Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Наследники Скорби - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 32


32
Изменить размер шрифта:

Парни потянулись в казематы. Ихтор же, взяв кошель с деньгами, снова вышел на раскаленный двор. Рядом с ним тут же словно из-под земли выросла знахарка — крепкая мужеподобная баба с черной полоской усов, пробивающихся над верхней губой. Узнала по коричневому облачению лекаря и подступилась с разговором.

Ихтор перебрал привезенную ею сушеницу, проверяя, должным ли образом заготовлены травы, верно ли собраны, не перепутаны ли, не осыпаются ли соцветия девятисильника, не ломаются ли стебли чистотела, не напополам ли с мхом собраны медвежьи ушки. Но собственные пальцы, что с легкостью ощупывали ломкие былинки, казались лекарю мертвыми. Не торгуясь, он заплатил за товар и махнул рукой, показывая, куда все отнести, совсем при этом забыв, что Руста, возможно, еще обнимается в лекарской кладовой со вдовушкой.

Обо всех этих мелочах обережник не думал. Хотелось ему только одного — забыться. Вычеркнуть из памяти встречу с той рыжей. Но разве ж отыщешь в Крепости покоя? Только гаркнул на квелого первогодка, развешивающего под потолком пучки полыни, как со двора опять послышались крики. На этот раз тревожные.

Подбежал Руста в напяленной наизнанку рубахе и утащил в мертвецкую. Еще один обоз привез в Цитадель не товары, а искалеченных. Здоровенный оборотень напал на купеческие подводы, когда до Крепости оставалось лишь полдня пути.

Ратоборец бился со зверем насмерть и людей отстоял, но не всех…

На оббитом железом столе мертвецкой лежало изгрызенное мальчишечье тело. Волколаком к вечеру обернется.

Отца, по-медвежьи ревущего от глухой скорби, едва утащили Дарен и Озбра. Позеленевшие выучи стояли вокруг убитого паренька, кусая губы. Одно дело — просто мертвец. Уж к такому они начали привыкать. Но совсем другое — малец, который еще вот только-только дышал, когда его с телеги снимали, на помощь надеялся. А теперь в стылом воздухе каземата остро пахнет кровью, смертью, и кажется — этот запах оседает на языке и в гортани.

Да только наука неумолима.

— Глядите, — ровно говорит Ихтор, поддевая ножом изодранную плоть с грудины, — вот тут, где следы зубов…

И показывает рваные влажно блестящие края раны.

— Плоть почернела. Вот когда почернеет — уже не помочь. Если же синий край — спасти еще можно. Как?

Кто-то из выучей, с трудом подавляя тошноту, начинает рассказывать, вспоминая недавно прочитанный свиток.

Крефф слушает, потом передает нож парню и говорит:

— Доставай сердце.

Слова скупые, движения выверенные. Все это ему привычно. И выучи, зажимающие рты ладонями, и мертвые тела на широких столах, и горе людское, и равнодушие к этому. Все привычно, да. Нет сожалений, нет горечи, только неспешная деловитость. И лишь взгляд неведомо как оказавшейся в царстве смерти Рыжки вдруг царапает душу. Зачем пришла сюда? Прежде всегда пугалась, когда от него пахло смертью и мертвечиной. Нынче же сидит на пустом столе, смотрит внимательными желтыми глазами на то непотребство, которое творят руки человека, и откуда-то во взгляде столько тоски и понимания…

— А ну, брысь! — Ихтор топает на кошку, а руки… руки режут, пилят и выворачивают нутро того, кто еще день назад был живым непоседливым мальчишкой, поехавшим в первое свое путешествие. Просто ребенок, которому не повезло встретиться с Ходящим. Будь оно все проклято…

Из мертвецкой целитель вышел обессиленным и раздавленным, словно сам был второгодком и впервые видел мертвую человеческую плоть.

Забыться б, хоть на оборот… Не вспоминать тот рыжий затылок, мелькнувший в толпе… мальчишечье нескладное тело… кричащего отца… даже рожу свою страшную… все забыть… Стать просто Ихтой, тем, кем был до появления в родной деревне креффа, до того, как стал… кем? Тем, кем стал.

Очнулся он в мыльне, стоящим над бадейкой с водой и остервенело трущимся мочалом. Казалось, все никак не удается смыть запах крови. Поэтому, лекарь плюнул, окатился с головой и пошел одеваться.

В коридорах Цитадели пахло камнем и сыростью. Тошно.

— Ну, чего ходишь, будто Встрешник тебя гоняет? — высунулась из своей каморки Нурлиса. — У-у, коновал беззаконный… Иди сюда.

Мужчина вздохнул, но все-таки зашел в душный покойчик, пригнувшись, чтобы не удариться лбом о притолоку:

— Чего тебе?

— "Чего"? — передразнила бабка. — А ничего. На вот.

И сунула в руки ему свою долбленку.

— Это что? — холодно осведомился гость.

— Роса с бузины на волколачьих слезах, — сварливо отозвалась старуха. — Пей. Да спать иди ложись. Надоел, сил нет.

А может, и правда?

И он опрокинул долбленку в себя. Выкинуть из души все, что так некстати начало в ней бродить. А назавтра будет новый день, и все печали сегодняшние покажутся блажью.

— Спасибо тебе. — Он вернул бабке ее добро. На дне еще плескалось.

— Мира в пути, — едко напутствовала его карга. — Иль довести тебя?

— Да уж дойду как-нибудь… — отозвался Ихтор и направился прочь.

По телу разлилось обжигающее тепло, в голове шумело, но ноги слушались, и он добрел до покойчика, не обстукивая плечами стены. Открыл дверь, ввалился внутрь, и тут все выпитое обрушилось разом. Целитель рухнул на скамью, потом поднял тяжелую бездумную голову и сказал кошке:

— Ты уж прости, рыжая…

Она зевнула и отвернулась.

В темноте и тишине Цитадели Ихтор уплывал в сон. Ему мерещился слабый свет лучины и казалось, он снова на далекой заимке, а где-то рядом ходит женщина с косой цвета червонного золота. Он будто слышал жужжание ее веретена и даже то, как она тихо-тихо напевает песню, которую пели его старшие сестры…

Лес шумит вековой,
шепчет тайны свои…
Ой, прядись, моя нить,
поровней, поровней.
Лес да тьма за окном
знают о моей любви,
А мое веретено
только кружится быстрей.
Милый мой, торопись,
чую я — быть беде.
Ой, прядись, моя нить,
поровней, поровней.
Тьму и лес я спрошу
о тебе: где ты, где?
А мое веретено
только кружится быстрей.
Лес шептал: берегись,
на опушке у ручья!
Ой, прядись, моя нить,
поровней, поровней.
Ждет охотник его,
ждет его западня…
А мое веретено
только кружится быстрей.
Верю я, ты сильней.
Для тебя нет преград.
Ой, прядись, моя нить,
поровней, поровней.
Тьма-сестра, лес ночной —
мне вернут тебя назад,
А мое веретено
только кружится быстрей.

Ихтор хотел открыть глаза и сказать, что она поет неправильно, в этой песне другие слова! Какие охотники, какая тьма-сестра? Он даже оторвал голову от подушки и что-то недовольно замычал, но сестра погладила его по волосам и сказала, как говорила обычно:

— Спи уж, герой…

В этот миг он понял: все это — только сон, а тишину комнаты нарушают лишь громкое урчание Рыжки да свист ветра за окном.

* * *

— Эх ты, птаха, куда забралась! Если б не волколачья тропка — и вовсе проглядел бы.

Клёна попыталась разлепить веки, но ничего не получилось. От долгого сидения в неудобной позе, от боли, тошноты, холода, голода и жажды у нее совсем не осталось сил.

Ночью разразился ураган. Девушка слышала, как падали деревья в лесу, как трещали могучие стволы, как ревел ветер. Но ее сосна стояла исполином, лишь стонала, раскачиваясь. Волки выли, вторя непогоде, и звучала в их жалобах глухая тоска, словно бы оплакивали они сгибшую деревню, растерзанных людей. Но то глупости. Выли, должно быть, от голода и досады. А потом, когда Клёна уже устала бояться, в прореху несущихся по небу туч ударила длинная кривая молния, похожая на огромную птичью лапу.