Соавтор неизвестен (СИ) - "Старки" - Страница 27

— Клади его на пол, — тихо и каким-то не своим голосом распорядился охранник, а потом стал объяснять, как виноватый школьник: — Терпеть я уже не мог. Я ведь человек, хоть и на службе. А он? Человек? Теперь… уходи, беги подобру-поздорову. Только куртку свою не надевай, там передатчики, и телефон не бери… — Они стояли и тупо смотрели на лежащего жалкого, голого, окровавленного хозяина дома. Ступор был у обоих. Понятно, что Давид не ожидал такой подмоги, а охранник сам от себя не ожидал такой прыти. Действовал спонтанно — видимо, вчерашний концерт с побоями не прошёл даром. Первым выбрался из зависания Давид:

— Вам тоже нужно уходить. Вам нельзя оставаться.

— Да, ты прав… — «мил человек» неверяще смотрел на Антона, потом на свои руки, потом на Давида. — А что… что ты в сейфе искал?

— Пи-пистолет, — почти не соврал грабитель.

— И что там ещё?

— Деньги. Много.

— Чтобы смыться, хватит?

Давид пожал плечами.

— Забираем! — уже полностью перешёл на деловой тон «мил человек». Он отодвинул парня от сейфа, вытащил початую пачку пятитысячных и ещё две пачки зелёного цвета, схватил с пола рюкзак Давида и поместил их туда. Потом забрал из сейфа ещё несколько пачек, сунул к себе за пазуху и приказал: — На выход! Быстрее, пока этот не очухался!

Они перешагнули через Антона и вышли в коридор. «Мил человек» закрыл кабинет снаружи и потащил Давида вниз.

— Мне нужно позвонить! — вспомнил о Максе парень.

— Некогда.

— Там моя курточка старая!

— Наденешь куртку Голикова. Надо бежать! — И вдруг он остановился. — А тебе есть куда бежать? Потому что я тебе не помощник. Самому бы ноги унести.

— Есть куда! — уверенно ответил Давид. Он схватил куртку Антона, надел свои кроссовки, взял валяющиеся здесь же перчатки, шарф, часы. Из комнаты охраны выбежал «мил человек», он тоже что-то накидал в большую сумку, и они ринулись вон из дома. Давид напоследок даже театрально повернулся и плюнул на пол. Он был уверен, что никогда сюда больше не вернётся, и он проклинал этот дом. «День Победы… как он был от нас далёк…»

Уселись в машину «мил человека» и дали по газам.

— Куда тебя? — по-киношному жёстко спросил охранник, уже когда минут десять как ехали по городу.

— На Шевченко, там покажу.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. К Бархатовым поехал?

— Да.

— Интересный ход. Что ж… а я потом на квартиру, заберу кое-что и на поезд. Меня здесь не держит ничего. Поеду на первом же попавшемся…

— Как вас зовут? — неожиданно спросил Давид.

— Владимир меня зовут. А что ты вдруг спросил?

— Хочу знать того, кому обязан свободой. Спасибо вам.

— Я не буду сейчас придумывать всякие обоснования, не буду говорить, что пожалел тебя… Просто так получилось. Не сдержался. Поступил непрофессионально.

— Теперь будете жалеть?

— Нет. Теперь буду строить новую жизнь. И ты давай не живи старыми воспоминаниями. Всё забудь. И подальше от этих мест и от этих ублюдков. Ну… прощай? — Это они добрались до улицы Шевченко. — Я дальше не повезу тебя. Не нужно, чтобы моя машина светилась у Бархатовского дома. Так тебя быстро вычислят. Выходи! Будь счастлив.

Никаких трогательных обниманий и напутственных проникновенных речей не было. Владимир лихо развернул свою машину и исчез за поворотом, как и не было. Давид знал — он больше никогда не увидит «мил человека». Парень пошагал к дому Бархатовых. А идти нужно было далеко, на противоположный конец длиннющей улицы. Телефона не было, поэтому — пешком.

В летний домик — убежище Макса в тёплое время — он попал через знакомую лазейку в заборе, которую ему давно показал Илья. Бархатовы не имели серьёзной охраны, их отец, подобно спартанским царям, считал, что «крепость городу ни к чему, она только показывает трусость жителей и то, что им есть чего опасаться». Позиция кардинально противоположная Голиковской. Давид продрался сквозь поредевший за сентябрь, колючий и мокрый малинник и постучал в окошко домика. В нём сразу нарисовалось лицо Макса. Довольное. Возбуждённое некой личной победой. Лицо триумфатора. Он мотнул головой, дескать, дуй внутрь, и Давид «подул».

— Значит, всё получилось, солнце моё? — воскликнул Макс, как только парень показался на пороге.

— Получилось.

— Все живы?

— По-моему, да. Живы.

— Жа-а-аль… Ну, гони документики! То хоть взял? Где они лежали?

— Лежали в сейфе…

— Ого! Слава юным медвежатникам!

— И это «то» там, в первой папке, уголовное дело по убийству Ярцева, я посмотрел…

— В первой! А сколько папок?

— Три. Я взял все, другие не смотрел.

— Ты умничка. Показывай!

— Нет. Сначала то, что ты обещал. Я не верю тебе, Макс, ты уже однажды сдал меня Голиковым. И в этот раз тоже можешь так поступить. Поэтому сначала гарантии моего исчезновения, а потом бумаги.

— Угу… Утром стулья, вечером деньги… Молодец, подрос, поумнел. Но я не собирался тебе врать. Вот как ты поступишь… — Макс вытащил из кряжистого дубового комода конверт и протянул Давиду: — Это новый паспорт для тебя с новой личностью, также там триста тысяч рублей, которые ты передашь одному человеку в Екатеринбурге. Его зовут Эдуард Валентинович Грац, в конверте есть адрес. Он тебя ждёт и уже всё знает, что надо делать.

Давид заглянул в конверт. Действительно: деньги, сложенный вдвое тетрадный листок, какая-то фотография и паспорт, который он и вытащил. Открыл и с удивлением уставился на фотографию неизвестного рыжеволосого парня…

— Э-э-э? Но это не я… — разочарованно протянул Давид.

— Разумеется, что не ты! Красавец? Это какой-то парень-модель, то ли венгр, то ли поляк… Мне понравилось лицо, ты будешь им.

— Не понял… как я смогу быть им?

— Грац — пластический хирург, в конверте ещё одна фотка этого парня. Он подправит тебе лицо по ней так, чтобы никто не узнал и не нашёл. Операция будет нелегальная, поэтому опасаться огласки тебе не стоит. Грац — проверенный человек. Но! Ты и сам должен постараться. Во-первых, сегодня же пойдёшь в парикмахерскую и покрасишь волосы в рыжий цвет. Этот цвет отвлечёт внимание от твоего лица, сделает тебя приблизительно похожим на фото в паспорте. И любыми средствами ты сегодня уезжаешь в Екатеринбург. Есть ли деньги на билет?

— Деньги есть…

— Мне не звонишь, в город никогда не возвращаешься, после операции спроси у Эдуардика, как добыть другие документы — полис, страховое, аттестат… Деньги… постарайся сам надыбать. Крутись.

— Деньги есть…

— Вот и прекрасно! Как тебе такой план? Не боишься хирургов?

— Нет, не боюсь, — твёрдо ответил Давид.

— Вот и молодец! Как видишь, я свои обещания выполняю. О пути твоего побега знаю только я, даже отец не в курсе, тем более Илюха. Ему, кстати, не звони, не пиши, забудь. Если всё сегодня сделаешь быстро, уже завтра будешь на Урале, и тебя хрен кто найдёт. Даже я. А теперь…

Но Макс не успел сказать, что «теперь». Во дворе послышался шум. Заговорщики выглянули в окошко. Давид сразу отшатнулся в панике, а Макс процедил:

— Вот сволочь! Как он узнал, что ты здесь? Ты наследил?

— Нет, телефон оставил, куртку с жучками не взял, и довезли меня не до самого вашего дома, мы не останавливались, никого не видели… — шёпотом лепетал испуганный Давид, ибо к летнему домику приближался Антон. И в руке, обёрнутой в целлофановый мешок, был пистолет.

— Так, живо в ту комнату, там окно тихонько открой и пиздуй в лес, — оскалился Макс, как волк перед схваткой. Давид подхватил свой рюкзак, не забыл конверт со спасительными документами и скрылся в соседней комнате, плотно притворив дверь. Он сразу бросился к окну и успел щёлкнуть щеколдой до того, как услышал ор:

— Где он? Я знаю, что он здесь! И знаю, с чем он здесь!

— Кто? — недоумённый ответ. — И фига ли ты размахиваешь этой дурой? Обкурился, что ли?

— Не нужно песен! Сучёныш у тебя! Последний звонок с его телефона был сюда! Так что не делай изумлённые глаза!

Давид не стал дослушивать до конца, он осторожно залез на подоконник, спрыгнул в лиственную мокрую подстилку на земле, пригнулся и юркнул в малинник. Уже когда он перебирался через забор, услышал звук выстрела. Остановился. Сердце заколотилось и заныло. Что там случилось? Бежать… И он побежал через лесок, потом дворами, огородами до центра города, сначала в парикмахерскую, потом на кладбище (он чувствовал, что не может уехать, не попрощавшись с родителями), а потом и на вокзал. И только там перед кассой, он, наконец, прочитал своё новое имя…»