Криптономикон, часть 2 - Стивенсон Нил Таун - Страница 2

Гото Денго только таращит глаза в немом изумлении. Всякий раз, как он пытается загадывать больше чем на пятнадцать минут, малярия валит его на две недели, выматывая силы и мозг, так что приходится все начинать сначала. Тем не менее ему удается намыть в ручье граммов триста золота. Время от времени деревню посещают относительно светлокожие торговцы на лодках с балансирами, говорящие на совсем другом языке. Они наведываются все чаще, старейшины начинают выменивать золото на плоды бетельной пальмы, которые жуют, потому что от этого становится хорошо, и — время от времени — на бутылку рома.

Однажды Гото Денго возвращается от ручья, неся в казанке чайную ложку золота, и слышит голоса, говорящие со знакомыми переливами.

Все деревенские мужчины, человек двадцать, стоят у кокосовых пальм, руки их связаны за стволами. Некоторые мертвы, их внутренности вывалились на землю и уже черны от мух. На тех, что еще живы, отрабатывают штыковые удары десятка два тощих, озверелых японских солдат. Женщины должны бы стоять рядом и визжать, но их не видно. Наверное, они в хижинах.

Из дома, широко улыбаясь, выходит человек в лейтенантской форме. Он тряпкой вытирает кровь с члена и едва не падает, споткнувшись о мертвого ребенка.

Гото Денго роняет казан и поднимает руки.

— Я тоже японец! — кричит он, хотя в этот миг ему больше всего хочется сказать: «Я не японец».

Солдаты вздрагивают, некоторые пытаются направить винтовки в его сторону. Однако японская винтовка — жуткая штука, Длиной почти со среднего солдата и такая тяжелая, что ее здоровому-то пойди поворочай. По счастью, солдаты истощены голодом, малярией и кровавым поносом; мозг у них работает быстрее, чем руки. Раньше, чем кто-нибудь успевает пальнуть в Гото Денго, лейтенант орет: «Не стрелять!»

Долгий допрос в одной из хижин. У лейтенанта много вопросов, и каждый задается неоднократно. Повторяя вопрос в пятый или тринадцатый раз, лейтенант делает великодушное лицо, как будто дает Гото Денго шанс отказаться от прежней лжи. Гото Денго старается не слушать крики закалываемых мужчин и насилуемых женщин, а сосредоточиться на том, чтобы при каждом повторе отвечать на вопрос в одних и тех же словах.

— Ты сдался этим дикарям?

— Я был измотан и безоружен.

— Какие меры ты предпринимал, чтобы бежать?

— Я набирался сил и учился, как выжить в джунглях — что можно есть.

— В течение шести месяцев?

— Простите, господин? — Этого вопроса он раньше не слышал.

— Твой конвой потопили шесть месяцев назад.

— Не может быть.

Лейтенант делает шаг вперед и бьет его по лицу. Гото Денго не чувствует боли, но съеживается, чтобы не унизить офицера.

— Твой конвой вез подкрепление нашей дивизии! — орет лейтенант. — Ты смеешь сомневаться в моих словах?

— Смиренно прошу прощения, господин!

— Из-за того, что вы не подоспели вовремя, нам пришлось совершить ретроградный маневр[1]! Мы идем на соединение с нашими силами в Веваке!

— Так вы — авангард дивизии? — Гото Денго видел десятка два человек, от силы пару взводов.

— Мы — дивизия, — говорит офицер без всякого выражения. — Значит, еще раз: ты сдался этим дикарям?

На следующее утро они уходят из деревни, не оставив там никого живого: всех туземцев перекололи штыками или застрелили при попытке к бегству.

Он — арестант. Лейтенант решил казнить его за позорную сдачу в плен и уже вытащил меч, однако один из сержантов предложил повременить. Как ни трудно поверить, Гото Денго куда здоровее их всех, а значит, годится в качестве вьючной скотины. Казнить его можно будет после встречи со своими, при большем стечении публики. Теперь он идет посреди отряда, несвязанный, с ролью кандалов и решеток успешно справляются джунгли. На него нагрузили единственный уцелевший ручной пулемет «намбу». Пулемет такой тяжелый, что никто другой не может его нести, и такой мощный, что никто не в состоянии из него стрелять. Всякого, кто нажал бы на спусковой крючок, разнесло бы в куски, источенное джунглями мясо полетело бы с костей в стороны.

Через несколько дней Гото Денго испрашивает разрешения освоить «намбу». В ответ лейтенант избивает его — хотя так обессилен, что не может никого как следует избить. Гото Денго вынужден помогать — кричать и складываться пополам, чтобы лейтенант думал, будто нанес чувствительный удар.

Примерно раз в двое суток с рассветом обнаруживается, что на ком-то из солдат больше насекомых, чем на его товарищах. Значит, мертв. Ни лопат, ни сил, чтобы копать, нет. Покойника оставляют лежать и бредут дальше. Иногда они сбиваются с пути и приходят на то же место, к почерневшим раздувшимся трупам. Когда начинает пахнуть тухлой человечиной, становится ясно: еще один день шли зазря. Однако в целом они набирают высоту, воздух уже прохладнее. Путь преграждает увенчанный снежными шапками хребет, сбегающий прямо в море. Если верить картам лейтенанта, надо перебраться через хребет, и окажешься на японской территории.

Птицы и растения здесь другие. Однажды, когда лейтенант мочится на дерево, из кустов выбегает огромная птица, вроде страуса, только покомпактнее и более яркая. У нее красная шея и кобальтово-синяя голова, из которой, как наконечник снаряда, торчит огромная шлемовидная кость. Птица подскакивает к лейтенанту и дважды пинает того в живот, сбивая с ног, потом изгибает длинную шею, кричит ему в лицо и убегает в джунгли. Костный вырост на голове, как таран, раздвигает ветки.

Никто не успевает выстрелить в птицу: все полумертвые и к тому же еще не пришли в себя от неожиданности. Солдаты смеются. Гото Денго хохочет до слез. Лапа, видать, у птицы тяжелая, потому что лейтенант держится за живот и не поднимается.

Наконец один из сержантов перестает смеяться и направляется к бедолаге. В нескольких шагах от лейтенанта он внезапно оборачивается к остальным. Лицо ошалелое, челюсть отвисла.

Из глубоких ран в животе лейтенанта хлещет кровь. Пока остальные собираются вокруг, тело успевает обмякнуть. Они некоторое время сидят и смотрят, потом, убедившись, что лейтенант не подает признаков жизни, идут дальше. Вечером сержант показывает Гото Денго, как разобрать и почистить «намбу».

Их осталось девятнадцать, но, похоже, все, кто был предрасположен к смерти в этих условиях, уже умерли. Два, три, пять, семь дней они не теряют ни одного человека. И это несмотря на то (а может быть, благодаря тому) что поднимаются в горы. Труд адский, особенно для тяжело нагруженного Гото Денго. Однако горный воздух прогоняет болотную гниль и тушит яростный огонь малярии.

Однажды вечером они выходят на край снежного поля. Сержант приказывает выдать всем двойной рацион. Впереди вздымаются черные пики, разделенные заснеженной седловиной. Спят тесно прижавшись друг другу, и все равно некоторые просыпаются с отмороженными пальцами на ногах. Доедают последнюю провизию и начинают подъем.

Перевал почти разочаровывает своей легкостью. Ледник до того пологий, что солдаты и не замечают, как оказываются наверху, просто внезапно обнаруживают, что склон пошел вниз. Они над облаками, облака покрывают весь мир.

Пологий склон резко обрывается в пропасть. Она уходит вертикально вниз почти на тысячу футов — дальше облака, поэтому настоящую высоту не определишь. Вдоль обрыва угадывается какой-то намек на дорогу. Сначала все ново и увлекательно, потом становится однообразным, как любая местность, которой когда-либо проходили солдаты. Несколько часов спустя появляются проталины, облака уже ближе. Один солдат засыпает на ходу, спотыкается и катится по склону, временами на несколько секунд переходя в свободное падение. Когда он достигает облаков, его уже не различить.

Наконец восемнадцать спускаются во влажный туман. Каждый видит только идущего впереди, и то как серый, расплывчатый силуэт, словно ледяного демона из детских кошмаров. Повсюду торчат острые камни; тому, кто идет первым, приходится ползти практически на четвереньках.