собирается сидеть за рыхлой папенькиной спиной, — думал Бархатов. — Мой Макс был бы таким же. Если бы он был жив… Если бы он был жив…» Антон тоже видел статью в газете, поэтому прибежал к своему наставнику. Нужно было «исправлять ситуацию».

— Дядя Миша, — один на один он его называл как в детстве, — эта информация всплыла в СМИ не от нашей семьи!

— Тоша! А от кого? Твой отец единственный, кто был в курсе. Ему захотелось нае…ть своего друга? Так сейчас самый неподходящий момент, — орал Бархатов.

— Дядя Миша, выслушайте меня. Дело в том, что папка с этим документом была украдена.

— Кем? Что ты мне е…шь уши?

— Давно, больше пяти лет назад. Давидом Борковичем. Он тогда не только пистолет и деньги унёс… но и документы. Мы просто вам не говорили.

— Борковичем?.. — Михаил Георгиевич мгновенно осёкся, голос спустился в хрип. — Тем самым?

— Да. Убийцей вашего сына.

— Но… Но почему вы не сказали это?

— Думали, что всё обойдётся. Искали его.

— Но при этом продолжали меня держать на крючке! Антон… ты меня разочаровываешь. Ладно этот слизняк, но ты? Почему ты меня не предупредил?

— Я… я сам узнал об этом сегодня утром.

— Подожди. Он унёс ещё какие-то документы?

— Финансовые.

— Он ими смог воспользоваться?

— Да.

— Бл..! Антон! Значит, все ваши финансовые гарантии липа?

— Не все!

— Ты не мог не знать. Ты знал и скрывал от меня!

— Нет. Я не знал. Поверьте.

Антон что-то долго и убедительно доказывал, говорил, что дела неплохи, что они заткнут рот газетёнке, что документы-то уже «у них». Бархатов почти поверил, почти успокоился. Умел этот парень его утихомирить и умаслить. Но в груди поселился червь. Он грыз плоть, подбираясь к сердцу ближе и ближе. Имя червя было названо — Давид Боркович. Тот, кто лишил его надежды. Тот, кто отобрал не только старшего, но и младшего сына. Илья не желал возвращаться в родной город, дела было передавать некому.

Михаил Георгиевич ворочался в постели всю ночь. Мысли оплетали ему горло, душили. Он никогда не считал этого мелкого Борковича глупым и слабым. Мальчишка остался без родителей, а тут либо сдохнешь, либо выживешь и станешь сильнее. Как получилось, что он оказался в доме у Голиковых, Бархатов не совсем понял. Он предпочёл всё свалить на тупоумие Юрика. Когда бабка Боркович не взяла денег, он попросил у мэра посодействовать судьбе парнишки: сохранить квартиру, выделить компенсацию посерьёзнее, назначить какое-нибудь содержание… И это всё, что он просил! А тупой Голиков вдруг усыновил пацана, когда у того умерла и бабка. Усыновил, да ещё и терпел его выходки всё это время. Михаил Георгиевич вначале даже думал, что это такой многоходовый шантаж опять готовится, но мэр молчал, про парня не намекал. Более того, этот Давид сдружился с Илюхой, приходил домой к Бархатовым, иногда садился за их обеденный стол и даже приятельствовал с Максом. Это коробило.