Малыш, который живет под крышей (СИ) - Волкова Дарья - Страница 27

Кира таскалась за Лексом всюду. Ее бы воля — она переехала к нему, кормила бы его завтраками и ужинами и не отпускала от себя ни на минуту. Но это были глупые девичьи мечты — как и Кира, Лекс жил с матерью, в коммуналке на Печатникова. Зато все остальное время она была с ним. В том числе и на репетициях в захудалом ДК в районе «Электросилы».

Парни в группе относились к ней снисходительно — собственно, так же, как относился к ней и сам Лекс, только она тогда этого не понимала. Она обожала Лекса, обожала его друзей, их группу, инструменты, грохот музыки, долгие репетиции, на которые она приносила пакет с пирожками. И, после, вместе с пивом пирожки стремительно уничтожались юными рокерами, под мечты и планы. Как они станут звездами. Ну, или, как минимум, взорвут «Максидром» или «Нашествие».

Единственный из группы, кто относился к Кире с искренней симпатией, был Вэнс. Точнее, Ваня Ломакин, но у всех ребят в группе были крутые прозвища. Вэнс играл на ударных и очень уважал Кирины пирожки. Именно он торчал с Кирой за установкой, пока парни в соседней комнатушке строили планы, сидя на проваленном диване — том самом, на котором потом, позже, Лекс будет торопливо стягивать с Киры одежду. Именно Вэнс научил ее стучать — потому что ему это льстило: научить кого-то тому, что умел сам. А еще Ванька был просто добрым парнем. И хвалил Киру, говорил, что у нее очень хорошее чувство ритма. Саму же Киру завораживало все это: палочки, барабаны, тарелки, педаль бас-барабана, так похожая на автомобильную педаль — к тому времени Кира уже водила машину и имела права, стараниями дяди Паши. К гитарам и клавишам Кира оказалась равнодушна, а ударная установка ееочаровала. На всей сцене, которая Кире казалась местом страшным — как это, выйти вот так вот, на вид всем? — ударная установка была раковиной, домиком. Ты вроде бы и на сцене — и сам по себе, в своей скорлупке. Стучишь себе и стучишь.

Все переменилось в один день. Тогда все рухнуло, сломалось. И сломало ее. Но тогда Кира этого еще не знала и радовалась со всеми и, больше всего — за Лекса. На них обратил внимание настоящий продюсер. У них будет через неделю прослушивание. Им нужно показать себя в самом лучшем виде. Ребята репетировали сутками напролет. Она была с ними. Киравообще все это время жила группой и Лексом. Его идеями, его мечтами. Собственная жизнь — кое-как сданные выпускные, слитые в унитаз шансы поступить в ВУЗ, скандалы с матерью — это все было лишь фоном, не слишком важным. Кому нужны эти экзамены, эти университеты, лекции, прочее скучное дерьмо, когда у нее есть Лекс? Лекс заменял Кире все.

Мать чуть ли не силком заставила Киру подать документы в библиотечный техникум, где в должности директора трудилась давняя подруга Раисы Андреевны. Киру зачислили, но онапрактически не появлялась там, первую сессию ей закрыли по большому блату, но дело явно шло к отчислению. Ей было на это совершенно плевать. Техникум библиотечный… Лекс над ней ржал. Это фуфловое образование нужно было именно матери. А самой Кире нужен был только Лекс.

За два дня до прослушивания Вэнс сломал руку — неудачно навернулся со своего боевого BMX-а. Велосипед был второй страстью Ломакина после ударной установкой. И велорампа нанесла удар по их планам. Точнее, по правой Ванькиной руке, организовав ему сложный перелом со смещением.

Лекс бесновался. Орал. Ваня смущенно гладил свой свеженький гипс — он практически удрал из больницы под расписку, но толку в этом не было — играть он все равно не мог. Сначала они хотели найти ударника со стороны, но потом Вэнс сказал одно слово: «Кирюха». Да, умеет. Да, знает все основные партии. Ну и что, что девчонка на ударных. Зато необычно.

Они попробовали. И, несмотря на то, что у Киры не с первой попытки получилось попасть в сильную долю с Рихтом, их басистом, Лекс махнул рукой, сказав: «Хуже уже не будет».

В день прослушивания Киру от волнения прошиб дикий пот, она страшно боялась подвести Лекса. Да и жара стояла для мая совершенно несвойственная. Но стучала Кира от всего сердца. Разошлись с Рихтом в полтакта — душа ушла в пятки, но, кажется, никто не заметил. Потом еще раз. Потом собралась. Лишь бы не подвести любимого.

После прослушивания у нее было мокрое все — майка, волосы, даже трусы. А Лекс вышел из здания в майское солнце и победно вскинул кулак. Сказал, что они очень понравились, но продюсеру нужно подумать и он позвонит позже.

— А еще он сказал, что девушка на ударных — это чумовая находка! — Лекс прижал ее к себе плотнее, напрочь забыв о том, как был против поначалу. — Кирыч, ты наша находка, слышишь?

Он был счастлив, и она — тоже, вместе с ним. Даже не счастлива — в эйфории. Уже представляя себе, как они будут выступать вместе — он на авансцене с микрофоном, а она в своем домике, за ударными. Правда, немного колола мысль о вине перед Вэнсом, но Кира гнала ее прочь. Тем более, врачи сказали, что Ванька играть сможет только через полгода. А через полгода… Да мало ли что через полгода.

Группа успела даже выступить один раз в клубе. Их приняли весьма тепло. А когда Рихт крикнул в микрофон: «Кирыч, жги!» перед совместной партией баса и ударных — ей показалась, что это рай. Вот такой он — рай. А вот и нет. Это был первый шаг в ад.

Лекс позвал ее одну. На тот самый проваленный диван. И сообщил, что продюсер согласился взяться за их раскрутку. При одном условии.

— Он сказал… в общем, ему нужно… — Лекс не смотрел ей в глаза. — Он сказал, что… что девчонка должна у него отсосать!

— Какая девчонка? — Кира непонимающе смотрела на любимого. Он говорил так странно и непонятно, что на грубость слов она даже не обратила внимания.

— Не тупи! — неожиданно рявкнул Лекс. — В группе одна девчонка! Берти я не считаю, хоть он и гей. Речь… — прокашлялся… — о тебе.

В тот самый момент умерла ее любовь к Лексу. Только она поняла это много позже. А тогда — просто не поверила. Что Лекс мог всерьез ей об этом сказать. Не с возмущением. Не сказал, что дал в морду этому Андрею… кажется, Леонидовичу… в ответ на его омерзительное предложение. Нет. Леша сказал так, как будто это стоило… обсуждения.

Она кричала и ругалась. Металась по комнатушке. Колотила кулаками по спинке старого проваленного дивана. Она не могла поверить, что…

Лекс сначала пытался с ней спорить, потом молчал. А потом сказал:

— Если ты любишь меня — ты это сделаешь. Для меня один раз ничего не значит. Я буду любить тебя как прежде. Но это даст нам реальный шанс. Ты знаешь, что это для меня значит.

И ушел. А она долго рыдала на продавленном старом диване. Сначала одна, потом ее пришел утешать и гладить по голове Ванька Ломакин. Он был и в самом деле добрый парень.

Несколько дней прошли в каком-то тумане. Лекс с ней не разговаривал, ребята из группы тоже. Кроме Вани, но это не помогало Кире. Ее любимый от нее отвернулся. Ее любимый ее предал. Хотя Лекс процедил сквозь зубы, что это она — эгоистка и думает только о себе.

Все поменялось местами. Земля и небо. Черное и белое. Правда и ложь. И эгоистка — она. Предательница — она. Не права — она.

Кира потерялась. Север, юг, восток, запад — все перемешалось. Центр ее жизни опрокинулся, стал чем-то странным. Непонятным. Страшным даже. Но другого у нее не было. Еще дышала им. Еще не могла без него. Все для него.

Он целовал ее руки и лицо, когда она сказала, что согласна. Долго ласкал, занялся с ней сексом — нежно и трепетно. Был предупредителен, как никогда. А ей казалось, что не с ней это происходит. Все ждала только, что остановит. Что скажет: «Не надо». Что не отпустит.

Отпустил. А она пошла. И отсосала у Андрея-как-его-там-что-ли-Леонидовича.

А потом она долго сидела на скамейке перед подъездом родного дома. Не могла найти сил войти внутрь. Ей казалось, что не она это. Что мать не пустит в дом, не узнает, спросит: «Кто ты?». Изменилось в ней что-то. Необратимо. Словно та грязь, что она чувствовала внутри, проступала на коже. Словно каждый мог узнать о том, что она сделала. Она. Сама. Она это сделала. И Лекс тут совсем не при чем. Никто не приставлял ей дуло к виску. Никто не заставлял. Она сделала это, потому что она шваль.