Очарованные Гавайи - Стингл Милослав - Страница 21

К гавайскому обществу вполне применима поговорка «Родился под счастливой звездой». Здесь действительно надо «уметь родиться». Мужчины тут всегда имели преимущества перед женщинами, а сыновья – перед дочерьми. Важнее всего было родиться первенцем.

Человеку, «сумевшему родиться» на Гавайях, лучше всего быть не только перворожденным сыном, но и потомком весьма знатного происхождения, ведь не все алии стояли на одной ступени иерархии. Известно, что в Европе существовала разница между бароном и графом, князем и великим князем, королем и императором. Так и гавайские алии знали одиннадцать таких подразделений. К какой из этих «ступеней» полинезийской знати принадлежал гаваец, целиком зависело от того, кем были его родители.

Наиболее высокопоставленное положение среди гавайской знати занимали, разумеется, те, чьи родители принадлежали к семье правителя или верховного вождя острова, особенно если посчастливилось иметь отцом правителя, а матерью – его кровную сестру. Тут мы встречаемся с традицией заключать брак между родным братом и сестрой, который в понятии европейца считается кровосмесительством. На Гавайях же подобная связь – идеальная для потомства. Все полинезийское общество жаждало, чтобы новый правитель родился в результате именно такого брака. Перед заключением такого союза, несмотря на господствующие здесь вольные нравы, помолвленных родственников отделяли друг от друга. Встретиться они могли лишь в определенный день в «свадебной» хижине, точнее, в «свадебной» палатке из тапы.

Вокруг палатки, поставленной на открытом месте, собирались зрители – и алии и простой народ. Новобрачных отправляли в шатер, где вдоль стен стояли изображения богов, а присутствующие жрецы молились за удачу любовной связи. Под этот аккомпанемент молодые старались сделать то, что от них ждало все общество, – зачать сына, который стал бы святым «на все сто процентов».

Как только любовная связь новобрачных заканчивалась, они покидали «свадебную» хижину, которую тут же разбирали. Все жители острова в течение девяти месяцев в нетерпении ожидали рождения знатного потомка.

Перворожденный сын брата и сестры «голубых» кровей был самым знатным среди одиннадцати категорий гавайских алии. Задолго до его появления на свет в честь него слагались песни. В течение всего периода беременности сестры и одновременно жены правителя танцовщицы исполняли специально предназначенные для этого хулы. Танцы должны были магическим образом способствовать развитию плода в материнском чреве.

Наконец рождался ребенок, зачатый знатными родителями. Если это была девочка, ее появление на свет не сопровождалось особыми торжествами. Если же сын, то его медленно несли в святилище, принадлежащее правителю, и лишь там верховный жрец отрезал новорожденному пуповину бамбуковым ножом. Затем ее навеки прятали в скалах. В честь знатного младенца вырезали новую скульптуру бога, и новорожденного посвящали всем четырем великим богам гавайцев, а затем еще персонально одному из них, чаще всего богу войны Ку, покровителю всех гавайских вождей. Ребенка забирали у матери и отдавали кормилицам, которые менялись почти каждый месяц, потому что страшная кара ждала женщину, осмелившуюся коснуться знатного младенца в период, когда она бывает «нечистой».

Спустя некоторое время ребенка приносили в трапезную для мужчин. С этого момента малыш уже не мог питаться вместе с женщинами. В семь лет мальчику торжественно делали обрезание. После этого половой орган молодого наследника получал собственное имя, о нем слагали песни, его превозносили в бесконечных молитвах. Гениталии его становились священными – табу.

Именно табу, распространявшимся на алии, ла части их тела, одежду, жилища и предметы, которыми они пользовались, представители высшей касты отличались от двух других классов гавайского общества. В гавайской легенде рассказывается, что там, где ступает нога алии, появляется радуга. Как головы святых украшает нимб, так и над головами представителей гавайской знати горела семицветная естественная корона. Красочные накидки из перьев, судя по всему, тоже символизировали священную радугу.

Как я уже говорил, среди алии, людей, увенчанных радугой, тоже существовали различия. Еще в Микронезии, на острове Понапе, где я недавно побывал, мне пришлось познакомиться с иерархией тихоокеанской элиты.

Самым знатным был ниаупио, перворожденный сын правителя и его сестры. Вторым по знатности и святости был сын, зачатый в браке правителя и дочери его сестры – племянницы. За ними идут следующие категории алии. Каждая более низкая ступень означает определенную потерю табу и сверхъестественной силы – маны.

Чем выше степень их знатности, тем большим было табу, святость. Капу правителей и верховных вождей были очень велики. Они, например, предписывали простым людям при встрече с алии падать перед ним ниц. На носителя подобного табу простые люди не имели даже права смотреть. Они должны были падать на землю даже перед вещами, принадлежавшими знатному алии. Кто этого не делал, того тут же убивали. Подобное наказание ждало каждого, кто касался самого алии, его вещей и одежды или оказывался на участке, где стояла хижина знатного гавайца.

Многие капу касались жен алии. Им, например, строго запрещалось есть в обществе своих мужей, накладывалось табу и на многие продукты – мясо акул, черепах, свинину. Эти женщины не имели права прикасаться к бананам и очень распространенным ца островах кокосовым орехам.

Знатные мужчины обязаны были соблюдать одно-единственное табу – во время каждого новолуния две ночи проводить в особой хижине, стоявшей на территории их святилища. В это время алии не смели трогать руками пищи, поэтому их кормили слуги. В такие ночи они вынуждены были отказываться от радостей любви. Женщину, к которой в такое время прикасался знатный мужчина, немедленно убивали.

Годы перед приходом первых белых людей на Гавайи напоминали отношения, царившие в Перу во времена инков. Там вся власть сосредоточивалась в руках одного человека – Солнца нового мира, – рожденного от священного союза брата и сестры, и в этом Гавайи очень похожи на империю инков.

Если бы не Дж. Кук, наверняка вскоре на архипелаге начались бы первые проявления недовольства среди народа. Однако в период, предшествовавший прибытию «белых богов» на берег залива Кеалакекуа, гавайцы воспринимали существующий порядок как установленный божеством свыше и навечно. Они не видели в своих алии, а тем более в самом знатном из них – своем правителе жестоких эксплуататоров, узурпаторов власти, паразитирующих на широких слоях гавайского народа. Простые люди гордились своими вождями, верили в их сверхъестественное, священное могущество и добровольно подчинялись многочисленным табу.

ИНТЕРМЕЦЦО В СЕДЛЕ

Знакомство с землей Кохала я закончил в Каваихаэ, где все напоминает о последних гавайских королях и первых европейцах, посетивших Большой остров. До того как распрощаться с этим островом, мне захотелось еще раз побывать в селении Камуэла, расположенном неподалеку от Каваихаэ. Дважды я проезжал его, но ни разу у меня не было времени там задержаться. Меня интересовало не столько само селение, сколько те, кто там обитает, кого называют словом паниоло.

Паниоло – это искаженное «эспаньоло». Жители Камуэлы считают себя испанцами, но, судя по их смуглой коже, они – коренные гавайцы. История селения связана с поворотным в гавайской истории периодом последних королей и первых белых людей.

Уже через пять лет после памятной экспедиции Дж. Кука к берегам Большого острова подошел парусник под командованием еще одного европейского мореплавателя, который научился понимать гавайцев лучше любого из белых людей, побывавших к тому времени на архипелаге; капитана Джорджа Ванкувера. Среди подарков, преподнесенных им королю Камеамеа, было несколько быков и коров. Могущественный король принял дары с благодарностью, но провозгласил по отношению к крупному рогатому скоту строгое капу. И коровы, охраняемые грозным запретом, стали бурно размножаться – им понравились чудесные Гавайские острова. Вскоре поголовье скота настолько увеличилось, что одичавшие коровы не только стали угрожать самим островитянам, но и нарушили экологическое равновесие гавайской природы. В конце концов король вынужден был издать приказ соорудить высокие каменные стены, чтобы как-то защититься от коров Ванкувера, которым так полюбились горные склоны Кохалы и долина Мауна-Кеа. Однако стены не помогли, тогда он отменил священное табу на коров. Кроме того, пришлось искать человека, который обуздал бы одичавшее стадо.